Глаза Маргариты заблестели, в каждом зрачке заплясало по луне.
— Хорошо бы… но… не верю.
— А потом поверите. Не скоро, но поверите. Война будет долгой и тяжёлой. И всё, через что вам придётся пройти, никогда не забудется. Но войну вы переживёте, и дочь ваша тоже.
Маргарита, забывшись, поднесла пустую чашку ко рту и будто проснулась. Зрачки её расширились. В глазах застряли слёзы. Но на щеках не было ни капли. Видимо, не осталось больше слёз у этой сильной женщины. Она опустила чашку и виновато улыбнулась.
— Я, и вправду, будто чай пью. Представила, будто мы с Сашей и Светкой за столом сидим.
— Бывает, — Крутой положил ладонь на её руку. — Всё будет хорошо. Пейте чай. И я пью.
Он взял чашку и сделал вид, что пьёт из неё, дует на горячий чай, прихлёбывает. Ледяная фарфоровая чашка обжигала пальцы, но Сергей сделал вид, что этого не замечает.
— Спасибо вам, — сказала Маргарита. — Увидела кусочек счастья. Вы меня как на машине времени свозили в прошлое. Есть у Уэллса такой роман. Читали?
Сергей «поперхнулся» чаем и едва не выронил чашку.
— Читал, — ответил он и поставил «недопитый» чай на стол.
Где-то близко протарахтел автомобиль. Может, всё ещё ищут его? Прислушался к ощущениям. Нет, это был не тот «Хорьх», на котором его катали. Может, это и не по его душу, но нужно спешить. А то он тут расчувствовался совсем, чаёвничает. Расслабился, одним словом.
— Ваш муж писал в последнее время? — осторожно спросил он.
Маргарита кивнула.
— Он о войне писал?
— Да, — ответила она и удивлённо вскинула на гостя глаза.
— Вы читали? — продолжил он расспрашивать.
— Я не читала, Саша мне сам рассказывал. Как всегда фантастика… но странная фантастика. Он писал о поражении. О голодном Ленинграде. О разрушенном, но непокорённом Сталинграде. О разрушенном Берлине. Последние строки он писал уже перед Новым Годом. О весне. Он писал, что именно весной будет победа. Но я не верила. Это было похоже на мальчишеские мечтания. Знаете, как мальчишки фантазируют — вот я капитан дальнего плавания, я плыву на огромном пароходе. Ну, фантазии, что с них взять. Откуда он их черпал, я не знаю, иногда мне казалось, что это просто бред, но ум его как никогда был ясен. О какой весне может идти речь? Немцы закрепились здесь надолго.
— Всё это правда, — заметил Крутояров. — Не фантазии. Именно весной фашистов разгромят. Но не этой. Вот именно эту рукопись я и хочу спасти. Я должен её спасти. Чтобы люди знали.
— В этой квартире рукописи не было. Мы ведь здесь не жили с начала оккупации. Она всегда находилась у Саши под рукой. До самого последнего момента. Но немцы её забрали. Они ведь там, где мы жили, тоже обыск устроили.
— Это плохо… — только и сказал Сергей. — Это очень плохо.
— Вот вы о рукописи беспокоитесь, — голос Маргариты стал резким, раздражённым. — А о ребёнке вы не беспокоитесь? Что со Светланой будет? Ладно я, я пожила уже на свете. А она? Ей-то ведь двенадцать лет только.
Крутой встал из-за стола и стул облегчённо скрипнул. Подошёл к окну, всмотрелся в тёмные провалы окон в разбитых стенах соседних домов.
— С ней ничего не случится, — сказал он. — Она не погибнет. И вы тоже. Будьте спокойны по этому поводу.
— Но откуда такая уверенность? — Маргарита смотрела на него с недоверием, и в то же время она очень хотела верить.
— Я знаю. Я многое знаю. Как ваш муж.
— Вы… думаете, что он… что Саша… предвидел события?
— Теперь-то я в этом уверен на все сто процентов. Скажите, а немцы всё забрали? Все рукописи?
— Дневник его остался. Саша вёл его прилежно, каждый день. Перед самым Новым Годом он попросил меня спрятать дневник здесь, в этой квартире. Есть у нас тут одно потайное место… — Маргарита кивком указала куда-то вглубь квартиры. — И, понятное дело, что немцы его не нашли. Сейчас он здесь находится, в этой квартире. Вы можете забрать его… Хоть что-то спасёте.
— Да, действительно, хоть что-то. Но поверьте, я постараюсь и другие рукописи достать. — Сергей снова сел за стол и стул под ним опять заскрипел. — Я так понимаю, придётся за ними в Александровский дворец идти?
Глаза Маргариты блеснули отражённым лунным светом, сочащимся из окна.
— Что вы! Там же гестапо.
— И я о том же, — обречённо сказал Сергей. — Не хочется, жуть как не хочется, а надо. Ну, давайте дневник, и я пойду остальное спасать.
Вынул из-за пояса «вальтер». Вытащил и проверил обойму. Патронов было всего два. Вот не нужно было демонстрацию солдату устраивать, тот бы и без этого в штаны наделал. Маргарита смотрела на Сергея округлившимися глазами.
— Вы… вы… в людей стреляли? — спросила она.
— Не в людей, — недовольно ответил он. — В фашистов. Они в меня, между прочим, тоже.
— Ой, вы ранены? Вас ведь перевязать надо! Что же вы молчите? Вас надо перевязать… — Маргарита осеклась. — А ведь нечем, — в голосе её сквозило отчаяние. — Бинтов нет. А из лекарств только зелёнка осталась. Может, вам рану обработать?
Он, не сдержался, хохотнул:
— Ну да, болячку прижечь йодом. Да не переживайте, само заживёт, если раньше не грохнут.
— Грохнут?
— Ну, убьют.
Маргарита ударила ладонью по столу, глаза гневно блеснули.
— Типун вам на язык, — воскликнула она. — Нельзя так говорить! Сами на себя беду накликаете.
— Чушь это, не верю я в суеверия, — Сергей спрятал пистолет.
Потрогал бок. Боли почти не было. Нет, она была, и наверно дикая, но он её не чувствовал. Амфетамин отключил болевые ощущения. Лишь бы сердце не подвело — доза-то, считай, лошадиная.
— Ну ладно, Маргарита, давайте дневник вашего мужа. Я постараюсь вывезти его отсюда и отдать в надёжные руки. Очень надеюсь, что эти записи опубликуют, и они станут народным достоянием.
— Если вы так думаете, то я дам вам Сашин дневник.
Маргарита поднялась и вышла из кухни. Крутой откинулся к стене, закрыл глаза. Ох, как не хотелось идти в Александровский дворец. Но надо. Иначе зря всё это было. Раз уж начал, то надо и заканчивать, как бы тяжело не было. Ни шагу назад, позади Москва.
Минут через пять вернулась Маргарита и положила на стол толстую тетрадь в потёртом кожаном переплёте.
— Вот… дневник Сашин. Забирайте, раз уж он вам нужен.
— Не мне нужен, — сказал Крутояров. — Нам нужен. Народу.
Он знал, что если вернётся только с дневником, то народ в лице Игоря Ивановича будет очень недоволен, народ будет расстроен. Ему подавай рукопись, и не Ариэля там какого-то с Ихтиандром. Нет, ему подавай именно потерянную рукопись. В принципе, все рукописи Беляева потеряны, не осталось ни одной, но эта особенная — никто и не знает о её существовании. Она может навести шороху не только среди литераторов, но и историков. Да и многих других она на уши поставит. Это будет бомба. И для того, чтобы запустить часовой механизм взрывного устройства, её сначала нужно найти.
Сергей наобум открыл тетрадь.
«Подумать только! — прочитал он. — Когда-то я писал свой «Вечный хлеб», а сам, скорее всего, умру от голода. И не будет рядом доброго профессора Бройера, который даст мне горшочек с этой волшебной кашей. А тех, кто мечтает сделать людей чуточку счастливее, чем они есть, фашисты давно перевешали на фонарных столбах. И не боятся они ни Бога, ни чёрта, потому что нет ни того, ни другого. А если Бог и был бы, разве он допустил бы подобное? Но ведь всё равно, рано или поздно всё станет на свои места. Война закончится, наш народ победит. И рано или поздно люди станут по-настоящему счастливыми. И они снова будут смотреть не под ноги, они поднимут глаза к небу. К звёздам. И полетят к звезде КЭЦ».
Закрыл тетрадь. Расстегнул бушлат и аккуратно приладил, засунув её за пояс. Проверил — не помнётся ли? Снова вынул пистолет и щёлкнул затвором. Мда, пара патронов — не маловато ли для штурма штаба гестапо? Не переоценивает ли он свои силы? Это тебе не террористов шлёпать при поддержке группы солдат. В одиночку ворваться в охраняемый Александрийский дворец и, помахивая этой пукалкой, двумя патронами перебить толпу фашистов, найти человека, который знает, где хранятся рукописи писателя, забрать бумаги и сделать ноги. Не проще ли облегчить свою участь и пустить одну пулю себе в висок? Хоть мучиться не придётся. Да и патрон второй сэкономишь…
— Пожалуй, мне пора, — сказал, поднимаясь из-за стола. — Спасибо за чай, — улыбнувшись, добавил он.
— Мы ведь больше не увидимся? — спросила Маргарита.
— Навряд ли, — он застегнул бушлат и теперь затягивал потуже хлястики на унтах, дабы не потерять их во время бега с препятствиями. — Но заранее ничего не скажешь. Я ведь не Нострадамус. А ваш муж, похоже, был провидцем, судя по его записям.
— Я знаю, я давно за ним это заметила, — Маргарита, отведя взгляд, смотрела в окно. — Потому и без споров согласилась остаться здесь, надеясь на его дар. Думала, что Саша знает, как спастись. А ведь могли бы в Ленинград уехать. И жили бы сейчас там.
— Всё идёт так, как нужно, — успокоил её Сергей. — Ваш муж знал, что делал.
Он не стал рассказывать Маргарите, что её и Светлану от голодной смерти, сами того не ведая, спасут фашисты, увезя их в польский лагерь. И в Царском селе, и в Ленинграде они, скорее всего, умерли бы от голода. Скажи ей это сейчас, она просто не поверит.
Возможно, Александр Беляев, и правда, обладал провидческим даром. Ведь любой на его месте надумал бы хотя бы дочь спасти, отправив её в эвакуацию. Но Беляев делал всё так, как считал нужным, он словно давно всё рассчитал: свою смерть, спасение жены и дочери, хотя на первый взгляд жизнь в лагере никак не могла показаться спасением.
6
Сергей вышел из квартиры, спустился вниз, осторожно прикрыл дверь подъезда и в раздумье застыл у выхода. С двумя патронами штурмовать осиное гнездо гестаповцев? Один выстрел в часового, второй себе в башку? Может, лучше сразу… того?
Он ухмыльнулся. Ладно, пошутили, и хватит. Нужно раздобыть оружие. Шмайсер какой-нибудь. Винтовка не пойдёт. Скорострел нужен. Компактный скорострел. Гранаты. Технику надо. Пешком с одного конца города в другой — это не дело. К тому ж он уже засветился, и немцы его ищут. Радует, что они его боятся. За демона принимают. Плохо, что он им понадобился. Чего там капитану Харту в голову стукну