Где-то вдалеке протарахтел автомобиль. Крутой успел зацепить механику краем сознания. Грузовик какой-то. Сразу исчез, вывалился из сознания. Находился где-то далеко, в нескольких кварталах отсюда. И нельзя было сказать, в какую сторону ехал — Сергей просто не успел этого определить. И уж тем более невозможно понять, кто им управлял — преследовавшие его гестаповцы или просто ночной патруль.
Крутояров вздохнул:
— Знаешь, Вань, я понятия не имею, что мы сейчас будем делать, и как нам спасти вашу газету. Но в любом случае, если станет слишком шумно, то ты должен спрятаться. Как только начнётся стрельба — сразу падай и ползи куда подальше. Хотя какая тут стрельба, у меня всего два патрона. Раздобыть бы оружие.
Ваня вёл меж домами, и было видно, что он хорошо знает дорогу, не раз ходил по этим снеговым коридорам. И Сергей уже почти поверил, что мальчишка здесь всё знает, как пять пальцев и любой патруль обставит как первоклашек.
Вскоре они подошли к одному из домов, такому же серому и побитому осколками, как и всё в этом городе.
— Вон там, видите? — Ваня протянул руку, худющая кисть торчала из куцего рукава как ветка. — Вон тот дом. Там наша типография, в подвале. И, кажется, мы успели. Они вроде сюда ещё не приезжали. На снегу никаких следов.
И тут в сознании Сергея что-то скребануло. Ненавязчиво, где-то на большом расстоянии. И стало нарастать. Неумолимо, как снежный ком. Приближалось и увеличивалось в размерах. И он почти сразу узнал, что это. Где-то там, за несколько кварталов отсюда, громыхал «Панцер». И не он один. С ним ехал «Хорьх». И ещё грузовик. И пара мотоциклов. Только идиоты станут в такой мороз кататься на мотоциклах, но фашистским байкерам, видимо, было наплевать на погоду. На войне как на войне.
Быстренько прикинул — два пулемёта на башне, ещё пара в колясках мотоциклов, несколько шмайсеров. И против них — два патрона. Это даже не смешно. Тут не станок спасать надо, а собственные шкурки. Бежать сломя голову нужно.
— Вань, пошли отсюда, — сказал он.
Ваня не сопротивлялся и позволил увлечь себя за угол дома.
— Дядь Серёж, а типография?
— Будет тебе типография, только сначала спрятаться нужно. Сюда целая делегация прёт. Четыре пулемёта и несколько автоматов. Так что сиди тихо и молчи в тряпочку.
Вскоре послышался скрежет гусениц и треск мотоциклетных двигателей. Сергей решил присмотреться к фашистам, определить их силы, а там уже будет видно, что делать — спасать типографию или себя и Ваньку.
На таком расстоянии, понятно, он никак не мог воздействовать на технику, нужно, чтобы вся эта авто-мотопехота приблизилась хотя бы метров до ста. Вот тогда можно и движок стопануть, и оружием побаловаться. Он чувствовал в себе мощный прилив сил, но ошибиться и переоценить свои возможности не хотелось.
Крутояров решил пока ничего не предпринимать. Если они едут сюда, если они уже знают, что печатный станок здесь, то, скорее всего, захотят его забрать и перевезти куда-нибудь. Сергей и Ванька хотели того же. И если они вдвоём никак не смогли бы загрузить станок в автомобиль, то у нескольких крепких истинных арийцев это выйдет неплохо. А Крутому останется только забрать машину. Он похвалил себя за находчивость и стал ждать, спрятавшись за углом соседнего дома, а Ваньке велел уйти от греха подальше. Неизвестно, как будут развиваться события, может, и бежать придётся. Возможно, и убежать не получится, но Сергей всегда надеялся на лучшее.
Он видел, как удалялся Ванька, когда скрежет гусениц стал слышен уже отчётливо, и тихо матюкнулся — лишь бы не заметили. Да в такой темени разве что-нибудь увидишь? Они договорились, что если всё пройдёт успешно, Ванька выйдет из укрытия, и Крутой поможет ему отвезти станок в другое место.
Первым подкатил грузовик. Это был видавший виды «Опель-блиц», одна из самых распространённых грузовых машин вермахта времён Второй мировой. Из кабины выпрыгнул офицер и принялся командовать. С тихим ужасом Сергей узнал капитана Харта. Рука потянулась к пистолету. Стрелять, конечно, смысла не было. Ну, укокошит он сейчас этого охотника на демонов, а после его самого изрешетят. Нет, незачем сейчас шум поднимать. Спокойствие, главное спокойствие, как говорил товарищ Карлсон.
Крутояров постарался подобраться к грузовику как можно ближе, оставаясь при этом незамеченным.
Капитан Харт кричал и хватался за пустую кобуру, вспоминал, что она пуста, и начинал ругаться пуще прежнего. Солдаты попрыгали через борта и построились перед ним. Гестаповец ходил перед вояками как заведённый и что-то говорил. Воины Рейха кивали как китайские болванчики. Оберефрейтор выкрикнул «яволь», и солдаты разбежались в разные стороны, оцепив дом. То, что они подъехали именно к дому, который показывал Ванька, говорило о том, что дядю Стёпу раскололи. Сдал всех Степан Батькович. Но винить его в этом нельзя. В руках гестаповских садистов даже камень заговорит. А тут всего лишь человек.
Солдаты стояли на месте и озирались по сторонам. И они боялись. Сергей понял, что боятся они именно его. Ведь он такого шороха сегодня навёл, что даже хладнокровный капитан Харт дрожит от страха. Дрожит, но мечтает поймать этого русиш демона. И пистолет свой получить обратно.
Со скрежетом траков подъехал «Панцер», подгоняя перед собой «Хорьх». С небольшим запозданием подкатили мотоциклы. Вся банда была в сборе.
Из «Хорьха» выволокли высокого человека. Он был раздет, всё тело в кровоподтёках.
Дядю Стёпу Крутой спасти и не надеялся. Тут уж что-то одно — или станок, или человек. Если он начнёт бузить прямо сейчас, даже спасёт этого человека и перебьёт всех фашистов (двумя патронами?) то в этом случае станок перевезти они не смогут. Сергей не видел печатных станков, но понимал, что вдвоём с дядей Стёпой (Ванька не в счёт) погрузить на грузовик его они не сумеют. Чем-то или кем-то придётся пожертвовать. Этакий гамбит Крутоярова. Так же совсем недавно он хотел пожертвовать Ванькой ради рукописи (ради своей новой квартиры)… А теперь жертвует вовсе не ради своего блага… Так дойдёт до того, что он и собой пожертвует. И опять же, не ради своего блага.
Главное, не упустить момент. Но и начинать слишком рано тоже нельзя. Сергей «ощупал» всю технику. Силы его были сейчас на пике, но он всё же боялся обмануться. Он почти был уверен, что сможет задействовать и пулемёты «Панцера», и оружие в мотоциклетных колясках. Но всему своё время.
Действие амфетамина не ослабевало, и он чувствовал себя этаким зайчиком с энерджайзером в заднице. Ему ещё барабан на шею, и полный порядок.
Солдаты вылезли из колясок и стали разминать ноги. Танк вертел башней, сканируя окрестности. Оберефрейтор как болванчик кивал головой и всё повторял «яволь». А полуголый окровавленный «дядя Стёпа» стоял, пошатываясь, переступая голыми ступнями на снегу.
Капитан Харт отпустил оберефрейтора. Подошёл к избитому и посиневшему от мороза человеку. Велел развязать ему руки, видимо, поняв, что тот уже сопротивляться не будет. «Сломали мужика, суки», — с ненавистью подумал Сергей. Капитан что-то быстро сказал на русском, Крутояров не расслышал, понял только, что капитан говорит о типографском станке. Стоявший перед ним великан с могучим торсом уныло кивнул, не открывая заплывших глаз. Капитан что-то гаркнул по-немецки, и один из солдат, сделав шаг, ударил верстальщика между лопаток прикладом карабина. Степан, выгнувшись дугой, упал на колени и ткнулся лицом в сапог капитана Харта. Капитан отскочил в сторону и, достав из кармана бушлата платок, брезгливо стёр пятно крови с носка сапога.
Воин, сделав своё дело, снова взял карабин наперевес и вернулся к товарищу. Сергей «потрогал» его оружие, ощутил энергетику, и уж так захотелось ему спустить курок в тот момент, когда будет оно направлено на кого-нибудь из фашистов. Но нет, сейчас этого делать нельзя. Ну, угробишь всех, а кто станок в машину погрузит? А вот потом можно и похерить их. «Но кто ж тогда выгрузит станок? — подумал он и здраво заметил: — Надо троих оставить, чтоб они разгрузили машину. А потом и грохнуть их».
Второй солдат, закинув карабин за плечо, подошёл к лежавшему Степану, наклонился над ним, грубо схватил за волосы и рывком поднял на ноги. Сергей скрипнул зубами, но удержался, чтобы не задействовать пулемёт в мотоциклетной коляске. Кроме этого пулемёта он уже неплохо освоился с танком и мог бы запросто порешить половину солдат за несколько секунд. Пока они поймут, в чём дело, пока соберутся… Но нет, нельзя сейчас этого делать. Вот просто нельзя. Ждать надо. Ждать.
Степан открыл глаза. Что-то тихо сказал. Не дай Бог, он сейчас заорёт что-нибудь патриотическое! Если он не покажет станок, если фашисты не найдут этот чёртов станок, тогда Крутому придётся одному переть эту тяжесть на своём горбу? Ну уж нет! «Не вздумай сейчас геройствовать! — подумал Крутояров, мысленно обращаясь к Степану. — Сдай им станок, сдай им всё, что знаешь! Они ничего никому не расскажут, я обещаю тебе, они не успеют никому рассказать!».
Степан то ли услышал его, то ли окончательно решил больше не сопротивляться. Хотя куда тут сопротивляться? Он уже сломлен, ему осталось только показать, где станок, и умереть. В живых фашисты его не оставят, это и ежу понятно. Он был нужен им, только пока не раскололся. Степан поднял лицо к тяжёлому низкому небу и сделал шаг. Пошатнулся. Второй шаг. Снова едва удержался на ногах. Капитан Харт отступил в сторону, пропуская его. Он был явно доволен результатом. Пусть демона заполучить не удалось, зато он всё-таки рассчитался с подпольной газетой, за которой гестапо охотилось вот уже месяца три. Не совсем, конечно, получил её, но уже был очень близок к этому. По крайней мере, капитану очень хотелось в это верить. Он, пропустив босого и полуголого человека вперёд, кивнул солдату, потом второму, и они последовали за Степаном. Сам же Харт двинул замыкающим. Стрелки в оцеплении напряжённо замерли. Видно, капитан неплохо накрутил их, застращал этим «русиш демон», от которого можно ожидать чего угодно. Они боялись, это было видно по их окаменевшим лицам и выпученным глазам.