– Ясень, – произнес Шелби, даже не глядя на нее. И продолжил: – Ну, босс у нас, знаете, не особо-то пунктуален. Понимаете, о чем я? Если он сказал, восемнадцатого, то это еще не точно. Зависит от того, как там у него все пойдет. Слышал, его брат из тюрьмы выходит. Он хочет побыть с ним, к свободной жизни, так сказать, хочет помочь адаптироваться. Понимаете, о чем я?
– Понимаю, – кивнула я и тяжело вздохнула. – Ну, ладно. Не могли бы вы передать ему, что я заходила?
– Ясень, – выпалил он, а потом добавил: – У меня есть предложение получше. Если оставите свой номер, я напишу вам, когда он вернется.
Я заподозрила, что таким образом он просто хочет выманить мои контакты, но решила рискнуть. Продиктовала ему номер, который парнишка записал в телефон.
– Ясень, – снова повторил Шелби, и я поняла, что это его любимое словечко. – А, постойте. Мне же нужно ваше имя вписать. Как вас звать?
– Мэгги.
– Я не запомню. Запишу просто Мама Стейси. Крис вас так называет. Ну, знаете, как в песне.
– Ясень, – промямлила я и поплелась к машине, волоча за собой свое сердце.
Глава тридцать восьмая
Клайв, если ему так хочется, может повеситься на струнах моей души, но это не значит, что я должна присутствовать на экзекуции.
Две последующие недели я провела в страданиях. Конечно же, шел снег. Уже устала сетовать на погоду. Как, собственно говоря, и на жизнь.
Я в буквальном смысле по полдня собиралась духом, чтобы позвонить Эндрю. Он не брал трубку и не отвечал на мои сообщения. Отправила несколько десятков эсэмэсок, прежде чем осознала всю ничтожность своего положения. Впервые до меня наконец-то дошло, что меня бросили. Удивляться было нечему. По-другому и быть не может, когда так небрежно обходишься с чужим сердцем.
Девятого декабря думала о нем весь день. Кого я обманываю? Я думаю о нем целыми днями, каждый день. Из нашего последнего разговора я помнила, что сегодня Аэрон выходит на свободу. Какой будет его жизнь теперь? Интересно, рассказывал ли Эндрю обо мне брату?
Наконец я устала жить одна и вернулась на работу. Карина здорово справлялась с клиентами, но бизнес вести совершенно не умела. В том не было ее вины. Ее никто никогда не учил управлять компанией, к тому же она не имела права оплачивать счета. Интернет у нас уже отключили, а через два дня должны были вырубить электричество на кухне.
Я работала только в пекарне и не посещала никаких мероприятий. Мне все еще было неловко находиться на людях. Впрочем выпечка и приготовления занимали все время, если не считать бумажной волокиты и офисных забот. Хорошо, что Карина перестала наконец спрашивать, дозвонилась ли я до Эндрю.
В четверг вечером, тринадцатого числа, когда я уже готовилась ко сну, вдруг объявился Клайв. Он сбросил фунтов двадцать, не меньше, одежда, будто неделями не глаженная, висела на нем как на вешалке. Он выглядел словно чучело, которое недокармливают. Несмотря ни на что, мне было его жаль.
– Можно войти? – скромно спросил он.
– Входи. – Я отступила, чтобы впустить его. – Есть будешь?
– Нет. А водки у тебя случайно не найдется?
– Есть апельсиновый сок.
– Пойдет, – вздохнул он.
Я налила ему стакан сока, и Клайв уселся за кухонным столом.
– В свете недавних разоблачений, – так бывший муж говорил о своем двоеженстве, чтобы не произносить это вслух, – обвинение решило перенести суд на шестое января.
– Ты уже выступал в свою защиту?
– Второе обвинение предъявили на прошлой неделе.
– И что ты сказал?
– То же, что и в первый раз. Не виновен.
– Но это неправда.
– Это такая тактика. Как только признаешь вину, то все. – Его глаза казались пустыми. – Дело получило большой резонанс в СМИ. Теперь обвинение играет на публику. Они сделают все, чтобы упрятать меня за решетку. Мне грозит до пяти лет.
Я с грустью смотрела на него.
– Больше никого нет, Клайв?
– Ты про женщин?
Я кивнула. Он опустил глаза.
– Других жен нет. – И добавил: – Есть женщина в Сан-Диего. Но мы не женаты…
Я не верила своим ушам.
– Почему, Клайв? Мы же так хорошо жили. Почему тебе было мало меня?
– Сам пытался понять. Как раз вчера читал о брачных ритуалах у приматов. Говорят, как только самец шимпанзе устанавливает свое главенство, он тут же начинает собирать вокруг себя гарем. Он тут ни при чем. Такова уж его природа: защищать и плодить потомство.
– Не стала бы использовать этот аргумент в суде, – посоветовала я.
Клайв выпил сок и стал перекатывать стакан в руках, будто о чем-то думал. Потом посмотрел на меня и спросил:
– Ты еще меня любишь?
Я молчала, подозревая, что за этим вопросом последует просьба. Наконец, ответила:
– Я любила того мужчину, за которого выходила замуж. Больше, чем ты думаешь.
Он растерялся.
– Зачем ты пришел, Клайв? Чтобы спросить меня об этом?
Клайв почесал лоб.
– Нет. Хотел попросить у тебя прощения. Ты лучшее, что было в моей жизни. Тогда я не понимал, а вот сейчас понял. Много же времени у меня на это ушло. Слишком много. На день опоздал и доллара не хватает, так у нас говорят?
– На девять лет опоздал, – сказала я.
– Ну да. – Клайв встал и выдохнул. – Как минимум. Просто хотел, чтобы ты знала. Береги себя, Мэг. – Он уже пошел было к двери, но вдруг остановился. – Кстати, как там у тебя дела с тем парнем?
Не знаю, почему он об этом спросил. И не знаю, зачем я ответила.
– Никак.
– Ты его бросила, или он тебя?
– Он меня.
– Дурак.
– Он не дурак.
– Любой, кто тебя бросит, дурак. – Он вышел за порог, развернулся и сказал: – Я пришлю кого-нибудь завтра днем, чтобы окно вставили. Завтра, надеюсь, удобно?
– Спасибо.
– Пустяки, – развернулся и наконец-то ушел.
Глава тридцать девятая
Он приехал. Он. Но как его зовут, я не знаю.
На следующий вечер у дома Стефенсов стояла карета скорой помощи. Я вышла на крыльцо посмотреть: миссис Стефенс везли на носилках, а мистер Стефенс шел рядом.
Оказалось, миссис Стефенс перенесла инфаркт. Я хотела навестить ее в больнице, но не успела. Утром случился второй приступ, и она умерла.
В субботу ходила проститься с ней в мормонскую часовню неподалеку. Мистер Стефенс опустошенно стоял рядом с гробом жены. За одну зиму он потерял всю семью. Ненавижу эту зиму.
Несмотря на горе мистер Стефенс, казалось, обрадовался, увидев меня.
– Сначала сын, потом жена, – удрученно произнес он. – Лейза была моей жизнью. Ну, почему она, почему не я?
Мы вместе заплакали. Вот какой должна быть любовь.
Каждый день я думала об Эндрю. Все надеялась получить от него весточку, когда он вернется, или даже раньше. Но восемнадцатое пришло и ушло. Несколько раз проезжала мимо базара. Знакомого грузовика нигде не было. Мне уже казалось, я преследую его. Может, действительно преследовала. Почему бы уже не признать, что все кончено? Наверное, для меня наши отношения еще продолжались. Мне нужна была определенность. Топор, который разрубил бы связующую нить. А может, и мое сердце.
Около полудня двадцатого числа с незнакомого номера пришло сообщение. Всего два слова.
555-5964
Босс вернулся.
Это Шелби. Наконец-то объявился. Я тут же отправилась на елочный базар. С того раза все изменилось. На парковке почти никого не было, а возле фургона стоял грузовик Эндрю. Пристроила рядышком свой «фиат», глубоко вздохнула, три раза повторила про себя мантру: «Не дай страху разрушить твои мечты», и решительно вышла из машины.
Покупатель был всего один. Эндрю как раз работал с ним. Я остановилась в некотором отдалении, ждала, когда он освободится. Эндрю меня увидел. Поднял глаза и тут же отвернулся.
Когда покупатель расплатился и ушел, я подошла ближе, и наши глаза встретились.
– Что тебе надо, Мэгги?
– Мне нужен ты.
Он ничего не ответил. Мне показалось, будто по сердцу проехался трактор. Он просто стоял и молчал.
– Вот это да, – сказала я больше себе, чем ему, – ты в самом деле порвал со мной. – В глазах стояли слезы. Смотрела на него, стараясь справиться с отказом, и наконец произнесла: – Окажи одну любезность, пока я не ушла.
– Какую? – спросил он.
– Скажи, что больше не испытываешь ко мне никаких чувств и все, что ты ко мне чувствовал, улетучилось. – Я вытерла слезу, катившуюся по щеке. – Мне надо это услышать. Только тогда смогу жить дальше.
Он секунду пристально глядел на меня, а потом сказал:
– Не могу, Мэгги. Это будет неправда.
– Тогда зачем ты меня мучаешь?
Эндрю нахмурился.
– Как ты не можешь понять? Я защищаю тебя.
– От чего?
– От себя.
– Не надо меня защищать. Плевать, что ты или твой брат натворили. Мне на все это плевать.
Взгляд его стал еще печальнее. Он даже казался потерянным. Эндрю провел рукой по волосам и предложил:
– Хорошо. Через час освобожусь. И мы поговорим.
– Мне подождать?
– Нет. Сам заеду к тебе.
– Спасибо, – тихо произнесла я.
– Не благодари меня, – ответил он.
Я ехала, а в груди все болело. Страх и надежда схватились не на жизнь – на смерть. И кто из них опаснее, неизвестно.
Глава сороковая
Он приехал. Он. Но как его зовут, я не знаю.
Эндрю подъехал к моему дому через девяносто минут – я ждала его целых полтора часа. Лишние тридцать минут показались вечностью. Стало страшно, не передумал ли он.
Я встретила его на пороге и впустила в дом. На этот раз он обнял меня. Не знаю, из любви или из сочувствия, не стала придираться. Чувствовать его прикосновения – уже счастье. Мы сели на диван – тот самый диван, где он меня утешал, а я в него влюбилась. Диван все тот же, только мир уже другой.