Я снова обвел взглядом магазин, пытаясь определить, где же родители сорванца. И наконец, понял, почему мальчик так взволнован: он не хочет, чтобы мама увидела подарок раньше времени. Я взглянул на свои покупки. Меня вдруг поразила мысль: я уже и не помнил, когда в последний раз волновался, выбирая идеальный подарок.
В детстве мы с братом до боли в руках вытряхивали из копилки все накопленное за год. Набив карманы монетами, вприпрыжку бежали в магазин «Все по десять центов» и искали на подносах с заколками самые крупные фальшивые бриллианты, затем переходили в отдел подарков для мужчин и выбирали самый нарядный галстук для папы. А однажды решили подарить ему не галстук, а длинную ложку для обуви, чтобы ему не приходилось нагибаться, надевая ботинки. Как весело было ходить за подарками! Мы носились по магазину, суетились, кричали, спорили и чуть не лопались от гордости при мысли о том, как обрадуются родители, получив наши подарки.
Наконец подошла очередь мальчика. Кассир отсканировал туфли и назвал цену: четырнадцать долларов двадцать пять центов. Мальчуган выковырял из карманов поношенных джинсов несколько мятых банкнот и горстку мелочи. Кассир пересчитал деньги.
– Здесь только четыре доллара шестьдесят центов, сынок.
– А сколько стоят туфли? – встревожился мальчик.
– Четырнадцать двадцать пять, – повторил кассир. – Попроси у мамы или папы еще немного денег.
– А можно, я принесу остальные деньги завтра? – упавшим голосом спросил мальчик.
Кассир улыбнулся, покачал головой и отдал ему деньги.
На глаза мальчика навернулись слезы. Он посмотрел на меня и дрожащим голосом произнес:
– Сэр, мне очень нужно купить эти туфли для мамы.
Я с ужасом понял, что ребенок обращается ко мне.
– Мама очень больна, а за ужином папа сказал, что сегодня вечером она уйдет от нас к Иисусу.
Я стоял не двигаясь, не зная, что сказать.
– Я хочу, чтобы мама была самой красивой, когда увидит Иисуса, – мальчик с мольбой всматривался мне в глаза.
Почему он просит у меня? Я что, похож на легкую добычу – на богача, которому некуда девать деньги? Я вскипел, заподозрив, что столкнулся с новым видом жульничества: родители подсылают своих детей выпрашивать деньги перед Рождеством, играя на лучших человеческих чувствах. А зачем тогда мальчик пообещал кассиру, что принесет недостающие деньги завтра?
Я понятия не имел, как себя вести и что говорить. Посмотрев ему в глаза, я внезапно со всей ясностью осознал, что парнишка не притворяется. Пара туфель для встречи с Иисусом. Его мать умирает.
Я молча вытащил бумажник и протянул кассиру пятидесятидолларовую банкноту, чтобы заплатить за туфли.
Наблюдая за кассиром, отсчитывающим деньги, мальчик привстал на цыпочки. Затем схватил пакет с туфлями и побежал к выходу, но остановился и обернулся ко мне.
– Спасибо!
Я стоял и смотрел ему вслед.
– Выкладывайте товары, сэр! – обратился ко мне кассир. Я стоял как истукан.
– Сэр, – повторил он, – вы будете оплачивать?
Я пришел в себя и посмотрел на содержимое тележки.
– Нет, – ответил я. – Извините, мне надо начать все сначала.
Оставив полную тележку у кассы, я медленно вышел из универмага. Сел в машину, доехал до Адамс-хилл и остановился возле дома. В спальне Кейт на втором этаже горел свет.
Всю дорогу домой я придумывал, что сказать жене, но ничего не приходило в голову. Одно мне было ясно: надо что-то делать. Я должен вернуть волшебство. От этого зависит вся моя дальнейшая жизнь. Кейт права: не она меня выгоняет, я сам их бросил. Когда это случилось? Как я мог? Слово «дом» внезапно наполнилось для меня новым смыслом. Дом не просто стены и крыша. Дом – это радость, любовь, убежище от печали и горя. Я должен вернуться домой.
Не в силах справиться с собой, я с порога закричал, как ненормальный:
– Кейт! Кейт!
Она сбежала вниз по лестнице и зашикала, боясь, что я разбужу дочерей. Не говоря ни слова, я провел ее к дивану и опустился перед ней на колени.
– Что с тобой? – спросила Кейт.
– Послушай, – медленно заговорил я. – Я ничего не купил тебе и девочкам на Рождество.
– Я и не ожидала от тебя подарков, – резко ответила она и скинула мои руки со своих плеч. – Но родным дочерям мог бы подарить хоть что-нибудь.
Кейт попыталась встать с дивана, однако я не дал ей подняться, схватив за руки.
– Что ты делаешь, Роберт? – воскликнула она, вспыхнув румянцем.
– Кейт, умоляю тебя. Я не знаю, что сказать, но мне очень нужно, чтобы ты меня выслушала.
Она вырвала руки и сложила их на груди.
– Слушаю.
Собравшись с мыслями, я приступил к объяснению.
– Я ничего не купил, потому что не знал, чему вы обрадуетесь.
Кейт вздернула подбородок и повела плечами, но все же слушала меня, а именно этого я и добивался.
– Я не знал, что вам купить, потому что я не знаю вас. Я позволил вам уйти из моей жизни, мы стали чужими.
Кейт сидела неподвижно, мои слова явно не тронули ее.
– И что? – удивленно спросила она.
Я поднялся и сел напротив жены на кофейный столик.
– Понимаешь, я поехал в магазин. Чтобы купить подарки тебе, детям, маме. Я уже встал в кассу, и вдруг до меня дошло…
Я не знал, как выразить словами то, что со мной случилось. Кейт подняла брови, ожидая продолжения.
– Вы для меня – самое главное в жизни, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Но я обращался с вами так, как будто вы ничего для меня не значите.
Кейт неловко заерзала, не совсем понимая, как реагировать на услышанное.
– Я понял, что лучшим подарком для вас был бы я сам. Я должен подарить тебе уважение и любовь, которых ты заслуживаешь, а дочерям – свое время и внимание. Катать их на спине, водить в зоопарк, на карусели и не знаю куда еще, – сказал я и обхватил голову руками.
– Им нужен отец, а у них есть человек, который их обеспечивает, – продолжил я, – который вроде бы приходится им отцом, но на самом деле у них нет отца. Я хочу быть с ними, а не просто жить в одном доме, я хочу делить вместе все радости и горести. Хочу быть рядом, когда им нужна помощь. Хочу, чтобы рядом с ними были мы оба – ты и я.
Я искал в глазах Кейт хотя бы малейший намек на понимание и сочувствие. Но она смотрела на меня скептически, что и понятно: нас разделяли долгие годы обид и раздражения.
– Кейт… – Я замолчал, потом начал снова: – Не знаю, что ты чувствуешь…
Я облокотился руками на колени и сцепил пальцы рук.
– Не знаю, может, ты готова вычеркнуть меня из своей жизни, но… но я… я, кажется, не готов.
– Почему ты так внезапно изменил свое мнение? – недоверчиво спросила она.
– Не знаю. Просто приближается Рождество.
Кейт непонимающе подняла брови.
– Приближается Рождество, и я понял, что хотел бы получить в подарок только одно – свою семью.
Кейт покачала головой и отвернулась. Я нежно обнял ее за плечи и повернул к себе. В ее глазах читалось желание мне верить.
– Мне ничего не нужно, Кейт, – сказал я, крепче сжимая ее плечи. – Ничего. Ни карьера, ни машины, ни дом. Единственное, что мне нужно, – это ты, Ханна и Лили, потому что…
Я замолчал, испугавшись, что она не поверит моим словам, но мне все равно нужно было это сказать:
– Потому что я люблю вас.
После этих слов мы оба замолчали. Я напряженно следил за выражением ее лица: Кейт смотрела на меня с изумлением. И вдруг я вспомнил: точно так же она смотрела на меня в первые месяцы нашего знакомства, когда я говорил что-нибудь, на ее взгляд, сумасшедшее. От этого взгляда я почувствовал себя увереннее.
– Люблю, Кейт, – прошептал я. – Люблю тебя и не хочу терять.
Она вглядывалась в мое лицо. Что Кейт хотела увидеть? Надежду? Прощение? Покой? Я отпустил ее плечи, и она откинулась на спинку дивана, не сводя с меня внимательного взгляда. А я не рвался разобрать почту или убежать в офис, наоборот: меня до краев переполняла радость. Радость. Не беспокойство, не раздражение, не тревога. На меня впервые за много лет снизошло умиротворение.
Кейт села поудобнее и задумчиво спросила:
– С тобой что-то случилось сегодня вечером?
– Это долгая история, – с улыбкой ответил я.
Мы проговорили полночи.
Мэгги едва дышала, но оставалась в сознании. Сильвия приготовилась поменять лекарство в капельнице: утренняя порция обезболивающего уже подходила к концу, и надо было ставить новую, чтобы хватило на весь вечер. Но Мэгги остановила медсестру, приподняв руку.
– Тебе будет легче, дорогая, – прошептала Сильвия.
– Нет, – неслышно шевельнула губами Мэгги.
– Спасибо, Сильвия, не надо, – вмешался Джек. – Она хочет посмотреть, как дети будут разворачивать подарки, а от лекарства уснет.
– Хорошо.
Сильвия погладила руку Мэгги и поправила шарф у нее на голове.
– На всякий случай я все подготовила, – добавила она, подвешивая упаковку с раствором на штатив капельницы. – Если что, просто откроете зажим, договорились?
Мэгги еле заметно кивнула, и Сильвия улыбнулась.
– Если понадоблюсь, крикните, – сказала она Джеку и скрылась в комнате Рейчел, где обычно коротала время за вышиванием или чтением, чтобы дать возможность Джеку и Мэгги побыть наедине. Последние две недели Сильвия проводила у них по десять-двенадцать часов в день, уходя домой лишь поздно вечером. Через тридцать минут ее дежурство закончится, и Эндрюсы останутся праздновать Рождество в семейном кругу.
Обычно Джек и Мэгги доставали с чердака припрятанные там подарки, когда Натан засыпал. Однако в этом году Джек предложил не ждать до утра, а устроить церемонию вручения подарков накануне. Они с Эвелин завернули и положили под елку немногочисленные подарки, которые смогли купить детям, еще три дня назад.
Эвелин сходила в ванную и принесла дочери ее косметичку: Мэгги совсем ослабла и уже не могла краситься сама, и мать ей помогала. Вот и сейчас Эвелин решила немного освежить макияж, наложенный утром: мягкие серые тени на веки, немного румян на впалые щеки, бежево-розовая помада. Закончив, она припудрила дочери лицо и поднесла зеркальце.