Когда она была совсем маленькой, Джим часто выносил ее по вечерам на террасу за домом и показывал дочери звезды.
– Вот Большая Медведица, – говорил он, поднимая малышку к небу. – Не путать с большим медведем… твоим папой. – Он рассказывал ей о созвездиях, а потом, выбрав точку поярче, восклицал: – Смотри, Мег! Там – ты! Ты – звезда! Папина звездочка.
Однажды утром, беря дочь из кроватки, Джим заметил, что Меган вялая и как будто его не слышит. В следующую минуту он уже выезжал с автомобильной стоянки, не успев сказать жене ни слова. Джим притормозил, и Аллисон, как была в домашних тапочках, села рядом с дочерью.
В больнице Меган сделали рентген, и она разревелась. Взяли из вены кровь – и малышка закричала еще громче.
– Нужно показать ее кардиологу, – сказали в отделении неотложной помощи.
От ужаса Джим и Аллисон потеряли дар речи. Не может быть. Они так долго мечтали о ребенке, а дочка родилась больной.
Доктор Крофорд Гёрц взял готовую опять расплакаться крошку на руки и ласково гукнул ей в ухо. Меган взглянула на врача и неуверенно улыбнулась.
– У нее в сердце окно – отверстие, – сказал он родителям, поглаживая щечку Меган мизинцем.
– О господи! – охнула Аллисон.
– Да, и очень необычного размера. Как правило, если окно слишком большое, мы делаем операцию и убираем этот дефект. Маленькие окна мы не трогаем – со временем они зарастают сами. – Джим и Аллисон молча ждали. Доктор Гёрц покачал Меган на руках. – Мне кажется, отверстие в сердце вашей дочери довольно маленькое.
– И оно зарастет само? – уточнил Джим.
– Надеюсь. Хотя и не до конца.
– А если оно не зарастет? – спросил Джим.
– Ваша задача – следить, чтобы девочка не напрягалась и не уставала.
– Она может жить, как все дети? – спросила Аллисон, забирая дочь у врача.
– Почти. Возможно, она не станет первой среди сверстников в гонке на велосипедах и не прыгнет двадцать раз без отдыха в бассейн или не сможет весь день играть в салочки… пока рано давать прогнозы. Мы будем следить за ее состоянием и, если что-то изменится, примем меры.
Джим и Аллисон начали было обращаться с дочерью как с хрустальной вазой, однако малышка отчаянно сопротивлялась. Она танцевала с отцом по комнате, стоя крошечными ножками на его широких ступнях, и весело смеялась.
– Осторожнее, Джим! – охала Аллисон.
– Посмотри сама – ей нравится!
– А вдруг у нее закружится голова?
Джим поднимал Меган к потолку и без устали кружил ее, а девочка только весело дрыгала ножками. Если Меган и была больна, то даже об этом не подозревала.
Когда ей исполнилось пять лет, Джим и Аллисон пришли к доктору Гёрцу, и он снова сделал ей рентген сердца. Отверстие не уменьшилось ни на миллиметр, однако врач всегда приветствовал Меган улыбкой – она не оправдала всех его прогнозов, и он был несказанно рад. Девочка росла сильной и здоровой – настоящий чертенок. Слушая через стетоскоп ее сердечко, доктор только прищелкивал языком:
– Хорошо стучит! Громко!
После школы Меган часто каталась с друзьями на велосипеде. Аллисон следила за дочерью из окна, кусая от волнения губы.
– Оставь ее, – говорил Джим.
– А вдруг что-нибудь случится, она упадет, а мы не заметим? – Аллисон вытягивала шею, держа дочь в поле зрения.
– Она хочет играть с друзьями, Аллисон. Мы не можем ей этого запретить.
– Доктор говорит, что мы должны следить за ее состоянием.
– Ну, он же не сказал трястись над каждым ее шагом.
Аллисон занялась домашними делами, в то же время чутко прислушиваясь к голосу дочери.
Когда Меган перешла во второй класс, а родители смирились, что у них больше не будет детей, родился Люк. Спустя еще четыре года на свет появилась Оливия. Салливаны переехали в дом побольше, чтобы всем хватало места. Новый дом располагался на другом краю городка, и Меган была безутешна. Ведь ее ожидало расставание с друзьями и любимой учительницей.
– Меган, – сказала Аллисон однажды вечером, укладывая дочь спать, – только представь, сколько у тебя появится новых друзей!
Глаза девочки наполнились слезами.
– Я не хочу новых друзей.
– Ты даже не знаешь, сколько нового и интересного тебя ждет, – улыбнулась Аллисон, гладя дочь по голове. – Все к лучшему. У нас начнется новая жизнь. Вот увидишь.
Девочка кивнула, а когда мать вышла из комнаты, разрыдалась.
На новом месте Меган не стала ездить в школу на велосипеде – она решила ходить пешком. Аллисон каждый день провожала ее, одновременно гуляя с маленьким Люком, пока Джим не сказал:
– Нельзя же постоянно водить ее за ручку. Пусть ходит с другими детьми.
На следующий день Аллисон помогла дочери забросить на спину рюкзак с книгами и помахала ей на прощание. В то утро Меган ни с кем не познакомилась, и в школе друзей не завела, поэтому сразу же после звонка сбежала с лестницы и помчалась домой, нигде не останавливаясь. С тех пор она добиралась до школы и домой только бегом. Конечно, Аллисон, глядя на пробежки дочери, сходила с ума, однако Джим только пожимал плечами:
– А может, она родилась, чтобы бегать!
– Бегуны не рождаются с пороком сердца!
– Доктор Гёрц сказал, что сердце у нее сильное. Пусть бегает, если хочет.
Сердце у Меган действительно было выносливым и становилось сильнее день ото дня. Маленькая болезненная девочка выросла в упорную спортсменку.
Застегнув на Оливии последнюю пуговку, Меган приняла душ и привела себя в порядок, стянув волосы в хвост.
– Мама, сегодня соревнования в три часа, – напомнила она, заталкивая в рюкзак книги.
– Мы там будем, в четвертом ряду, – ответил Люк.
– Рядом с рупором! – добавила Оливия.
Чтобы Меган легко могла их найти, мама и брат с сестрой всегда садились на одно и то же место – в четвертом ряду с правой стороны, возле тренера, который выкрикивал команды в рупор.
Я тщательно отмыл каждый дюйм кожи от пальцев до локтей, а потом медсестра помогла мне облачиться в хирургический халат и шапочку и натянуть резиновые перчатки. Доктор Кеннет Джонан, хирург-трансплантолог, сегодня главный. Ассистирует доктор Барри Манн. Доктор Гёрц провел нашу группу в операционную, и мы заняли свои места, затем он что-то прошептал девочке на ухо и ободряюще похлопал ее по коленке. Теоретически мы, студенты, надеялись поучаствовать в операции, но доктор Гёрц не подпустил нас слишком близко, позволив лишь подавать хирургу инструменты.
Время от времени доктор Джонан обращался к нам, не поднимая глаз. Доктор Гёрц несколько раз склонялся к девочке и шептал ей на ухо:
– Все в порядке, Хоуп. Все хорошо.
Новое сердце Хоуп в пластиковом пакете, залитое стерильной жидкостью, лежало в ледяной воде. Операция увлекла меня даже больше, чем я ожидал. При виде крошечного сердца в груди девочки у меня сжалось горло. Доктор Джонан остановил сердце и вынул – распухшее, темно-бордового цвета, потом передал его медсестре, и она положила его на полотенце. Несколько раз сердце дрогнуло и остановилось.
Невероятно! Доктор Джонан взял новое сердце, розовое и блестящее, и вложил его в грудь девочки. Мы внимательно следили, как хирург соединяет сосуды. Через полчаса сердце было на месте. Доктор убрал зажимы, и кровь хлынула в коронарные артерии. Сердце забилось. Мне захотелось подпрыгнуть и издать победный клич, как на стадионе. Я никогда не видел ничего подобного.
– Великолепно, – выдохнул доктор Гёрц, глядя на бьющееся сердце. – Никогда не устану удивляться. – Он похлопал доктора Джонана по спине, и я увидел, что под маской наш наставник улыбается.
Доктор Джонан склонился над девочкой и продолжил работу.
– Зажим. – В операционной повисла тишина. Я поднял глаза и увидел, что доктор Джонан смотрит на меня. Он протянул ко мне руку. – Зажим. – Я оглядел инструменты, боясь выбрать не тот. – Зажим, – повторил доктор Джонан, повернувшись к Уильяму. Тот шагнул вперед и подал доктору инструмент, так и оставшись почти у самого стола.
Во время операции доктор Джонан и доктор Гёрц держались собранно и профессионально. Все относились к доктору Гёрцу с уважением, которого я в себе не находил. Может, он и правда хороший кардиолог… самый лучший.
Вымыв руки, доктор, заведующий отделением, собрал нас, чтобы обсудить пересадку сердца и ответить на вопросы. Я опустил голову и посмотрел на часы – секундная стрелка снова примерзла к циферблату.
– Вам неинтересно, мистер Эндрюс? – поинтересовался доктор Гёрц, и мне стало нечем дышать.
– Интересно.
– Искренне надеюсь, что пациентам вы дарите свое безраздельное внимание. – Он вынул из кармана очки и принялся протирать платком стекла. – Скажите, мистер Эндрюс, вас действительно влечет эта профессия?
– Что, простите?
– Вы изучаете медицину по зову сердца или потому, что так надо?
Я впал в ступор. Доктор Гёрц отчитывал меня при всех, к тому же он явно чувствовал мои неуверенность и страх – не знаю, что поразило меня больше.
– Пора уже разобраться.
Во время операции я проникся к наставнику уважением. Теперь от этого чувства не осталось и следа.
Когда дежурство закончилось, я поплелся на стоянку, едва передвигая ноги. Сил не осталось даже ползти, а машина темнела где-то в дальнем углу, и до нее еще нужно было добраться.
– Купил бы ты новые часы, что ли, – вздохнул Уильям. – Усложняешь себе жизнь.
– Дело не в часах.
– Сегодня – как раз в часах! – усмехнулся он.
Хоть кто-то смеется над моими несчастьями.
– А для тебя медицина – призвание или профессия?
– Вопрос задали тебе, а не мне, – улыбнулся Уильям, застегивая куртку.
Зажав ладони под мышками, я прибавил шагу, чтобы не отстать.
– К чему вообще все эти рассуждения о призвании?
– Не знаю, – пожал плечами Уильям. – Наверное, доктор Гёрц заметил, что иногда ты ведешь себя так, будто обязался стать врачом, обещал кому-то… – Уильям остановился возле своей машины. – Слушай, если хирург просит зажим – дай ты ему зажим! Эт