Родители Меган и брат с сестрой приехали в больницу пораньше, чтобы помочь организовать праздник. Люк был в костюме пожарного, а Оливия бегала по кардиологии в красных лосинах и в черной шляпке с белой веревкой, торчавшей сверху.
Меган привезла Чарли кресло-каталку. Мальчик оделся в костюм Чарли Чаплина. Лесли с гордой улыбкой смотрела на сына. Чарли устроили в кресле, и Меган покатила его в отделение педиатрии по коридорам, заполненным детьми и взрослыми. Врачи и медсестры выстроились вдоль стен и аплодировали детям в костюмах диснеевских персонажей, ужасных чудовищ и супергероев. Студенты-медики прятались в пустых палатах с кульками конфет, чтобы ответить на традиционное «сладость или гадость».
Я стоял за дверью и ждал. Вот из коридора постучали, и я открыл. На меня смотрели маленький мальчик в костюме пожарного и девочка с торчащей из шляпы веревкой. Я попытался угадать, кого изображает девочка.
– Ты кто?
– Петарда, – гордо улыбнулась она.
Ее мать, стоявшая рядом, кивнула.
– Да? Я думал, что петарды очень громкие и от них болит голова, но ты совсем другая – тихая и очень красивая. – Девочка смущенно открыла рот и вцепилась в мать. – Как тебя зовут?
– Оливия.
Я положил ей в сумку пригоршню конфет.
– Подходящее имя для принцессы. Ты случайно не принцесса?
Оливия покачала головой и уткнулась в мамину юбку. Женщина поблагодарила меня за конфеты, и они с дочерью направились к следующей двери. Оливия оглянулась и крикнула:
– Как тебя зовут?
– Натан.
– Пока, Натан! – весело ответила она.
Откуда мне было знать, что эта малышка запомнит мое имя, подтвердив тем самым, что иногда Господь посылает нам крошечных вестников, чтобы указать на что-то очень важное.
На следующее утро я натянул свитер с капюшоном и спортивные штаны. Потом позвонил Уильяму и позвал его на пробежку. Сначала Уильям отказался. Он ненавидел бег. Я его все же уговорил, и вскоре он стоял передо мной в коротких ярко-оранжевых шортах, надетых поверх спортивных леггинсов. Я недоуменно оглядел приятеля. Новая шуточка?
– Что-то не так? – спросил Уильям. – Настоящие спортсмены всегда бегают в шортах поверх леггинсов.
– Вообще-то нет.
– Клянусь, я видел точно такие же на каком-то знаменитом бегуне. Назови мне пару олимпийских чемпионов, и я скажу, кто из них позировал журналу в таком костюме.
Я рассмеялся и взял ключи от машины.
– Ни один известный бегун никогда такое не наденет!
Уильям посмотрел на себя в зеркало и вышел следом за мной.
– Все равно я похож на Шафта! – крикнул он мне в спину.
– Даже Шафт в таких трусах не вышел бы из дома, – усмехнулся я, усаживаясь за руль пикапа.
Мы приехали в парк и вышли на беговую дорожку.
– Подожди, друг, – придержал меня Уильям. – Не спеши. Куда нам торопиться?
Я покачал головой. Уильям присел и развязал шнурки.
– Что-то попало в кроссовку. Ты беги, я догоню.
Похоже, Уильям на сегодня уже набегался.
Я несколько раз обежал озеро, заставляя ноги двигаться все быстрее, чувствуя, как по спине струится пот. Хорошая пробежка всегда помогала мне успокоиться, отогнать дурные мысли, вот только в последнее время расслабиться становилось все труднее. Я бежал и удивлялся про себя, почему мы с отцом такие разные. Этот вопрос я задавал себе с детства.
Помню, однажды я даже написал об этом маме. Мне тогда было лет десять.
«Дорогая мамочка!
Когда я вырасту, то хочу стать похожим на папу и работать с ним вместе в мастерской. Иногда он дает мне поиграть с гаечными ключами и домкратами, и у меня здорово получается!
Я тебя люблю.
Я рассмеялся. Работать в гараже было бы гораздо легче, чем учиться на врача. Мне часто говорили, что я напоминаю отца, такой же неторопливый и рассудительный, но я чувствовал, что характер отца куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Часто, просыпаясь по ночам, я видел в гостиной свет. Подкравшись к двери, я находил там отца. Он в одиночестве листал семейные альбомы с фотографиями, смотрел на маму. Время от времени он откидывался на спинку дивана и закрывал глаза. Я воображал, что отец исчезает в таинственных провалах во времени, где фотографии оживают, где мама снова смеется. Иногда я на цыпочках входил в комнату и садился рядом с ним, однако чаще всего возвращался в кровать, не показываясь ему на глаза. Даже в детстве я понимал, что для отца эти мгновения священны, и он выбирал время, чтобы побыть с мамой наедине.
– Бог не забрал твою маму на Небеса, – говорил он, эхом повторяя мамины слова. – Он ее принял. Ты чувствуешь разницу?
Наверное, он пообещал маме, что будет объяснять мне это до тех пор, пока я действительно не пойму. Однажды в субботу отец чинил возле нашего дома машину Лоррейн, и соседка упомянула, что Господь забрал маму на Небеса.
– Он не забрал маму, – возразил я. – Он ее принял.
Отец выглянул из-под машины и посмотрел мне в глаза. В тот день он вздохнул с облегчением. Я понял то, что он так долго пытался мне втолковать. И отец был прав. Я знал, что Господь не наказывает нас болезнями, потому что Он любит всех. Перед смертью мама рассказала мне об этой любви. А когда ее не стало, отец неустанно показывал мне божественную любовь, хоть и не мог объяснить все так красиво, как мама. И все же я не понимал, почему ей пришлось умереть, почему нельзя было иначе.
– Бог очень любил твою маму, – говорил отец, когда я, проснувшись посреди ночи, бросался к нему за утешением. Мне часто снились кошмары, я видел во сне, что умираю. – Он любил твою маму так сильно, что прекратил ее страдания, – объяснял отец.
Он разрешал мне лечь с ним рядом и целовал в макушку.
– Спи, – говорил он.
Я честно пытался уснуть, но обычно просто лежал с открытыми глазами и думал о маме. Если Бог знал, что она заболеет, почему Он не вылечил ее? К чему молиться, если люди все равно умрут? Почему умирают те, кого мы так любим? И сколько бы я ни задавал себе эти вопросы, ответа я не дождался. Я лишь понял, что мне никогда не стать сильным, как отец.
Уильям преградил мне дорогу, отвлекая от грустных мыслей.
– Куда ты так несешься? – спросил он, разминая мышцы. – За тобой кто-то гонится?
– Эй, чемпион, – подмигнул ему я, – давай кружок наперегонки?
– Осторожнее, ноги переломаешь, – охладил мой пыл Уильям.
Пробегавшая мимо девушка оглянулась и остановилась.
– Вы уверены, что докторам здесь бегать разрешается? – улыбаясь, спросила она. Я никогда не видел улыбки прелестнее. – Мы с вами недавно столкнулись в больнице, вы шли по запрещенной стороне коридора.
И тогда я ее вспомнил. Обычно женщины первыми со мной не заговаривают.
Уильям запрыгал на месте, высоко подбрасывая колени.
– Мне надо двигаться, – сказал он, – не то потеряю темп. – Склонившись ко мне, Уильям прошептал: – Не спугни эту птичку.
Он знал, что с девушками у меня дела так себе. Я не умел ни обворожить, ни поразить. Проводив приятеля взглядом, я чуть было не рассмеялся. В баскетбол Уильям играл мастерски, а вот бегал ниже среднего. Мы с девушкой медленно пошли вокруг озера.
– Я Меган Салливан, – представилась она, протягивая руку.
– А я Натан, – ответил я.
Уильям на другом берегу озера остановился и болтал с двумя бегуньями. Он везде находил себе новых знакомых, девушки в нем души не чаяли.
– Похоже, ваш друг потерял темп, – улыбнулась Меган.
– Ничего, до финиша когда-нибудь доберется.
Меган рассмеялась, и я увидел, какая она красивая даже утром, без косметики. Засунув руки в карманы, я вдруг подумал, что недавно слышал ее фамилию.
– Вы случайно не из тех Салливанов, которые организуют забег для больничного фонда?
Глаза девушки весело заблестели.
– Вы слышали о нашем забеге?
– Я подписал обязательство и теперь тоже спонсор забега. – Посмотрев на нее, я припомнил кое-что еще. – Дениза сказала, что вы лучшая бегунья в штате.
Меган смутилась и ничего не ответила.
– И еще – что вы пациентка кардиологии.
– Скорее, мы с доктором Гёрцем старые друзья.
Я улыбнулся, удивляясь про себя, что кому-то хочется дружить с доктором Гёрцем.
– И с чего же началась ваша дружба? – спросил я, подыгрывая ей.
– С дефекта межжелудочной перегородки, который всегда со мной. – Проще говоря, дыра в сердце.
Я испытующе посмотрел на Меган, и она словно прочла мои мысли.
– Я не знаю, как мне удается бегать. С самого детства врачи говорили, что я смогу жить, как обычный ребенок, но рекомендовали не перенапрягаться.
– Разве бег не попадает в категорию «перенапряжения»? – спросил я, предугадывая ответ.
– Все так. И доктор Гёрц говорил, что бегать я не смогу.
– А летать, как стрела, вам не предлагали?
Меган улыбнулась и подавила смех.
– Только если медленно…
– Парить, как крылатая стрела?
Мы весело смеялись, перебрасываясь шутками.
– Тебе не бывает страшно, когда ты бежишь? – спросил я.
Она покачала головой.
– Умом я понимаю, что в сердце у меня дыра, я видела ее на рентгеновских снимках. Но когда я бегу, мое сердце забывает обо всем. Наверное, бегать – мое предназначение. Понимаешь?
– Да, – поколебавшись, ответил я.
Своего предназначения я пока не нашел.
– Если что-то случится, значит, так тому и быть. Как у тебя на работе. Бывают отличные дни, когда все выздоравливают, а бывает, что ни делай, больным только хуже. Белая полоса, потом черная… но хорошего в жизни все равно больше, чем плохого.
И опять я подумал, что не могу с ней полностью согласиться.
– А какая у тебя специальность? – спросила Меган.
– Пока никакой. Я всего третий год на медицинском.
– Учишься на кардиолога?
Я ответил, что нет.
– А почему? В сердце – все самое главное. Без сердца ничего не работает.
– Так нам и в университете говорят. Куда сердце лежит, туда и око глядит.