Доктор Гёрц с улыбкой усадил ее в машину, а потом наклонился и поцеловал в лоб. Прежде он никогда так не прощался с пациентами. Врач закрыл дверь, и Меган с улыбкой помахала ему. Чувствуя, как давит подкативший к горлу ком, доктор Гёрц опустил голову, пряча глаза, и покатил кресло в больницу.
Я бродил как во сне, выполняя просьбы, обходя пациентов, проводя осмотры и заполняя бумаги. Меня неотступно преследовала одна мысль – я проснусь и выяснится, что произошла чудовищная ошибка и Меган здорова. Не помню, сколько раз я говорил себе то же самое, когда болела мама. Надо было смириться с тем, что Меган действительно больна и скоро, если не поспешить с операцией, ей станет еще хуже. Собираясь домой, я попытался открыть мой шкафчик в раздевалке. Дверь заклинило. Я дернул ручку, но замок не поддавался. Разозлившись, я дергал и дергал неподатливую ручку, а потом прислонился лбом к прохладной металлической дверце. Неужели опять… Дверь не поддавалась. Я в ярости сжал кулаки и замолотил по шкафчику. Почему я встретил Меган? Как мне пережить это еще раз? Я не хочу видеть, как женщина, которую я люблю, слабеет день ото дня и умирает.
В одном из маминых писем были такие строки:
«Натан, жизнь никогда не была и не будет справедливой. Ты потеряешь не только меня, уйдут и другие. Ты будешь стоять у их смертного ложа или у могилы, и тебе придется делать выбор: найти опору в Боге или отвергнуть его. Это твой выбор, Натан. Бог не решит за тебя».
Я закрыл глаза. Мама никогда не отвергала Бога. Даже умирая, она шла через боль и страдания с именем Господа на устах. Я не знал, хватит ли у меня мужества поступить так же.
Бывают дни, когда я помню каждую мелочь из того, что мы с Меган делали в те три недели, а иногда не могу вспомнить ничего. Она выключала свет в гостиной, оставляя гореть лишь гирлянды на елке, и мы сидели в темноте, часами разговаривая обо всем на свете, или просто смотрели на украшенное дерево и молчали. Иногда мы ездили в парк и гуляли вокруг озера. Меган нетерпеливо оглядывалась в поисках бегуньи в неоновой бейсболке, однако мы ее так и не встретили.
– Мы слишком рано… или слишком поздно, – говорила Меган. – Вот бы увидеть ее еще разок.
Времени, отпущенного Меган, оставалось все меньше.
Однажды мы прогуливались вокруг озера медленнее обычного. Я держал Меган за руку, чтобы она не поскользнулась. Под большим старым дубом Меган остановилась и оглядела покрытое льдом озеро. Она очень любила это место. В тот день Меган смотрела вокруг, будто в первый раз. Мы молча провожали взглядами бегунов у озера, и я знал, что Меган отдала бы что угодно, лишь бы пробежать с ними рядом.
В самом последнем письме мама напутствовала меня так:
«Дорогой Натан!
Как быстро ты вырос… Иногда мне кажется, что ты появился на свет только вчера. Каждый день, пока ты рос, я напоминала себе, что наша жизнь лишь туман. Мы здесь ненадолго, и улетим, оставив в память о себе лишь частички воспоминаний в тех, кому мы дороги. Скоро ты вырастешь, станешь взрослым, как твой отец, и я всей душой надеюсь, что ты не позволишь жизни пролететь мимо. И на каждом крутом вираже и при каждом падении ты не закроешь глаза. Ведь жизнь так коротка… И не стоит зажмуриваться даже на мгновение».
Я не зажмуривался. Я впитывал каждую минуту.
Меган проснулась, услышав, как мать гремит чем-то на кухне.
Прокравшись на цыпочках через гостиную, она осторожно заглянула за угол. Аллисон, стараясь не шуметь, открывала и закрывала ящики, доставала миски и сковородки.
– Мама, что ты делаешь? – спросила Меган, заставив Аллисон подскочить от неожиданности.
– Не пугай меня, Мег! Я уже стара для таких шуток. Я тебя разбудила?
– Нет. Что ты готовишь?
– Помадку с арахисовым маслом.
Люк обожал помадку с арахисовым маслом. Аллисон готовила ее каждое Рождество, вместе с финиковыми шариками для Джима, песочным печеньем для Оливии и ее одноклассников и домашними карамельками для Меган.
– Я переоденусь и помогу тебе. – Меган развернулась, чтобы бежать в спальню, но Аллисон остановила ее.
– Не надо, Мег. Я сама. А ты ляг на диван и отдыхай.
Меган задумчиво посмотрела на мать. Родители в последнее время обращались с ней как с хрустальной вазой, и она здорово от этого устала.
– Мам, мне не два годика, я уже выросла.
– Я знаю. Просто хочу, чтобы ты отдохнула. – Аллисон старалась обращаться с дочерью, как обычно, хотя удавалось ей это плохо.
– Ты опять уходишь от ответа. Никогда не говоришь о том, что происходит.
Аллисон достала из холодильника сливочное масло и положила его на стол.
– Мама, посмотри на меня.
Аллисон стиснула в руках коробочку с рецептами и посмотрела на дочь.
– А если донора так и не найдут?
К глазам женщины подступили слезы.
– Не надо, Меган. Не говори так.
– Мама, ты слышала, что сказали врачи. Мне или пересадят печень, или…
По щекам Аллисон заструились слезы.
– Пожалуйста, Меган, не произноси этого вслух, – прошептала она. – Я даже подумать не могу… – Аллисон замолчала и уткнулась в салфетку.
– Мама, если я умру, ты же не будешь плакать вечно. – Аллисон не ответила. – Ты посмотришь в окно и увидишь, что жизнь продолжается. Уж так заведено.
Аллисон хотела сказать, что для родителей, переживших ребенка, ничто не будет прежним, но промолчала.
– Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего на свете?
– Чего?
– Приготовить вместе с тобой помадку с арахисовым маслом.
Аллисон попыталась улыбнуться и протянула дочери миску.
Они все утро разговаривали и смеялись, готовя одно рождественское лакомство за другим. Когда после обеда Меган прилегла отдохнуть, Аллисон убрала кухню и включила телевизор, чтобы заглушить свои рыдания.
Меган достала папку, в которую складывала все сведения о предстоящем благотворительном забеге. Вместе с родителями она перебрала все документы, проверила все подробности, начиная с того, как ей хотелось бы организовать присуждение стипендии, и до самого забега на стадионе.
– Что-то рановато мы за это взялись, – произнес Джим. – Забег только в июне.
– Папа, надо все проверить и выяснить, что еще осталось не сделанным.
– Куда пойдут деньги, когда ты их соберешь? – спросил Джим. – Не на мой же банковский счет? – Он пытался рассмешить слишком серьезно настроенную дочь.
– Вот здесь мне нужна твоя помощь. Когда деньги будут перечислены в трастовый фонд, понадобится адвокат или какой-нибудь юрист, чтобы правильно все оформить. – Меган написала слово «юрист» и обвела его в кружок. Придется искать адвоката, которому она сможет довериться.
Когда они все обсудили, Меган сложила бумаги в папку и объявила:
– Я хочу, чтобы первую стипендию получил Чарли. – Она посмотрела на родителей. – Пожалуйста, запомните мои слова – это очень важно.
Однажды после дежурства я заехал к Меган и увидел за домом на качелях Чарли. Было так холодно, что снег у меня под сапогами скрипел и похрустывал. Застегнув куртку до верха, я присел рядом с мальчиком.
– Холодно сегодня, – сказал я.
– Мне холод не мешает, – ответил Чарли, глядя на след, который оставляли в снегу его сапоги, когда он раскачивал качели.
Я поглубже засунул руки в карманы.
– Приехал навестить Меган?
Чарли кивнул.
– Как она?
Он пожал плечами.
– Как ты думаешь, донора найдут? – произнес мальчик так тихо, что я едва расслышал вопрос.
– Как только появится кто-то подходящий, ее сразу же отвезут в больницу.
– А его точно найдут?
Я помолчал, оглядывая засыпанный снегом дворик.
– Не знаю.
Он кивнул и склонился еще ниже, глядя вниз.
– Почему не все хотят быть донорами?
– Не знаю. Может, боятся накликать смерть? Как будто если они скажут, что готовы стать донорами, с ними что-нибудь случится.
– Глупости, – фыркнул Чарли. – Люди умирают каждый день, потому что им нужно сердце, почки или печень, а донора нет. – Он перестал раскачиваться и посмотрел на меня. – Меган говорит, что на Рождество случаются чудеса. Ты в это веришь?
Сердце у меня замерло. Я не хотел отвечать, но понимал, что Чарли не проведешь.
– Если не верить в чудеса, то зачем вообще верить?
Он снова опустил голову.
– Ты ее любишь? – спросил мальчик и замолчал, дожидаясь ответа.
– Между нами – мужчинами? – уточнил я.
– Ясное дело.
– Да.
– Тогда скажи ей об этом побыстрее, потому что я тоже ее люблю. И если ты этого не сделаешь, то я признаюсь первым.
Я улыбнулся. Чарли – удивительный мальчишка. Я обнял его за плечи, мысленно умоляя небеса подарить Меган чудо, которого она так ждет.
Глава девятая
Чудо, друг мой, это событие, которое рождает веру[17].
Меган лежала на диване. Ее все утро тошнило, и, как раз перед тем как пришли гости, она едва оправилась от приступа рвоты. Чарли сел на стул, а подруги Меган устроились с обеих сторон на подлокотниках. Лесли улыбнулась, заметив, как Чарли покраснел в ответ на шутки девушек. Они называли мальчика тайным тренером Меган.
– Скажи, Меган тебя по голове гладит перед забегом? – спросила одна из девушек, взлохмачивая мальчику кудри.
– Или, может, целует? – спросила другая, чмокая Чарли в щеку.
Его глаза расширились, и Лесли ретировалась на кухню, чтобы не рассмеяться при сыне.
Меган выспрашивала у подруг, сколько денег им удалось собрать на забег.
– Поверь мне, – сказала Мишель, – Они трудятся изо всех сил. Твой фонд соберет больше средств, чем ты можешь себе представить.
Подруги Меган ушли, потрепав Чарли по макушке на счастье. После каникул они надеялись увидеть Меган на тренировках. Меган молчала. С ней всегда разговаривали так весело… так осторожно обходили вопросы о болезни… и, кроме обычного «Как ты себя чувствуешь?», никто не поинтересовался подробностями. Никто, кроме Чарли. Он сел рядом с ней и спросил: