– Мэгги Эндрюс.
Рейчел икнула и завозилась на коленях матери.
– Какая красавица, – протянула Кейт, восхищенная огромными сияющими глазами малышки.
– Когда у нее хорошее настроение, – засмеялась Мэгги.
– Как ее зовут?
– Рейчел.
– Надо же! Я тоже хотела назвать старшую дочку Рейчел, – воскликнула Кейт. – Мы выбирали между Ханной и Рейчел, но когда она родилась, я поняла, что она больше похожа на Ханну.
– А мне всегда нравилось имя Рейчел, – ответила Мэгги, с улыбкой глядя на дочку. – Правда, до него еще надо дорасти.
– Вы правы! – согласилась Кейт. – Сколько ей?
– Пять с половиной, – с гордостью сказала Мэгги. – И еще у нас мальчик, второклассник. А у вас сколько детей?
– У меня две девочки, – улыбнулась Кейт. – Младшая в этом году пошла в садик. Я думала, что не перенесу разлуки, – со смехом добавила она.
– Когда я в первый раз посадила Натана на школьный автобус, то проплакала все утро, – поделилась Мэгги. – А Рейчел всюду беру с собой.
В этот момент девочка, утомленная долгим сидением и уже некоторое время неуверенно хныкавшая, зашлась громким ревом.
– Простите, – извинилась Мэгги. – У нее болит животик.
– Я понимаю, – успокоила ее Кейт. – У обеих моих дочек были колики.
– А вы не думали о третьем ребенке? – спросила Мэгги, похлопывая дочку по спинке.
– Я бы с удовольствием родила еще одного, но думаю, муж будет против.
Мэгги понравилась эта стильная, хорошо одетая женщина. Кейт не была эгоцентричной, что, по мнению Мэгги, свойственно большинству богатых людей.
– А чем занимается ваш муж? – спросила она, стараясь успокоить малютку.
– Он юрист, – погрустнев, ответила Кейт.
Внезапно Мэгги стало жаль красивую собеседницу.
– А ваш что делает?
– Автомеханик.
– Мэгги Эндрюс! – позвала медсестра, появившаяся в дверях кабинета.
– Ой, опять меня, – разволновалась Мэгги.
Рейчел все еще плакала.
– Если хотите, я могу присмотреть за малышкой, – с улыбкой предложила Кейт. – Все равно доктор не сможет уделить мне время, пока не примет всех пациенток.
Мэгги никогда не оставляла своих детей на попечение незнакомых людей, какими бы добрыми они ни казались. Неуверенно поглядывая в сторону кабинета, она промямлила:
– Что вы, мне неловко вас так обременять…
И сделала несколько шагов по направлению к двери.
– Мы здесь все знаем Кейт, – сказала медсестра, – она работает с нами уже много лет. Если вы не против, Мэгги, мы оставим ребенка с Кейт в кабинете доктора Найлендера, пока он беседует с вами. Так вам будет удобнее.
– А доктор Найлендер не будет возражать? – спросила Мэгги.
– Ничуть. После приема ему все равно надо встретиться с Кейт в кабинете.
Мэгги поверила, что с новой знакомой ее дочь будет в безопасности.
– Огромное спасибо, – сказала она и вручила ребенка Кейт.
– Не за что. Как же давно я не держала на руках такую малышку!
Кейт нравилась ее работа. Платили прилично, а свободный график позволял отвозить девочек в школу и садик, справляться с делами и забирать их домой. Ей было интересно встречаться с врачами, обсуждать новинки медицинской техники и современные технологии с экспертами со всего мира; потом по результатам этих встреч Кейт составляла отчеты, давала рекомендации. Ее считали настоящим профессионалом, она умела и любила общаться с людьми, и больница год за годом продлевала ее контракт.
Оставшись одна, Кейт принялась ходить по небольшому кабинету взад и вперед, покачивая Рейчел, похлопывая ее по спине до тех пор, пока девочка не срыгнула. Когда Мэгги вышла из кабинета врача, Рейчел уже спала. Мэгги слабым голосом поблагодарила новую подругу.
– О, я получила море удовольствия, – ответила Кейт. – У вас все в порядке?
– Еще раз большое спасибо, – выдавила из себя Мэгги и закинула на плечо сумку с детскими вещами.
– Пока, малышка, – прошептала Кейт, сжимая крошечную ручку Рейчел.
Мэгги уткнулась лицом в теплое тельце дочки, поцеловала мягкий животик и быстрыми шагами вышла из офиса. Кейт вслед ей предложила выпить вместе кофе, но Мэгги притворилась, что не услышала.
Посещение врача перевернуло все вверх тормашками. Не успела она войти в кабинет, как доктор Найлендер сообщил ей страшную новость: у нее рак яичников.
– Вы не знаете, у вашей бабушки не было этого заболевания? – спросил доктор.
– Нет. То есть не знаю.
– А другие ваши родственницы – тетя, сестра, еще кто-нибудь?
– Нет. Ни у кого ничего такого не было.
Доктор намеревался немедленно приступить к радикальным методам лечения. Опасаясь, что процесс зашел слишком далеко, он позвонил хирургу и договорился об экстренной операции. По словам доктора Найлендера, Мэгги требовалась полная абдоминальная гистероэктомия и еще две процедуры, которые позволят узнать, как сильно распространились раковые клетки.
Дома Мэгги рассказала обо всем Джеку. Он несколько минут сидел молча, прижимая к себе Рейчел, прислушиваясь к тихому дыханию дочери, вдыхая ее молочный запах. Рейчел как две капли воды похожа на мать, такая же красавица. Сердце Джека тревожно билось. Неужели эта болезнь отберет у него Мэгги? Неужели он потеряет ее?
– Что сказал врач?
– В понедельник операция.
Джек слышал стук собственного сердца.
– И сразу после этого начнут курс химиотерапии.
– А какие прогнозы? Они что-нибудь сказали?
– Ничего.
– А говорили, какие обычно шансы у таких пациенток?
– Нет.
Джек догадывался: если врачи ничего не сказали, значит, все очень плохо.
Мэгги открыла глаза и поняла, что на несколько минут забылась, уйдя в воспоминания. Она с трудом села повыше и прислушалась к разговору Натана с бабушкой, возившихся на кухне с печеньем. Когда Эвелин открыла духовку, чтобы вынуть очередную партию выпечки, в гостиную хлынул ванильный аромат. Мэгги отдала бы все на свете, чтобы стоять сейчас на кухне с ног до головы в муке и видеть, как блестят глаза сына. Она закрыла лицо руками.
– О Боже, помоги мне, – взмолилась Мэгги. – Я не хочу оставлять своих детей. Я не хочу бросать их.
Легче вытерпеть страдания, причиняемые болезнью, чем непереносимую сердечную боль. Но тут к ней подбежал Натан с блюдом свежевыпеченных и покрытых разноцветной глазурью санта-клаусов, которое водрузил ей на колени.
– Нет, вы только посмотрите, какая красота! Ты настоящий кондитер! – воскликнула Мэгги, украдкой вытирая глаза в надежде, что сын не заметил ее слез.
Мальчик радостно суетился возле кровати, поднимая изголовье в сидячее положение.
– Пора делать бороды! – крикнул Натан и умчался обратно на кухню за миской с кокосовой стружкой. Потом они вместе посыпали улыбающихся санта-клаусов искрящимся кокосом, болтая и смеясь, вдавливали белые крошки в бороды.
Глава третья
Человек рождается сломанным и всю жизнь пытается починить себя. А Божья милость – это его инструмент.
Декабрь, 1985 г.
Перед каждым Рождеством моя мать, Эллен Лейтон, устраивала грандиозный праздник в честь украшения елки. Когда мы с братом Хью были маленькими, праздник начинался в субботу, с самого утра. Нас выманивали из постели запахи бекона и оладий, доносившиеся из кухни. Оладьи в этот день были не простые, а в форме снеговиков. После завтрака мы всей семьей садились в машину и отправлялись на ферму Джона Херли, старинного друга моего отца. Там, во владениях Джона, мы шли в лес – выбирать елку. Отец рубил выбранное дерево топором, позволяя и нам с братом сделать один-два удара. Даже тогда, когда папа обзавелся бензопилой, он всегда рубил рождественскую елку старым топором, оставшимся еще от его дедушки, чтобы не нарушать традицию. Вернувшись домой, мы с отцом принимались устанавливать елку, а Хью помогал маме принести с холодного чердака рождественские украшения и елочные игрушки, которые она собирала годами. Потом мы с братом наряжали елку, стараясь не обращать внимания на глупое поведение родителей, которые пели, танцевали и веселились, как дети.
В такие дни мама бывала счастливее, чем когда-либо. Она буквально лучилась радостью, заражая ею и отца: тот обычно начинал клевать носом в половине седьмого, поскольку вставал на работу в пять утра, но в рождественский вечер не ложился допоздна. Мамино настроение передавалось и нам, мы тоже пели и развешивали по дому украшения до тех пор, пока все гирлянды, все до единого стеклянные шары из маминых запасов не занимали свои места.
Мы с Хью выросли, папа умер, но мама по-прежнему устраивала дни украшения елки, теперь вместе с соседкой, тоже вдовой. Оставшись в одиночестве, женщины не перестали радоваться красоте главного зимнего праздника. С появлением внуков рождественские елки вновь обрели былой размах. Правда, мы уже не ездили на ферму Херли, а покупали елку на стоянке возле супермаркета. Это экономило время, а кроме того, магазинные ели были пышнее, гуще и выше тех, что приносил из леса отец.
За пару недель до Рождества мы с Кейт посадили девочек в «мерседес» и отправились к маме. Она жила все в том же кирпичном особняке, отделанном деревом, и продолжала украшать его каждое Рождество, хотя ей недавно исполнилось шестьдесят восемь. Дверной проем оплетали гирлянды из остролиста и плюща, на двери и на окнах по обе стороны висели огромные венки из еловых веток, увитые алыми бархатными лентами. На подоконниках сверкали электрические свечи, в ветвях тисов и можжевельников прятались гирлянды мигающих фонариков. Мама украсила гирляндами даже деревья на лужайке перед домом, до которых без стремянки не добраться. Еще более высокие деревья на заднем плане служили фоном для композиции из деревянных кукол, изображающей сцену Рождества Христова.
В детстве мы с Хью всегда помогали маме расставлять фигуры. Она купила самодельных кукол много лет назад на гаражной распродаже. И хотя в родительском доме хватало ценных антикварных предметов, она всегда говорила, что дороже всего ей именно этот двадцатидолларовый вертеп. Мы с самого раннего возраста понимали, что это не просто куклы, мама каждый год объясняла нам значение Рождества Христова.