Второй этаж тоже поражал заиндевевшими стенами. Казалось, что в заброшенных комнатах холоднее, чем на улице. Ротмистр наклонился и поднял куклу с оторванной головой. Она была тоже замороженной, как будто зиму пролежала под снегом.
– Вот так и мы… – послышался негромкий, слегка дребезжащий голос. – Бегаем, суетимся, а потом теряем голову. И мерзнем.
Три револьвера почти одновременно нацелились в говорившего.
В пространстве анфилады, ничуть не скрываясь, стоял невысокий плотный старик с окладистой седой бородой. В расстегнутом, несмотря на холод, зипуне, косоворотке, высоких сапогах. Длинные волосы расчесаны на пробор посредине головы – от лба до затылка.
– Руки вверх! – приказал Степаныч.
– Руки? – лукаво улыбнулся старик. – Дались всем мои руки… Вот они! – Он показал пустые ладони. – Одна правая, а другая – левая. И никакого мошенничества.
– Ты кто? – спросил Илья Павлович. – Что делаешь тут?
– Что делаю? Да за людьми наблюдаю. Вот уж много лет. Вы меня не бойтесь, я безобидный.
– Знаем мы таких безобидных, – недоверчиво проворчал вахмистр. – Только дернись – получишь лишнюю дырку в голове.
– Злые вы… – Старик покачал головой. – Я с вами по-хорошему хотел, а вы пугать меня вздумали. Меня нельзя напугать. Я разучился бояться.
– Ты мне зубы не заговаривай! Говори, что тут забыл?!
Старик вздохнул. Его окутало неяркое сияние. Слегка зеленоватое, как свет от гнилушки.
– Нечистая сила! – Вахмистр перекинул револьвер в левую руку и размашисто перекрестился. – Спаси и сохрани!
– Ах, вот вы как? – обиженно протянул старик. Шагнул в сторону и легко прошел сквозь стену, оставив на плотной шубе немного подтаявший след, напоминавший очертаниями человеческий силуэт.
Тут уж перекрестился каждый. Пафнутий Лесков забормотал «Отче наш», а ротмистр невольно прикоснулся ладонью к ладанке, которую носил на груди под темно-синим мундиром.
– Этого нам еще не хватало, – сказал он. – Призраки, привидения и прочий оккультизм… Как тут террористов ловить?
Степаныч наклонился, осматривая место, где только что стоял загадочный старик.
– Никаких следов! Он был или нам померещилось?
– Какие могут быть следы, если это дух бестелесный? – пояснил Мещеряков. – Видно, призрак кого-то из тех, кого здесь убили.
– А как же он с нами говорил, если он бестелесный? – не унимался вахмистр.
– Духи – энергетическая субстанция, – ответил ротмистр. – Мне книжонка попадалась на английском языке. Там речь шла о призраках. Они бестелесны, но могут издавать звуки, могут двигать предметы. У англичан духи еще и камнями могут кидаться.
– Ишь, ты, говна какая! – возмутился Степаныч. – Камнями! Уж я бы им показал, где раки зимуют!
– А человеку они могут вред причинять? – осторожно поинтересовался Пафнутий.
– Напугать могут сильно, – пояснил Мещеряков. – Но вы же у меня не из пугливых, верно? Так что сидим в засаде и молимся. Бог не выдаст – свинья не съест. Бомбистов брать надо теплыми. Для меня это главное, и никакие духи мне не помешают. Ясно?
– Так точно, ваше благородие, – кивнул вахмистр. – Яснее не бывает.
Несмотря на уверенность Ильи Павловича в безопасности призрака, располагаться в той комнате, где он появлялся, никому не захотелось. Жандармы прошли чуть дальше, обнаружили старый продавленный диван и табурет. Там и остановились. Пафнутий прикрутил фитиль лампы. Керосина должно хватить до утра, но лучше, все-таки, чуток поберечь.
Время тянулось мучительно неторопливо. Мещеряков не взял с собой часы – брегет был с боем и очень не хотелось бы услышать его звон в самый неподходящий миг. Поэтому он затруднялся сказать – час прошел или полтора. Об одном можно было судить с уверенностью – стало еще холоднее. Дыхание превращалось в клубы пара, заметные даже в темноте. Стыли пальцы на руках и ногах. Носы и щеки ощутимо пощипывало.
Наконец предательски заскрипела дверь черного хода. Эти ржавые петли – настоящий подарок судьбы. Внизу послышались приглушенные голоса. Больше трех человек. Неужели «Свобода и совесть» пожаловала в полном составе? На такую удачу ротмистр даже не рассчитывал. Конечно, арестовать их втроем будет нелегко, но ведь и не обязательно задерживать всех, кто-то может оказать сопротивление и погибнуть. Мысль циничная, но весьма здравая.
По знаку Мещерякова его подчиненные достали револьверы, взвели курки, стараясь не щелкнуть и не звякнуть. Теперь важно дождаться – пойдут ли бомбисты на второй этаж или, напротив, их тайная лаборатория укрыта в подвале?
Через некоторое время мусор на ступеньках захрустел под ногами поднимающихся людей, в лестничном пролете заметалось пятно желтого света. Они тоже захватили фонарь.
Еще немного… Еще пара ударов сердца…
В проеме анфилады появились человеческие фигуры. Пятеро. Судя по предварительным оперативным данным, вся группа «Свобода и совесть». За считаные мгновения ротмистр успел их разглядеть и сопоставить увиденное со словесными портретами, полученными ранее.
Вот Глеб Лашкевич. Светлая кудрявая борода и длинный шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи. Руки в карманах, где наверняка спрятано оружие. Барбара Руцинская в шапочке с вуалью прячет руки в каракулевой муфте. Не красавица, но о таких говорят – что-то в ней есть, какая-то изюминка, притягивающая мужчин. Соломон Минц надвинул шапку пониже и поднял воротник, но химика выдавал крупный нос и поблескивающие стекла в тонкой оправе. Еремей Тихий оказался рыжим и круглолицым, небольшого роста. Именно он держал в руках фонарь. Видимо, Лашкевич решил, что на более сложную работу бывший семинарист не способен. Наконец, Родион Сальков. Широкоплечий, рослый. Он замыкал группу, держась на пару шагов позади Тихого. Весьма разумно, если опасаешься внезапного нападения.
Не долго думая, Мещеряков выстрелил в фонарь. Осколки стекла и горящие капли керосина разлетелись по сторонам, падая на одежду бомбистов.
– Руки вверх! Оружие на пол! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!
Террористы выхватили револьверы. Кроме Минца, присевшего и закрывшего голову руками, и Тихого, сбивающего пламя с шубейки. В это же мгновение Пафнутий открыл кожух «летучей мыши», осветив противника, а Степаныч и Мещеряков начали стрелять.
Ротмистр видел, как упал Глеб Лашкевич. Дернулся и скорчился Сальков. Еремей Тихий растянулся на полу, держась за ногу и подвывая. А потом комнату затянуло пороховым дымом, который выедал глаза.
Пуля ожгла Мещерякову щеку. Он вытер кровь о бекешу, а когда поднял взгляд, то сквозь слезы от едкого дыма увидел лежащего неподвижно Лашкевича и извивающегося от боли Тихого.
– Все целы? – спросил он у своих.
– Бог миловал, – ответил вахмистр. – Ни царапины.
– А меня, кажется, в плечо, – сдавленно проговорил Пафнутий.
– Степаныч! Посмотри рану! – приказал Илья Павлович, а сам прошел к бомбистам. – Оружие есть? – Наклонился над Тихим, держа револьвер наготове.
– Нога… – простонал Еремей. – Ой, нога моя…
Ротмистр легонько пнул его.
– Я спросил – оружие есть?
– Нету! Ой, нога болит!
Мещеряков похлопал террориста по карманам, проверил за поясом штанов. Не врет. Правда, безоружный. Да такому дай револьвер – или себе ногу прострелит, или тому, кто будет рядом. Жандарм перетянул ногу Тихого выше колена его же кушаком.
– Идти сможешь?
– Не-ет… Больно…
– А ползти?
– Попробую.
Ротмистр повернулся к помощникам:
– Ну, что там у вас?
– Жить будет! – отозвался Степаныч. – Пуля вскользь прошла. Кость цела. Остальное до свадьбы заживет.
– Слава богу! – Мещеряков снова пнул Еремея. – Где бомбу прячете?
– Вот истинный крест, не знаю!
– Ты крестом не прикрывайся! Нет на тебе креста! Архимандрита кто взорвать хотел? А собор Исаакиевский?
– То на них креста нет! Они заповеди Христа нарушили! – неожиданно твердо ответил Тихий. – Не говорил ли Иисус фарисеям и первосвященникам: «Отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его!»?
– А вы сразу фарисеям бомбу?
– Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь! – не растерялся бывший семинарист. – Итак по плодам их узнаете их.
– А вы взяли на себя труд срубать и в огонь бросать?
– И еще было сказано: «Соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою»!
Ротмистр покачал головой. Указал на диван, где пристроился раненый Пафнутий.
– Туда ползи.
Тихий сверкнул глазами. Видимо, разошелся и хотел дальше сыпать цитатами из Евангелия. Но ослушаться не посмел. Волоча простреленную ногу, пополз.
– Степаныч, неси фонарь сюда!
Мещеряков наклонился над телом Лашкевича, лежащим навзничь.
Одна пуля в колено. Одна в плечо. Одна в живот. Ни одна из этих ран не могла стать причиной мгновенной смерти.
– Переверни, Степаныч!
Вахмистр выполнил приказ и легонько свистнул.
Террорист, возглавлявший группу «Свобода и совесть», был убит выстрелом в затылок.
– И кто ж у них такой шустрый?
Ротмистр на мгновение задумался.
– Минц отпадает. Он сразу за голову схватился. Это либо Руцинская, либо Сальков.
– Зачем им?
– Да кто же сказать может? Революционеры… Что им в голову может взбрести?
– Это точно, ваше благородие! – Степаныч махнул рукой. – Дикие люди! Без царя в голове!
Он неторопливо перезарядил револьвер. Вопросительно глянул на Мещерякова.
– Я на первый, ты на третий, – приказал ротмистр. – Хорошо бы хоть кого-то взять живым. Кроме этого, конечно, – он кивнул на Еремея. – Пафнутий!
– Так точно, ваше благородие!
– Что «так точно»?
– А что прикажете!
– Стереги этого… Головой отвечаешь. Уяснил?
– Так точно! Будет исполнено.
– Дернется, вторую ногу прострели. Нам его ноги без надобности.
Осторожно, стараясь шагать неслышно, Мещеряков и Степаныч пошли к лестнице. Постояли в темноте, чтобы привыкли гл