аза. Отправились дальше, полагаясь больше на слух, чем на зрение. Илья Павлович вниз по лестнице, а его помощник – вверх.
Спуск по ступенькам в темноте всегда опаснее, чем подъем. Вероятность оступиться и, покатившись кубарем, сломать шею гораздо выше.
Осторожно нащупать ногой опору, перенести вес, начать искать ступеньку второй ногой.
У подножия лестницы кто-то невидимый возился и поскуливал. Несложно предположить, что это – Соломон Минц. Любой другой из бомбистов, слыша шаги, уже открыл бы стрельбу. Ну, что ж… Тем лучше. Бывшего студента-химика нужно брать быстро и жестко, а потом сразу требовать показать, где находится лаборатория. Со слабовольными юнцами этот фокус удается в девяти случаях из десяти возможных.
Мещеряков приготовил револьвер. Просто на всякий случай, чтобы обезопасить себя от какой бы то ни было неожиданности.
Шаг.
Еще шаг.
Зеленоватое свечение, исходившее от покрытых толстым слоем инея стен, появилось внезапно и застигло жандарма врасплох. Он замер на одной ноге, глядя вниз. Там, у самой двери черного хода, корчился на полу Соломон Минц, пачкая нелепое куцее пальто. Одной рукой он толкал дверь, которая упрямо не поддавалась, а второй прикрывал голову, как будто его сейчас начнут бить. Напуганный, растерянный, а значит, тепленький и готовый раскрыться на допросе, как бутон на рассвете. Ротмистр был уже готов кинуться к бомбисту, но на ступеньках перед ним возник давнишний старик-призрак. Спутать с кем-то невозможно. Те же косоворотка и зипун, те же кудлатая борода и пробор в волосах.
Призрак раскинул руки, останавливая жандарма, который словно натолкнулся на невидимую стену.
– Погодь, ваше благородие, – прошептал старик. – Погодь чуток.
Свечение усилилось, позволяя разглядеть все до мелочей. Пришитый белыми нитками рукав пальто у Соломона. Глубокие царапины на двери. Кровь, запекшуюся под ногтями химика.
– Погодь, барин, погодь… – бормотал призрак, будто читал заклинание.
Высокая нескладная фигура в длинном фартуке, покрытом бурыми пятнами, появилась из темноты. В два шага поравнялась с бомбистом. Взлетел тяжелый мясницкий тесак… Опустился. Снова взлетел. И так трижды.
Всего три мгновения понадобилось, чтобы рука, нога и голова Соломона Минца оказались на полу отдельно от туловища.
Мясник повернулся к лестнице, открыл пасть, полную кривых желтых зубов, длинных, как у лошади, и захохотал, потрясая тесаком.
Призрак, заслонявший собой жандарма, вроде бы вырос и засветился ярко, словно уличный фонарь. Убийца погрозил ему пальцем и снова захохотал.
Мещеряков услышал легкий топот многих ног.
Дети, что ли? Откуда здесь?
Но слух его не обманул. Из темноты анфилады выбежали трое детей лет от семи до десяти. В домотканых рубахах до пят. Светловолосые и кудрявые, как купидончики на картинах Рафаэля Санти. На пухлых щеках ямочки. Только не от милых и добрых улыбок, а от кровожадных оскалов. Рубахи, как показалось жандарму, тоже покрывали бурые пятна, весьма напоминавшие кровь. Хохоча и кривляясь, дети подхватили отрубленные части тела Соломона Минца и убежали с ними.
Следом за ними на лестничной площадке появилась изможденная женщина в белом платье с накинутой на плечи багровой шалью. В бульварных романах о таких пишут: «со следами былой красоты на лице». Что ж… Кому-то и гадюка может показаться красивой. Женщина наклонилась, вцепилась в штанину уцелевшей ноги Соломона и поволокла его по полу. Кровь оставляла липкий на вид, черный след.
Мясник издал ликующий крик, более подходящий воинственным мингам, сошедшим со страниц романов Фенимора Купера. Еще раз внимательно посмотрел в сторону Мещерякова, которого прикрывал призрак старика, и скрылся в темноте.
Жандарм, к которому вернулась способность двигаться, потянулся осенить себя знамением, но натолкнулся на осуждающий взгляд привидения и передумал.
– Не спеши, ваше благородие… – проговорил старик. – Всегда успеешь меня прогнать. – И вдруг лукаво улыбнулся. – Видишь, я тебе пригодился.
– Что это было? – с трудом преодолевая стук зубов, спросил ротмистр. – Вернее, кто это был?
– А это призраки, ваше благородие. Живут, понимаешь, в старых домах. Развлекаются как могут.
– Но они же его…
– Какими при жизни были, такими и после смерти остались. Им душу людскую на тот свет спровадить – одно удовольствие. Семейка Балабановых. Знаменитые убийцы.
– Мистика какая-то… – покачал головой Илья Павлович.
– Хоть мистика, хоть мастика, а душегубствуют по сей день. Да ты и сам, барин, видел.
– Почему дверь не открылась? – несмотря ни на что, Мещеряков старался сохранить трезвым рассудок и задавать рациональные вопросы. – Он же мог сбежать!
– Не мог, ваше благородие. И ты не сможешь. И никто не сможет. Как первая звезда на небе зажглась, так двери сами собой запираются.
Жандарм в два прыжка преодолел расстояние до выхода и изо всех сил налег плечом на дверь. Она даже не шелохнулась, хотя никаких видимых запоров не было – ни засова, ни навесного замка. Может, кто подпер колом с той стороны? Только зачем? Мещеряков ударил еще раз. Аж плечо заныло. Но ничего. Дверь не шелохнулась.
– Да не старайся, барин, – сказал призрак. – Только покалечишься. Я это сколько лет наблюдаю.
– Ты что, тоже из их шайки? – Мещеряков послушался, отошел, потирая плечо.
– А я, ваше благородие… – начал старик, но в это мгновение наверху грохнул выстрел. За ним второй.
Ротмистр, не слушая более словоохотливого призрака, кинулся вверх по лестнице.
– Эх, барин… – послышалось вслед. – Поспешать надобно медленно…
Мещеряков прыгал через три ступеньки, опасаясь лишь одного – оступишься, подвернешь ногу и нарубят тебя, как в мясном ряду. Он не знал, причинит ли вред привидению-убийце пуля из «Смит-энд-Вессона».
Зеленоватое свечение стен и потолка только усилилось, что, конечно, облегчало бег, но навевало еще большей жути.
Вот и третий этаж. Взгляд вправо, взгляд влево. Никого!
Неужели выше?
Четвертый этаж был последним. Дальше только чердак…
Заметив движение на лестничном пролете, Мещеряков вскинул револьвер, но вовремя остановился, не выстрелил. Навстречу ему, неуверенно, будто слепая, шла Барбара Руцинская. Шапочку с вуалью она потеряла. Черные локоны упали на глаза. Оружия в ее руках жандарм не разглядел.
Полячка успела сделать три шага по ступенькам, как из стены высунулась длинная когтистая лапа, схватила бомбистку за плечо, дернула. Барбара с размаху ударилась о стену и закричала. Отчаянно, на одной высокой протяжной ноте. Еще удар! Изломанное тело осело на пол, словно груда тряпья.
Воцарилась тишина, которая казалась подозрительной и невзаправдашней. Так не должно быть.
Справа донесся слабый стон.
Держа «Смит-энд-Вессон» наготове, Мещеряков направился туда.
Родион Сальков лежал бездыханный. Пуля вошла ему точно между глаз. Вахмистр Степаныч еще жил, но кровавые пузыри на губах показывали, что пробито легкое и осталось жандарму не много.
– Виноват, вашбродь… – прохрипел он, когда Илья Павлович подбежал и присел рядом. – Не успел. Это она его. А он меня. А я не успел…
– За что она его?
– Сказала: «Ты убил Глеба, иуда!» Вот так вот…
– Значит, Лашкевича он застрелил… – задумчиво проговорил ротмистр и тут же опомнился. – Я перевяжу, Степаныч! Погоди!
Но было поздно. Вахмистр смотрел в потолок остановившимся взглядом.
– Прости, Степаныч… – Мещеряков одним движением закрыл глаза погибшего.
– Идти бы вам отседа, барин, – послышался негромкий, слегка дребезжащий голос. Старик-призрак! Как же можно было забыть о нем?! – Сейчас здесь такая свистопляска начнется, хоть святых выноси… Они-то на кровушку сбегаются.
– На кровушку? – переспросил Илья Павлович. – А как тогда химик…
– И на страх, – добавил призрак. – Он даже сильнее тянет. Пригнись!
Увесистая затрещина неожиданно опровергла досужее мнение, что привидение не может причинять вреда живым людям. Впрочем, мясник это подтвердил еще раньше, просто Мещерякову некогда было разложить по полочкам впечатления. Ротмистр едва не упал лицом в мусор и скорее почувствовал, чем заметил просвистевший над головой тесак. Смягчив прикосновение досок плечом, он перекатился на спину и выстрелил трижды. Пули 38-го калибра проделали три хорошие дырки в измаранном побуревшей кровью фартуке, но не причинили заметного ущерба призраку-убийце. Он снова занес оружие, но отшатнулся от втиснувшегося между ним и жандармом старика в зипуне.
– Беги, барин! Беги! Я придержу его!
Мещеряков снова перекатился, вскочил на ноги и побежал вниз по лестнице. В спину ему били, подгоняя, вопли мясника.
Жандармский ротмистр бывал во всяких переделках. Пару раз разминулся со смертью всего на волосок. Несколько раз ушел от встречи с костлявой благодаря опыту и привычке вначале думать, а лишь потом действовать. Но никогда раньше ему не было так страшно. Какой-то первобытный ужас, который еще иногда называют животным ужасом, гнал его прочь. Если бы окна дома не были забиты горбылем, он попытался бы выпрыгнуть наружу и не важно, с какого этажа приземлишься на мостовую.
К счастью, Илья Павлович привык брать себя в руки как можно быстрее. На этот раз паники хватило ровно на три лестничных пролета. На четвертом он уже дышал ровнее и проверил, сколько патронов осталось в барабане «Смит-энд-Вессона». Что бы там не происходило выше, задачу он выполнил. Группы «Свобода и совесть» больше не существует. Лаборатория пока не обнаружена, но можно провести тщательный обыск здания днем. С обученными для поиска взрывчатки собаками. Главное, выбраться сейчас. И вытащить Пафнутия. О Еремее Тихом ротмистр тоже помнил, но не считал жизнь бывшего семинариста важнее жизни своего подчиненного.
И хорошо бы понять – кто этот старик-призрак, какой властью над остальной злобной нечистью обладает и почему благоволит к правоохранителям в синих мундирах? В простонародье они не пользовались особой любовью, а старик явно не из дворян. Вот еще шарада, которую предстоит разгадать. Но вначале вытащить Пафнутия.