Хорбери сделал крошечный шаг, по сути, лишь подобие движения, но и его было достаточно, чтобы остановить Лидию.
– Простите, мадам, но мистер Ли сейчас спит – обычный послеполуденный сон. Он специально просил не беспокоить его.
– Понятно, – произнес Альфред. – Разумеется, его нельзя беспокоить.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Хорбери и удалился.
– Какой отвратительный тип! – в сердцах воскликнула Лидия. – Вечно расхаживает по дому, словно кот… Никогда не услышишь, как он появляется за спиной.
– Я тоже его не люблю. Однако он прекрасно делает свое дело. Нелегко найти мужчину на роль сиделки. К тому же отец любит его, и это самое главное.
– Верно, это самое главное. Кстати, Альфред, что это за молодая леди? Какая молодая леди?
Ее супруг покачал головой.
– Представления не имею. Не знаю даже, кто это может быть.
Они недоуменно посмотрели друг на друга.
– Знаешь, о чем я сейчас подумала, Альфред? – спросила Лидия, скривив губы.
– О чем?
– Мне кажется, твоему отцу в последнее время стало скучно. И он решил в это Рождество устроить себе некое развлечение
– Пригласив двух незнакомых людей?
– Я, конечно, не знаю подробностей, но могу представить себе… что он решил позабавиться над нами.
– Надеюсь, это доставит ему удовольствие, – мрачно произнес Альфред. – Бедняга, ему можно только посочувствовать. Инвалид с больными ногами… и это после той жизни, полной приключений, которая у него была.
– После той жизни… полной приключений, которая у него была, – задумчиво повторила Лидия.
Пауза, которую она сделала перед прилагательным, содержала некий намек. Альфред его уловил. Потому что тотчас покраснел и весь поник.
– Ума не приложу, как у него мог родиться такой сын, как ты! – внезапно сорвалась на крик Лидия. – Вы с ним не похожи, как небо и земля! При этом ты восхищаешься им, ты его обожаешь!
– Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко, Лидия? – спросил Альфред с ноткой раздражения. – Нет ничего странного в том, что сын любит своего отца. Наоборот, было бы неестественно, будь оно иначе.
– В таком случае, – заявила Лидия, – большинство членов твоей семьи – неестественные. И не спорь со мной! И не обижайся. Знаю, я задела твои чувства. Поверь мне, Альфред, я этого не хотела. Я искренне восхищена твоей… твоей… преданностью. Верность – крайне редкая вещь в наши дни. Скажем лучше, я ревную, ладно? Считается, что женщины ревнуют мужей к свекровям. Почему бы мне не ревновать к свекру?
Альфред нежно обнял ее.
– Твой язык, Лидия, опережает твои мысли. У тебя нет никаких оснований для ревности.
Она ответила ему нежным, покаянным поцелуем в мочку уха.
– Я знаю. И все равно, Альфред, вряд ли я стала бы ревновать тебя к твоей матери. Жаль, что я не знала ее.
– Она была несчастная женщина, – сказал он.
Лидия с интересом посмотрела на мужа.
– Так вот оно что!.. Несчастная женщина… Любопытно.
– Мне она запомнилась вечно хворающей… – задумчиво произнес Альфред. – Часто плакала… – Он покачал головой. – Была напрочь лишена характера.
– Как странно… – не сводя с мужа глаз, тихо проговорила Лидия.
Когда же Альфред повернулся и вопросительно посмотрел на нее, она встряхнула головой и поспешила переменить тему разговора:
– Коль нам не позволено знать, что за таинственные гости приезжают, я, пожалуй, схожу в сад и закончу работу.
– Там очень холодно, дорогая. Ветер пронизывающий.
– Я оденусь потеплее, – сказала Лидия и вышла из комнаты
Оставшись один, Альфред Ли несколько секунд постоял неподвижно, с хмурым лицом, затем подошел к большому окну в дальнем конце комнаты. Снаружи вдоль всей длины дома протянулась терраса. Через пару минут там, одетая в длинное вязаное пальто, появилась Лидия с корзинкой в руках. Поставив корзину на пол террасы, она принялась копать землю в низкой каменной вазе квадратной формы.
Какое-то время муж наблюдал за ней. В конце концов он покинул комнату и, захватив пальто и теплый шарф, вышел на террасу через боковую дверь. Шагая, Альфред миновал несколько каменных ваз, в которых были устроены миниатюрные «сады» – плод трудов умелых рук Лидии.
Одна композиция представляла собой пустыню: ровный слой желтого песка, караван верблюдов и парочка крошечных фигурок арабов.
Из пластилина были вылеплены несколько убогих глинобитных хижин. Имелся также итальянский сад с террасами и цветочными клумбами из разноцветного воска. Был и арктический «сад» с зелеными стекляшками вместо айсбергов и стайкой пингвинов. Рядом приютился сад японский с парочкой прекрасных миниатюрных деревьев, увеличительным стеклом, изображавшим водоем, и вылепленными из пластилина мостиками.
Наконец, Альфред подошел к жене и остановился рядом. Она положила на дно вазы синюю бумагу, а поверх нее – стекло. Вокруг рукотворного «моря» уже вздымались миниатюрные скалы. В данный момент Лидия насыпала между ними из мешочка мелкие камешки и формировала из них морской берег. Между скал торчали крошечные кактусы.
– Да, это именно то, что я и хотела, – пробормотала она.
– Что это за новое произведение искусства? – поинтересовался Альфред.
Лидия вздрогнула, потому что не услышала, как он подошел к ней.
– Это?.. Это Мертвое море, Альфред. Тебе нравится?
– Какое-то оно безводное, верно? – ответил он. – Разве не должно быть здесь больше растительности?
Лидия покачала головой.
– Таково мое представление о Мертвом море. Понимаешь, оно же мертвое…
– Оно не такое красивое, как твои другие работы.
– Но оно и не должно быть особенно красивым.
Внезапно на террасе раздались шаги. Это к ним направлялся пожилой дворецкий, седовласый и слегка сгорбленный.
– Миссис Джордж Ли звонит по телефону, мадам. Спрашивает, будет ли вам удобно, если они с мистером Джорджем приедут завтра утром в двадцать минут шестого.
– Да, передайте им, что нас это устроит.
– Благодарю вас, мадам.
Дворецкий торопливо удалился. Лидия проводила его глазами. Выражение ее лица смягчилось.
– Старый добрый Трессильян… Какой надежный помощник! Представить себе не могу, как бы мы обходились без него.
– Да, это старая гвардия, – согласился с ней Альфред. – Вот уже сорок лет в нашем доме. И так предан нашей семье…
– Верно, – кивнула Лидия. – Типичный старый слуга, как будто сошел со страниц романа. Такой, как он, не задумываясь, солгал бы, будь это нужно ради защиты кого-то из членов семьи.
– Пожалуй, – ответил Альфред. – Да, наверняка он так бы и сделал.
Лидия поправила последний камешек.
– Готово, – сказала она.
– К чему готово? – недоуменно переспросил Альфред.
– К Рождеству! – рассмеялась Лидия. – К сентиментальному семейному Рождеству, которое мы собираемся отпраздновать.
Глава 4
Дэвид читал письмо. Сначала он скомкал листок и в сердцах отшвырнул в сторону. Затем потянулся к нему, поднял, разгладил и снова перечитал.
Его жена Хильда молча наблюдала за ним. Она заметила, как дергается на виске мужа мускул (или это нерв?), как дрожат длинные, изящные пальцы, сколь нервны и судорожны все его движения.
Когда же он убрал прядь светлых волос, которая вечно норовила упасть ему на лоб, и умоляюще поднял на нее голубые глаза, она уже была готова.
– Хильда, что мы будем с этим делать?
Его жена не спешила с ответом. В голосе мужа она уловила мольбу. Дэвид всегда и во всем полагался на нее – так было с самого первого дня, когда они поженились. Она знала: окончательное решение принимать ей. И потому не торопилась высказывать свое мнение.
Когда же Хильда заговорила, голос ее звучал спокойно и ровно, напоминая голос опытной няни в детском саду:
– Все зависит от того, как ты к этому относишься, Дэвид.
Будучи женщиной крупной, Хильда не отличалась красотой, но от нее исходила некая невыразимая притягательность. Таких женщин изображали на своих полотнах голландские живописцы. В звуках ее голоса было нечто теплое и чарующее. При этом в ней чувствовалась сила – скрытая жизненная сила, которую те, кто слабее, находят неодолимой. Невысокая, дородная женщина средних лет, не отличающаяся умом, отнюдь не яркая, но обладающая чем-то таким, мимо чего невозможно пройти. Сила! Хильда Ли обладала силой!
Дэвид встал и принялся расхаживать взад-вперед по комнате. Его волосы были практически не тронуты сединой. Внешне он скорее напоминал юношу. В его лице было нечто от рыцаря с картин Бёрн-Джонса[5]. Лицо человека не от мира сего…
– Ты знаешь, Хильда, что я думаю по этому поводу, – задумчиво произнес Дэвид. – Ты не можешь не знать.
– Я не уверена.
– Но я же говорил тебе, причем не один раз! Как я все это ненавижу – и дом, и местность вокруг него, и все-все! Это не вызывает у меня никаких воспоминаний, кроме уныния. Я ненавидел каждую секунду своего существования, когда рос там! Стоит мне вспомнить об этом… обо всем, что ей довелось вынести… моей матери…
Хильда сочувственно кивнула.
– Она была такая нежная и такая терпеливая. Лежать, испытывая муки, но, терпя их, покорно сносить все невзгоды. Когда же я вспоминаю об отце… – Лицо Дэвида потемнело. – Я вспоминаю о тех несчастьях, которые он принес в ее жизнь, унижая ее, хвастаясь своими любовными победами, постоянно изменяя ей с другими женщинам и даже не пытаясь это скрывать.
– Наверное, зря она с этим мирилась, – произнесла Хильда Ли. – Ей нужно было уйти от него.
– Мать была слишком порядочна, чтобы поступить так, – с легкой ноткой укоризны ответил Дэвид. – Она считала своим долгом оставаться с ним до конца. Кроме того, это был ее дом, ей некуда было уйти.
– Она могла бы жить самостоятельно.
– В те годы это было невозможно! – раздраженно воскликнул Дэвид. – Ты не понимаешь. Тогда женщины вели себя иначе. Они терпеливо страдали. Ей нужно было помнить о нас. Даже разведись она с моим отцом, что было бы? Он наверняка женился бы снова. Завел бы новую семью. Мы и наши интересы были ему безразличны. Ей приходилось всегда помнить об этом. – Хильда ничего не ответила, и Дэвид продолжил: – Нет, мать все делала правильно. Она была святая женщина! Он все вытерпела до самого конца, никогда ни на что не жалуясь.