Далее, определившись с подозреваемыми, я изучил обстоятельства самого преступления. Первое, что тотчас же бросается в глаза, это их из ряда вон выходящий характер! Перенесемся мысленно в комнату, где лежало бездыханное тело Симеона Ли. В ней все было вверх дном: тяжелый стол и кресло перевернуты, повсюду осколки разбитых ламп, фарфора и так далее. Но перевернутые кресло и стол поражают больше всего. И то, и другое из массивного красного дерева. Я при всем желании не могу представить себе борьбу между тщедушным стариком и его противником, которая могла бы привести к тому, что в результате была перевернута тяжелая, неподъемная мебель. Вся эта сцена представлялась совершенно нереальной. И все же вряд ли кто-то, если он в своем уме, стал бы устраивать этот разгром нарочно, чтобы имитировать следы борьбы. Если только убийца Симеона Ли не был человек сильный и крепкий, однако хотел отвести от себя подозрения и представить дело таким образом, будто убийца – женщина или кто-то слабый.
Однако такая версия была в высшей степени неубедительной, ибо грохот переворачиваемой мебели переполошил всех и убийца вряд ли бы успел скрыться с места преступления. Так что убийце было на руку перерезать Симеону Ли горло как можно тише.
Второй удивительный момент – это то, что ключ в замке был повернут снаружи. Опять-таки на первый взгляд этому нет никаких причин. Это вряд ли могло навести на мысль о самоубийстве, ибо ничто в смерти Симеона Ли самоубийства не предполагало. Не могло это навести и на мысль о том, будто убийца скрылся через окно, ибо окна устроены так, что скрыться через них невозможно! Более того, для этого требовалось бы время, а для убийцы оно было на вес золота.
Следующая необъяснимая вещь – кусочек резины, вырезанный из сумочки для туалетных принадлежностей Симеона Ли, и маленькая деревяшка, которые мне показал суперинтендант Сагден. Их поднял с пола тот, кто вошел в комнату первым. Опять-таки – обе эти вещи совершенно бессмысленные! Они ровным счетом ничего не значат. И все-таки они были там.
Преступление, как вы видите, становится еще более и более темным и невероятным. В нем нет порядка, нет метода и – enfin[29] – нет смысла.
Далее мы сталкиваемся с еще одной трудностью. Покойный посылал за суперинтендантом Сагденом, которому он рассказал о пропаже алмазов, и попросил вернуться через полтора часа. Зачем? Если Симеон Ли заподозрил свою внучку или кого-то еще из членов семьи, то почему он не попросил суперинтенданта Сагдена подождать внизу, пока сам он не поговорит с подозреваемым? Ведь жди суперинтендант в доме, мистеру Ли было бы легче заставить виновника признаться в краже.
Итак, вы с вами подошли к тому, что невероятным было поведение не только убийцы, но и поведение самого Симеона Ли.
И я сказал себе: «Здесь все не так». Почему? Потому что мы смотрим на происшедшее не под тем углом. Мы смотрим под тем углом, какой выгоден убийце, под каким он заставляет нас все это видеть…
Итак, мы имеем три совершенно бессмысленные вещи – следы борьбы, ключ в замке и кусочек резины. Но ведь должен же быть способ посмотреть на них так, чтобы они обрели смысл!
И тогда я выбросил все из головы, забыл про обстоятельства убийства и попытался рассмотреть только три эти вещи. Итак, борьба. Что это предполагает? Насилие, разгром, грохот. Ключ? Почему поворачивают ключ в замке? Чтобы никто не вошел? Но ведь ключ этого не предотвратил, ибо дверь практически сразу выбили. Чтобы запереть кого-то внутри? Или, наоборот, снаружи? А кусочек резины? Я сказал себе: «Кусочек резины – это всего лишь кусочек резины. И всё».
То есть на первый взгляд ничего нового мне не открылось, что, однако, не совсем так. Ибо три впечатления никуда не делись – грохот, запертая дверь, непонятный предмет.
Вписываются ли они в психологический портрет моих подозреваемых? Очевидно, нет. И для Альфреда Ли, и для Хильды Ли предпочтительно было бы тихое убийство. Тратить время на то, что замкнуть дверь снаружи, – это, извините, абсурд. Кроме того, кусочек резины как был, так и остается загадкой и ничего не объясняет.
И все же я убежден, что в этом убийстве нет ничего абсурдного. Наоборот, это тщательно спланированное и мастерски осуществленное преступление. Боле того, оно удалось! Иными словами, все, что произошло, – это чей-то умысел…
Я вновь задумался, и внезапно для меня забрезжил свет…
Кровь – можно сказать, море крови. Некий акцент на кровь – свежепролитую, невысохшую, алую кровь. Столько крови, даже слишком много крови.
И вторая мысль, которая приходит в связи с этим. Это преступление крови, и оно в крови. На Симеона Ли подняла руку его собственная кровь.
Эркюль Пуаро подался вперед.
– Две самые ценные зацепки были невольно высказаны двумя разными людьми. Первой была строчка из «Макбета», процитированная миссис Альфред Ли. «Кто бы мог подумать, что в старике так много крови?» Вторую фразу произнес Трессильян, дворецкий. По его словам, у него возникло странное чувство, будто все происходит не в первый раз. Причем причиной тому была весьма простая вещь. Услышав звонок в дверь, он пошел ее открыть. На пороге стоял Гарри Ли. На следующий день звонок повторился, но за дверью был уже Стивен Фарр.
Почему, спросите вы, у него возникло это чувство? Посмотрите на Гарри Ли и Стивена Фарра, и вы получите ответ на свой вопрос. Эти двое удивительным образом похожи! Именно поэтому, открыв дверь Стивену Фарру, Трессильян подумал, что это уже было. Потому что стоявший за дверью человек был почти точной копией Гарри Ли. Затем, уже сегодня, Трессильян упомянул, что он вечно путает лица. Не удивительно. У Стивена Фарра тот же самый нос с горбинкой, а также привычка, смеясь, откидывать голову назад и водить по подбородку указательным пальцем. Приглядитесь как следует к портрету Симеона Ли в молодости и увидите не только Гарри Ли, но и Стивена Фарра…
Стивен пошевелился. Стул под ним скрипнул.
– Вспомните гневную тираду Симеона Ли, когда тот набросился с обвинениями на своих детей, – продолжил Пуаро. – Он, как вы помните, заявил, что у него есть лучшие сыновья, пусть даже они и рождены вне брака. Что вновь возвращает нас к характеру Симеона Ли. Мы знаем, что он пользовался успехом у женщин и разбил сердце собственной жене. Более того, Симеон Ли похвастался Пилар, что при желании мог бы выставить вокруг себя охрану из сыновей одного и того же возраста. И я пришел к выводу: в доме находились не только сыновья Симеона Ли, рожденные в законном браке, но и сын незаконный, неузнанный и непризнанный.
Стивен вскочил на ноги.
– Ведь в этом и заключалась настоящая причина вашего приезда сюда, а вовсе не в симпатичной девушке, которую вы встретили в поезде. Вы уже ехали сюда, когда встретили ее. Ехали посмотреть, что за человек ваш отец, – сказал Пуаро.
Кровь отхлынула от лица Фарра.
– Мне давно уже было интересно, – произнес он глухим, сдавленным голосом. – Мать иногда рассказывала мне о нем. Со временем для меня это превратилось в своего рода навязчивую идею – увидеть своего отца! Хотелось взглянуть, что это за человек. Накопив немного денег, я приехал в Англию. В мои намерения не входило говорить ему, кто я такой. Я притворился, будто я сын старого Эбенезера. Но я приехал сюда с единственной целью – увидеть человека, который был моим отцом.
– Боже! – прошептал суперинтендант Сагден. – Теперь я это вижу. Я дважды обознался, приняв вас за Гарри Ли, но мне и в голову не пришло!..
Он повернулся к Пилар.
– Теперь мне все ясно. Вы увидели рядом с дверью Стивена Фарра. Помнится, вы колебались и даже посмотрели на него, прежде чем сказать, что это была женщина. Что было неправдой. Вы увидели Стивена Фарра, но не захотели его выдавать.
Послышался шорох платья, и в следующий миг грудной голос Хильды Ли произнес:
– Вы ошибаетесь, Пилар увидела меня.
– Вас, мадам? Впрочем, я так и думал, – произнес Пуаро.
– Самосохранение – удивительная вещь. Никогда бы не подумала, что я могу быть такой трусихой. Я молчала, потому что боялась, – тихо сказала Хильда.
– Вы ведь нам сейчас скажете? – спросил Пуаро.
Хильда кивнула.
– Мы с Дэвидом были в музыкальном салоне. Он играл. Я заметила, что мой муж в каком-то странном состоянии, и немного за него испугалась. Я остро ощущала свою ответственность за него, ибо это я настояла на нашем приезде сюда. Дэвид заиграл «Похоронный марш», и внезапно я приняла решение. Наверное, это покажется вам странным, но я решила, что мы с ним должны уехать – уехать немедленно, этим же вечером. Я на цыпочках вышла из музыкального салона и поднялась наверх, намереваясь пойти к старому мистеру Ли и откровенно сказать ему, что мы уезжаем. Я прошла по коридору и постучала в его дверь. Ответа не последовало. Я постучала еще раз, чуть громче. И вновь никакого ответа. Тогда я попробовала дверную ручку. Дверь оказалась заперта. Как вдруг, пока я стояла, не зная, что мне делать, из комнаты донесся какой-то звук.
Она умолкла.
– Вы мне не поверите, но это так! Там кто-то был! И этот кто-то творил там разгром. Мне было слышно, как падают столы и кресла, как на пол со звоном летит посуда. Затем раздался ужасный крик. Когда же он оборвался, воцарилась мертвая тишина.
Я словно окаменела и стояла, не в силах пошевелиться. В следующий миг ко мне подбежали мистер Фарр, Магдалена и все остальные. Мистер Фарр и Гарри принялись колотить в дверь. Наконец они ее выбили, и мы шагнули внутрь. В комнате никого не было – кроме мертвого мистера Ли, лежащего посреди моря крови.
Голос ее дрогнул.
– Кроме него, там никого не было, понимаете, никого! – пронзительно выкрикнула она. – И никто не выходил из комнаты!