– Так уж и никогда? Тогда откуда тебе так много известно, Дэвид? – возразила Хильда.
– Да, она кое-что мне рассказывала, – тихо произнес он, и лицо его прояснилось. – Она знала, как я любил ее. Когда она умерла…
Дэвид умолк и пригладил волосы.
– Хильда, это было ужасно! Одиночество! Она была еще совсем не старая, она не должна была умереть. Это он убил ее, мой отец! Это он виноват в ее смерти! Он разбил ей сердце. Тогда я поклялся, что не стану жить вместе с ним под одной крышей. Я сбежал, сбежал от всего этого.
Хильда одобрительно кивнула.
– Ты поступил мудро, – сказала она. – Это было верное решение.
– Отец хотел, чтобы я продолжил семейное дело. Значит, мне пришлось бы жить дома. Я бы этого не вынес. До сих пор не понимаю, как Альфред так много лет с этим мирится.
– Он ни разу не восставал против отца? – удивилась Хильда. – Кажется, ты рассказывал мне о том, как он был вынужден отказаться от другой карьеры.
Дэвид кивнул.
– Альфред хотел пойти служить в армию. Отец для него все устроил. Альфред как старший должен был поступить в кавалерийский полк. Гарри, так же как и мне, предстояло продолжить семейное дело. Джорджу прочили карьеру политика.
– Но все пошло не так, как предполагалось?
Дэвид покачал головой.
– Гарри все испортил! Он всегда был жутким сумасбродом! Залез в долги, вляпался во всевозможные неприятности… А потом и вообще скрылся, прихватив с собой несколько сот тысяч фунтов, которые ему не принадлежали. Оставил записку, в которой сообщил, что просиживать штаны в конторе – работа не для него и что он хочет посмотреть мир.
– И вы больше о нем никогда не слышали?
– Слышали, еще как слышали! – рассмеялся Дэвид. – Даже слишком часто! Он изо всех уголков мира слал телеграммы, в которых вечно клянчил денег. И всегда их получал!
– А Альфред?
– Отец заставил его бросить армейскую службу и вернуться домой, чтобы продолжить семейное дело.
– И он не возражал?
– Вначале даже очень. Он ненавидел контору. Но отец всегда вил из Альфреда веревки. Мне кажется, брат до сих пор всецело во власти отца.
– Ты же… этого избежал! – подвела итог Хильда.
– Да. Я уехал в Лондон и стал изучать живопись. Отец прямо сказал мне, что если я буду и дальше заниматься этим дурацким делом, мне будет ежемесячно причитаться от него очень скромное содержание и я ничего не получу в наследство после его смерти. Я ответил, что мне все равно. Он обозвал меня молодым дураком, и на этом все кончилось. С тех пор я его больше не видел.
– И ты никогда не жалел об этом? – мягко спросила Хильда.
– Нет, конечно. Понимаю, моими картинами я ничего не добьюсь. Мне никогда не стать великим художником… но ведь мы вполне счастливы в нашем домике… у нас есть все, что нам нужно… есть все необходимое. И если я умру, ты получишь мою страховку. – Немного помолчав, Дэвид добавил: – И вдруг – это!
Он хлопнул ладонью по письму.
– Мне жаль, что твой отец написал это письмо, если оно тебя так расстроило, – сказала Хильда.
Дэвид заговорил снова, как будто не слышал ее:
– Просит меня привезти на Рождество жену. Выразил надежду на то, что мы все соберемся на Рождество. Этакий семейный сбор. Что бы это могло значить?
– По-твоему, это должно значить что-то еще, помимо сказанного? – спросила Хильда.
Дэвид вопросительно посмотрел на нее.
– Я имела в виду, – с улыбкой сказала она, – что твой отец стареет. И начал впадать в сентиментальность. Такое бывает, ты сам знаешь.
– Предположим, что это так, – медленно проговорил Дэвид.
– Твой отец – одинокий старик.
Он бросил на жену быстрый взгляд.
– Хочешь, чтобы я туда поехал, Хильда?
– Было бы невежливо не ответить на приглашение. Наверное, я старомодна, но почему бы действительно не проявить по случаю Рождества добрую волю?
– После всего того, что я тебе рассказал?
– Я понимаю, мой дорогой, понимаю. Но все это уже в прошлом. С этим покончено.
– Но не для меня.
– Лишь потому, что ты не даешь прошлому умереть. В мыслях ты никак не можешь с ним расстаться.
– Такие вещи не забывают.
– Ты их не забудешь – ты ведь это хочешь сказать?
Дэвид сурово поджал губы.
– Мы, Ли, – такие. Мы помним обиды годами, размышляем о них и не расстаемся с воспоминаниями.
– По-твоему, это повод для гордости? – слегка раздраженно спросила Хильда. – Вот уж не думаю!
Дэвид пристально посмотрел на жену. В нем чувствовалась некая решимость.
– Ты не придаешь большого значения верности, – сказал он, – верности воспоминаниям.
– По-моему, сегодняшний день важнее прошлого. Прошлое должно уйти. Если мы будем пытаться его оживить, то в конечном итоге непременно исказим его. Мы видим его, словно в кривом зеркале, в искаженной перспективе.
– Я отлично помню каждое слово, каждое событие тех дней! – пылко заявил Дэвид.
– Верно, но лучше этого не делать, дорогой. Это противоестественно. Ты судишь о тех днях с позиции юноши, вместо того, чтобы смотреть на них спокойным взглядом зрелого мужчины.
– И в чем же разница? – раздраженно спросил Дэвид.
Хильда помедлила с ответом. Наверное, было бы не слишком умно продолжать в том же духе, и все же были вещи, которые ей не терпелось высказать.
– Мне кажется, – сказала она, – ты воспринимаешь отца как этакое пугало. Возможно, если ты сейчас увидишься с ним, ты поймешь, что это обычный человек. Человек, который позволял страстям брать над собой верх. Человек, чья жизнь была небезупречна, далека от совершенства, но все же человек, а не какое-то там бездушное чудовище.
– Ты ничего не понимаешь! То, как он относился к матери…
– Существует вид кротости… покорности… – задумчиво произнесла Хильда, – которая пробуждает в человеке худшие его качества, но этот же самый человек, столкнувшись с силой духа и твердым характером, может проявить себя с совершенно иной стороны!
– Ты хочешь сказать, что это была ее вина…
– Нет, конечно же, нет! – оборвала его Хильда. – Я нисколько не сомневаюсь в том, что твой отец скверно обращался с твоей матерью, но брак – это нечто особенное… я считаю, что посторонний человек… пусть даже ребенок, родившийся в этом браке… не имеет права выносить суждения. Кроме того, твое отношение к отцу уже никак не поможет твоей матери. Все давно прошло. Теперь все по-другому. Теперь твой отец – старик с плохим здоровьем, который просит своего сына приехать к нему на Рождество.
– Ты хочешь, чтобы я поехал?
Хильда помолчала, не спеша с ответом, но затем приняла решение.
– Да, – сказала она. – Я хочу. Хочу, чтобы ты поехал – и раз и навсегда похоронил прошлое.
Глава 5
Джордж Ли, член парламента от Уэстерингема, являл собой дородного джентльмена сорока одного года. У него были светло-голубые глаза, в которых читалась едва заметная подозрительность, тяжелая нижняя челюсть и медленный педантичный выговор.
– Я сказал тебе, Магдалена, что считаю своим долгом поехать туда, – многозначительно произнес он.
Его жена нетерпеливо пожала плечами.
Она была изящным созданием: платиновая блондинка с выщипанными в ниточку бровями и гладким, как яйцо, лицом. Временами оно делалось совершенно бездумным и лишенным какого-либо выражения. Именно таким ее лицо было и в данный момент.
– Дорогой, – произнесла она, – там будет абсолютно ужасно, я в этом уверена.
– Более того, – сказал Джордж Ли, просияв, ибо в голову ему пришла мудрая мысль. – Это позволит нам существенно сэкономить. Рождество – время крупных расходов. Мы могли бы перевести прислугу на полный пансион.
– Какая разница? – воскликнула Магдалена. – В конце концов, Рождество ужасно в любом месте.
– Полагаю, они ждут, что им подадут рождественский ужин, – сказал Джордж, думая о своем. – Приличный стейк вместо индейки.
– Кому? Прислуге? О, Джордж, не суетись. Вечно ты переживаешь из-за денег.
– Кому же еще переживать из-за них, как не мне? – возразил Джордж.
– Верно, но ведь так глупо экономить даже на мелочах… Почему ты не потребуешь у отца больше денег?
– Он и так выдает мне внушительную сумму.
– Нет, это ужасно – полностью зависеть от отца, как ты. Ты должен открыто потребовать, чтобы он увеличил тебе содержание.
– У него свое мнение по этому вопросу.
Магдалена посмотрела на мужа. Ее пустые карие глаза неожиданно приобрели осмысленность. Взгляд сделался острым, проницательным.
– Он ведь ужасно богат, да, Джордж? Наверное, миллионер, а?
– Скорее дважды миллионер.
Магдалена завистливо вздохнула.
– Где же он заработал такую кучу денег? Неужели в Южной Африке?
– Да. В молодости отец сделал там целое состояние. Главным образом благодаря алмазам.
– Подумать только! – воскликнула Магдалена.
– Потом он вернулся в Англию, развернул свое дело, и его состояние, насколько мне известно, удвоилось или даже утроилось.
– А что будет, когда он умрет? – спросила Магдалена.
– Отец предпочитает не говорить на эту тему. Разумеется, никто не осмелится его спросить. Могу предположить, что деньги достанутся мне и Альфреду. Но Альфред, конечно же, получит больше меня.
– У тебя ведь есть и другие братья, верно?
– Да, брат Дэвид. Хотя ему-то вряд ли достанется больше, чем мне. Он увлекся живописью или какой-то подобной чепухой. Отец предупредил, что вычеркнет его из завещания, но Дэвид заявил, что ему все равно.
– Какой дурак! – вынесла презрительное суждение Магдалена.
– Еще у меня была сестра Дженнифер. Она сошлась с иностранцем – испанским художником, одним из друзей Дэвида. Но умерла около года назад. У нее осталась дочь, если не ошибаюсь. Отец мог завещать немного денег и ей, но только немного. И, конечно же, Гарри…
Он смущенно умолк.
– Гарри? – удивилась Магдалена. – Кто такой Гарри?
– Это… мой брат.
– Никогда не слышала, что у тебя есть еще один брат.