– Как ты думаешь, у тебя когда-нибудь будут дети? – спросил Джек. Вопрос удивил ее; он никогда раньше не спрашивал ее о чем-то настолько личном, но она постаралась не показать этого, когда ответила ему.
– Если бы я нашла кого-нибудь приятного, с кем могла бы завести их.
Признаться, иногда ее мысли возвращались к картинкам, где она и приятный мужчина гуляют по парку: она толкает коляску, он держит на поводке колли, которого они взяли в центре спасения – именно такая собака была у них в семье, когда она была ребенком. Но пока Джек занимает ее голову, она не сможет найти того, кто по-настоящему заинтересуется ей, ведь на радаре знакомств она не отмечена как доступный вариант. Сейчас она напоминала монахиню, обвенчанную с церковью. А завтра ей исполнится двадцать пять лет. Время воплощать свои замыслы в жизнь, а не грезить о глупых мечтах, которые никогда ни к чему не приведут.
– А как насчет тебя? Ты когда-нибудь думал о детях? – задала она встречный вопрос.
Да, он и правда представлял, как гоняет мяч по огромной лужайке на заднем дворе дома или держит за руку маленькую девочку, пока она болтает, а он старается не посмеиваться над ней. Но он не станет заводить детей, если у него не хватит времени почитать им сказку или он так погрязнет в работе, что их придется отправить в школу-интернат. Он не станет заводить их, если его брак не будет прочным. А если по какой-либо случайности этот брак разрушится, он сделает все возможное, чтобы его дети не попали под перекрестный огонь или не потонули в отравленном озере между враждующими фракциями. Его отец не хотел этого, но все же так вышло. Нет, лучше не заводить детей вообще, чем повторять его ошибки.
– Я не уверен, что они у меня будут, – сказал Джек, ставя высушенные стаканы на поднос, чтобы отнести их обратно в бар.
– Почему? – спросила Мэри.
– Я не уверен, что смогу быть достаточно хорошим отцом.
– Ну, с твоего позволения, это просто чушь, Джек. Все родители совершают ошибки.
«О, это было немного грубо», – сказал ее внутренний голос. Она быстро вскочила, чтобы умерить свой пыл.
– Я имею в виду, мои родители совершали много ошибок. Они ведь всего лишь люди. Мой отец никогда не ходил на спектакли, которые ставили в школе мои старшие братья и сестра, о чем, по его словам, он пожалел, когда пришел на те, в которых играла я, и понял, что он упустил. А моя мама всегда говорила, что она была мягкой с нами. Например, мой старший брат провалил экзамены для аттестата об окончании средней школы, и мама очень сердилась на себя за то, что не наказывала его за прогулы. Но, с другой стороны, может быть, если бы он не облажался, то не постарался бы наверстать упущенное. Сейчас он дипломированный геодезист и живет в огромном доме. Может быть, его неправильный путь оказался правильным.
Она замолчала, не понимая, есть ли в ее словах смысл.
– Я не знаю, есть ли у меня пример здоровой семьи, – сказал Джек. – Я не хочу, чтобы другие страдали из-за моих ошибок.
Конечно, он имел в виду Реджа, Мэри знала. Редж был жестким человеком, полностью сосредоточенным на работе. Ворчливый и грубый, бесцеремонный, искаженный и уязвленный тем, что ему предпочли другого, он никогда не упускал возможности похвастаться своим сыном. «О, это мой парень привел нас в «Уэйтроуз»[32], я знал, что у него получится»; «Я сказал ему, что об этом лучше всего поговорить с Джеком»; «Джек поднимет это место на такие высоты, для которых я недостаточно умен».
Мэри глубоко вдохнула. Она собиралась переступить черту, и, опять же, ее, наверное, за это застрелили бы, но ей было нечего терять.
– Я могу сказать тебе без всяких сомнений, Джек, что твой отец очень любил тебя и гордился тобой. И если тебе интересно, откуда я это знаю, то только потому, что он сам мне об этом сказал.
Рука Джека замерла на стакане, который он вытирал.
– Сказал? Когда?
– Много раз. Он клал трубку после разговора с тобой и улыбался, говоря: «Это звонил мой парень».
Она могла пойти дальше и решила, что сейчас самое время.
– Однажды он сказал мне: «Я горжусь нашим Джеком, Мэри. Помяни мое слово, он поднимет эту компанию на новые высоты», и он был доволен до глубины души, когда ты получил заказ в «Уэйтроуз». Однажды он сказал мне, что отправил тебя в школу, чтобы ты получил лучшее образование, которое он мог себе позволить, ведь нет смысла иметь деньги, если ты не можешь потратить их на тех, кого любишь.
Она увидела, как Джек сглотнул, прежде чем спросить:
– Он так сказал? Правда?
– Я бы не стала лгать, Джек, – в ее голосе прозвучала нотка раздражения. – Я помню, как однажды принесла ему чай, когда он только поговорил с кем-то по телефону. Он улыбался, затем повернулся ко мне и сказал: «Если бы я только знал, что у меня будет такой сын, как наш Джек, я бы не стал ждать так долго и завел бы их целую дюжину». – Она изобразила грубый йоркширский акцент Реджа, пока говорила это. – И я сказала ему: «Вам нужно сказать это ему, мистер Баттерли. Он был бы счастлив до умопомрачения».
Она подняла глаза на Джека и увидела, что он ждет продолжения, и она сказала:
– …а он ответил: «Я не такой человек, Мэри. Он и так все знает без моих слов».
По выражению лица Джека, когда эти слова дошли до него, стало понятно, что на самом деле он ничего не знал. Он выглядел потрясенным до глубины души, и у Мэри возникло непреодолимое желание протянуть руку и прикоснуться к нему, надеясь каким-то образом передать ту любовь, которую Редж испытывал к своему сыну и свидетелем которой она была. Но она не осмелилась, а вместо этого рассказала ему то, что сказал ее собственный отец о ее устройстве в «Баттерли», когда она говорила с ним об этом.
– Некоторым люди, особенно того поколения, было трудно разговаривать о своих чувствах, будто это слабость. У меня такое чувство, что старый Билл Баттерли не был хорошим любящим отцом, и, возможно, твой отец так и не научился у него выражать свои чувства. Возможно, он хотел, чтобы ты понял его без слов. Возможно, именно поэтому он рассказал мне, потому что он не мог говорить о своих чувствах напрямую, потому что это было слишком трудно…
Слова Мэри оборвались, потому что Джек выглядел поникшим, а ведь она надеялась произвести на него совсем не такой эффект. Она впала в мгновенную панику, рассердилась на себя, ожидая, что он скажет «Да, спасибо, Мэри» в той же пренебрежительной манере, в которой он ответил, когда она предложила делать веганские булочки. Затем, едва слышно, он произнес:
– Хотел бы я знать.
– Я пыталась… – Она остановила себя и вылила воду из таза, беззвучно проклиная себя за то, что ввязалась в разговор, в который не хотела ввязываться.
– Пыталась что?
– Ничего.
– Это не ничего.
– Тогда ладно: я уже пыталась с тобой поговорить однажды, но ты меня отшил.
Джек выглядел ошеломленным и напуганным.
– Когда? Когда я это сделал?
– Когда ты вернулся на работу после смерти отца. Я знала, через что ты проходил, знала, что ты не мог подготовиться к такому удару, и однажды я остановила тебя в коридоре, собираясь рассказать, что твой отец сказал мне о тебе. Я думала, что это может помочь тебе. Но ты сказал: «Что бы это ни было, это подождет, Мэри».
– Разве? Я так сказал?
– Именно так.
– Но… зачем?
Это отсутствие самосознания вызвало у Мэри раздражение, которое подстегнуло ее сказать:
– Потому что я просто Мэри, которая хранит твою корреспонденцию и делает тебе кофе. Не тот человек, на которого стоит обращать внимание.
Вот так она выпустила наружу то, что сидело внутри нее годами.
Слова, казалось, на мгновение повисли в воздухе длинным хвостом эха. Джек никогда в жизни не краснел, но он почувствовал, как жар поднимается по его щекам, и когда он заговорил, его голос зазвучал необычайно тихо.
– Мне очень жаль, что я так поступил, Мэри. Я не помню этого, но если я и правда так сказал, то, пожалуйста, прими мои запоздалые извинения.
– Не беспокойся, все в порядке.
Мэри приняла его признание, вытерла руки и подумала, что она не осмелилась бы высказать все это Джеку, если бы боялась попасть впросак. Это был первый шаг к тому, чтобы отпустить его. Осознание этого факта принесло волну облегчения и грусти одновременно.
Глава 17
– Что ж, это очень приятно, а? – сказал Люк Бридж, пока они сидели друг напротив друга за столом и клеили бумажную цепочку. – И мы намного вежливее друг с другом, чем за все последние годы.
– Не забудь, что нам нужно подписать и обменяться документами, прежде чем мы выйдем отсюда, – ответила Бридж. – Было бы слишком иронично просидеть вместе несколько дней, а потом забыть обо всем.
– Обещаю, что не забуду, если ты не забудешь, – сказал Люк и лизнул полоску бумаги. – О, этот отвратительный вкус клея.
Бридж издала ворчливый звук согласия и постаралась не думать о том, как она делала бумажную цепь с Люком в последний раз. Но вкус клея подтолкнул и его к воспоминаниям.
– Дежавю, – вздохнул он. – Мне вдруг показалось, что мы вот так делали цепочки раньше. Хотя мы не могли. Мы не похожи на людей, которые делают бумажные цепочки, не так ли?
– Нет, это дежавю, – сказала она.
Он забыл об этом. Забыл тот день, когда цепочка, которую они собирали весь день, превратилась в сплющенную, непригодную для использования, смятую кучу бумаги. Почему же она не забыла? Почему память была наполовину флуоресцентной, наполовину неоновой? Она с нетерпением ждала появления современных технологий, когда можно будет пойти в клинику и лазером вырезать воспоминания.
– Ты можешь вспомнить то первое Рождество, которое мы встретили в квартире?
– Не очень, – сказала она, скривив губы, как недовольный ребенок.
Люк усмехнулся.
– Нет, можешь. Нет ничего плохого в том, что у тебя есть воспоминания. Мы были женаты, мы не можем вычеркнуть это из истории друг друга.