хорошее?
555 ничего не ответил и продолжил молча грызть морковку.
— Что с нами будет? — тоскливо спросила я.
— Ничего хорошего, — с готовностью ответила Пикси Правды.
— А как насчёт волшебства, Отец Рождество? — прошептала я, стараясь не привлекать внимания кроликов. — Разве ты не можешь призвать на помощь чудовство? Ты облетаешь мир за одну ночь и останавливаешь время. Уж сбежать из кроличьей тюрьмы для тебя должно быть раз плюнуть.
— Я бы с радостью, Амелия, — печально отозвался Отец Рождество, — но ты кое-что забыла. Волшебство черпает силу в надежде. Есть у нас надежда? Вот и я о том же. Здесь, под землёй, в воздухе нет ни капли магии. Да и эльфы тоже перестали надеяться. Даже некоторые эльфы из Мастерской отвернулись от меня, поверив, что я ограбил банк.
— Да не верят они в это, пряничек, — сказала Мэри, с любовью глядя на него. — Отец Топо обязательно расскажет им правду. Выше нос, нам нужно найти в себе надежду.
Пикси Правды покачала головой.
— Откуда Отцу Топо знать, что случилось на самом деле?
— Думаю, он просто знает, что Отец Рождество ни в чём не виноват, как это знает Нуш, — предположила я.
— Боюсь, этого недостаточно. Эльфы же не пикси. Им чуждо вольнодумство. Они верят всему, что пишут в газетах.
Никогда прежде я не видела Отца Рождество таким. Искорки в его глазах погасли, улыбка пропала с лица, румянец на щеках выцвел, а из груди то и дело вырывались горестные вздохи.
— Отец Водоль много лет готовился к этому дню. И вот он настал. Эльфы пока не понимают, какая беда обрушилась на Эльфхельм. Они обречены снова стать запуганными, злыми и несчастными, какими были, когда Отец Водоль в прошлый раз возглавлял Совет. И людям без Рождества придётся ой как несладко. Завтра утром миллионы детей обнаружат возле кроватей пустые чулки для подарков. И хотя Отец Водоль этого не осознаёт, ему происходящее тоже выйдет боком. А самое ужасное, что мы ничего не можем сделать. Даже если мы выберемся из тюрьмы, против нас будет целая армия кроликов — и все эльфы, поверившие тому, что написано в «Снежной правде». Это… — Отец Рождество запнулся. Он сам не верил в то, что собирался сказать: — Это…
Мэри замотала головой и тихонько всхлипнула.
А потом Отец Рождество произнёс слово, которое я надеялась никогда от него не услышать.
— Это невозможно, — сказал он.
Глава 23
В следующий миг в туннеле раздались голоса. Стражники перестали жевать морковку, вытянулись в струнку и поприветствовали Пасхального кролика и Отца Водоля, которые вошли в темницу.
Пасхальный кролик приблизился к клетке, где сидел Отец Рождество. В свете факелов его глаза горели жидким золотом. Он принюхался, и длинные усы заходили вверх-вниз.
— Так, так, так. Кто тут у нас, неужели легендарный Отец Рождество? Самый популярный бородач в мире в канун Рождества сидит в кроличьей клетке глубоко под землёй. Что-то подсказывает мне, что завтра ты будешь уже не таким популярным. Когда охваченные радостным волнением детишки проснутся, вылезут из кроваток и обнаружат, что в праздничных чулках ничего нет… Что они подумают? Боюсь, ничего хорошего, — ухмыльнулся Пасхальный кролик.
— Зачем ты так со мной? Я не сделал тебе ничего плохого. Я о тебе даже никогда не думал, — сказал Отец Рождество.
Пасхальный кролик резко зажмурился, будто ему влепили пощёчину.
— Никогда обо мне не думал? Ну разумеется! Вот оно, знаменитое рождественское высокомерие, помноженное на человеческое самодовольство. Что ж, позволь сказать: ты не думал о нас потому, что мы подобны Пасхе. Мы слишком сложны для твоего скудного ума. Всё, что тебе нужно, — это игрушки, гирлянды и надоедливые песенки. А мы, кролики, верим в сложное устройство жизни. Мы верим в искусство. И будем за него бороться. Ты не думаешь о нас просто потому, что не можешь нас постичь. Так повелось испокон веков: все хотели, чтобы кролики сидели под землёй. С глаз долой — из сердца вон! — выкрикнул Пасхальный кролик.
Отец Водоль шагнул вперёд.
— А теперь пришло время людям спуститься под землю. И на собственной шкуре испытать, что такое «с глаз долой — из сердца вон», — с мрачным удовлетворением сказал он и погладил чёрную бороду, будто кота.
Я вдруг подумала про Капитана Сажу. Мне очень хотелось верить, что он сидит дома, в безопасности. Было бы здорово оказаться рядом с ним.
— Прямо сейчас, — продолжал Отец Водоль, — в эту самую минуту, в четверть Поздноватого, когда весь мир готовится встречать Рождество, в Мастерской игрушек никого нет. Всем рабочим приказали разойтись. Они собрались в ратуше, где генералы кроличьей армии и мои журналисты растолковывают им, что происходит.
— Растолковывают, что происходит? — возмущённо фыркнула Мэри. — То есть врут?
Отец Водоль не обратил на неё внимания.
— Кстати о том, что происходит. Наверное, пришло время рассказать вам, что вас ждёт. Пасхальный кролик, тебе слово.
Но Пасхальный кролик его не слушал. Предводителя кроличьей армии куда больше интересовал красный полушубок Отца Рождество. Он придирчиво сравнивал его со своим потрёпанным красным камзолом.
— Какой он красный, — растерянно бормотал Пасхальный кролик.
— Ладно, — рыкнул Отец Водоль. — Сам расскажу. Сейчас вы находитесь очень глубоко под землёй. В самой глубокой части кроличьего лабиринта. Видите вон тот туннель?
Он ткнул пальцем в один из трёх туннелей, которые заканчивались в темнице.
— Видим, — ответила за всех Пикси Правды.
Отец Водоль кротко кивнул.
— Так вот, это скорее не туннель, а жёлоб. В банке оказалось слишком много шоколада. И кроликам требуется место, чтобы надёжно его спрятать. Место очень укромное. Потайной тайник. Короче говоря, мы решили, что шоколад будет храниться здесь. Мы опрокинем чан с расплавленным шоколадом, и он потечёт по жёлобу прямо сюда. Очень скоро шоколад высшего качества заполнит вашу темницу и накроет вас с головой. А потом он застынет, и всё будет кончено. Никто даже не узнает, что с вами сталось. Ваши кости останутся в шоколаде до скончания времён.
— Вот это смерть, да? — сверкнул глазами Пасхальный кролик. — Смерть от шоколада.
Глава 24
Пасхальный кролик и Отец Водоль ушли. Мы остались одни. Напряжённо вслушиваясь в тишину, мы ждали, когда в жёлобе забурлит горячий шоколад.
— Скорее всего, мы умрём, — сказала Пикси Правды.
— Ты этого не знаешь, — огрызнулась я. — Ты не можешь знать правду о будущем.
— Поэтому я и добавила «скорее всего». Статистически это очень вероятно. Пикси-математика позволяет вычислять такие вещи. А пикси-математика — наука куда более точная и вразумительная, чем математика эльфийская.
Мэри, сидевшая в самой дальней клетке, встрепенулась.
— Вы слышали? Какой-то звук! — воскликнула она.
— Наверное, это шоколад, — вздохнул Отец Рождество.
— Нет, это… Это… — Теперь я тоже слышала. Из туннеля доносилось отчётливое мяуканье.
— Капитан Сажа! — завопила я, когда он выглянул наружу.
— Ох ты ж бедная лошадка, — сказала Пикси Правды. — Теперь ты тоже умрёшь.
Отец Рождество судорожно вцепился в прутья клетки.
— Ему нужно отсюда уходить!
— Кыш! Кыш, Капитан Сажа! — закричала я коту. — Уходи скорее! Иди домой. Если останешься здесь, утонешь в шоколаде!
— Кыш! — Мы все принялись гнать кота прочь. — Кыш! Кыш!
Но Капитан Сажа в своей обычной манере не обращал на нас внимания.
— Ладно, — сдалась я. — Нам всем нужно отсюда выбираться. А то в шоколаде останутся ещё и кошачьи кости.
И тут Отец Рождество снова произнёс ужасное слово:
— Это невозможно.
Меня аж перекосило. Я наконец поняла, почему у эльфов оно считается самым грязным ругательством.
— А вот и нет! — Я упрямо выпятила губу.
Капитан Сажа подошёл к моей клетке и принялся тереться головой о прутья. Он громко мурлыкал — наверное, потому, что понятия не имел, какая опасность нам угрожает.
Отец Рождество посмотрел на меня. На лице его играли мягкие отблески пламени.
— Ты с самого начала была права, Амелия. Не всё в этом мире возможно.
— Ну нет, Отец Рождество, — не согласилась я. — Давай же, ты сам вечно твердишь, что невозможность — это лишь возможность, которую мы ещё не увидели.
— Амелия дело говорит! — поддержала меня Мэри. — Помнишь? Когда-то мы думали, что навсегда останемся в работном доме.
— Что ж, теперь вам грозит навсегда остаться в подземной шоколадной тюрьме, — заметила наблюдательная Пикси Правды. — И умереть в самом скором времени. Не сказала бы, что это сильно лучше.
Но тут она кое-что вспомнила.
— Отец Рождество, а помнишь, как ты в первый раз залез в дымоход? Помнишь, какого размера было отверстие в крыше тюрьмы, куда посадил нас Отец Водоль? Оно было в десять раз меньше тебя. Но ты пролез! И сбежал. И это было самое чудесное, что я видела в жизни.
На губах Отца Рождество заиграла горделивая улыбка.
— Я с тех пор бывал в дымоходах и поменьше. И пролезал в дымоходы, которые и дымоходами-то назвать нельзя. А это уж совсем невозможно.
— Значит, ты сможешь вызволить нас и отсюда, — уверенно заявила я.
— Я смогу сделать что угодно, если появится надежда. Но здесь ужасно безнадёжная атмосфера.
— Сегодня сочельник! — напомнила я ему. — На тебя надеется весь мир!
Отец Рождество закрыл глаза и сосредоточился.
— Но сюда не долетает ни капли. Мы слишком глубоко под землёй. А Северное сияние слишком высоко.
— Значит, мы сами должны надеяться изо всех сил, — сказала я. — Если постараемся, успеем выбраться до того, как нас затопит шоколадом.
Отец Рождество крепко задумался.
— Должно произойти что-то невозможное. Это самый быстрый способ подстегнуть зарождение надежды. Нам нужно поверить в невозможное, а для этого нужно его увидеть.