Сыщик улыбнулся.
– Смешная ты. Нет, дело не в этом, к сожалению. Рождество скоро, очень уж хочется супруге подарок сделать. Давно она мечтает в имение своей тетушки поехать.
Лукерья фыркнула.
– Далась эта тетка Марии Николаевне. Еще ваша покойная матушка говорила, что княгиня взбалмошная была. Не ладились у них отношения, вы же прекрасно помните.
Алексей хотел что-то ответить, но не успел. В гостиной послышались звуки вальса Шопена – любимого музыкального произведения его Машеньки.
– Спасибо, Лукерья, – растерянно бросил он и распахнул дверь гостиной.
Маша сидела у рояля, и ее маленькие белые пальчики бегали по клавишам. Муж наклонился и поцеловал ее шею, скрытую темными завитками волос.
Женщина вздрогнула и обернулась:
– Ох, Алеша, ты всегда неслышно подкрадываешься!
– Это ты играла громче обычного, – пошутил он. – Родная, у меня потрясающее известие. Мы едем к твоей тетке. Мне разрешили отлучиться на целых три дня, представляешь?
На бледных щеках Маши заиграл румянец, и она резко встала со стула:
– Правда, Алеша?
– Совершенная правда. Собирай чемоданы.
Жена взвизгнула, как ребенок, и кинулась в свою комнату. В дверь заглянула Лукерья:
– Господа, ужин-то подавать? Али прямо сейчас коней запряжете?
Алексей расхохотался.
– Подавай, Лукерья, подавай. Что там у тебя, бараньи котлеты?
– Вот еще! – неизвестно на что обиделась служанка. – Барашек в мятном желе. Мария Николаевна заказывала. И пухдинг хлебный на десерт, похожий на тот, что вы в Лондоне отведывали.
– Пудинг, – поправил мужчина.
Служанка махнула рукой:
– А мне без разницы. Лучше нашего пирога с антоновкой все равно не сыщешь. Помните, как его ваша матушка покойная любила? Тогда еще и повариха Прасковья у вас работала, Царствие ей небесное. Вот уж кто умел готовить! Любого хранцуского повара за пояс заткнула бы.
– Татьяна тоже неплохо готовит, – похвалил Алексей новую кухарку.
Лукерья поджала губы:
– Хорошо, да не очень, – буркнула она. – Танька долгое время на хранцузов работала, она больше бусурманские блюда жалует. Неправильно это, ох неправильно.
– Ну, о кухнях мира мы с тобой потом поговорим. – Хозяин расстегнул пуговицу мундира. – Ладно, Лукерья, собирай на стол.
Он зашел в свою комнату, снял мундир и повесил в шкаф.
– Алеша, вот ты где. – В дверях показалось радостное личико жены. – Давай скорее, ужин уже на столе.
– Иду, дай мне еще пару минут. – Алексей облачился в домашнюю одежду и вышел в столовую.
– Ой, как пахнет. – Он потянул носом. – Татьяна все же великая мастерица, несмотря на критику Лукерьи.
– Не слушай ее. – Жена положила ему кусок ароматной баранины и добавила картошку. – Сегодня я сама за тобой поухаживаю.
– В знак благодарности. – Алексей взял кусок белого рассыпчатого хлеба, который пекли в соседней пекарне. Пожилой морщинистый пекарь знал его мать и много лет подавал свою продукцию к их столу. – Выезжаем завтра утром. Наймем тарантас.
Маша захлопала в ладоши:
– Это здорово!
– Дороги сейчас хорошие, – рассуждал муж, разрезая баранину, – морозец снежок утрамбовал. Нигде не завязнем. Помнишь, как однажды ты настояла, чтобы вы с матерью поехали осенью? Пришлось созывать мужиков из соседней деревни, чтобы вам пособили. Я потом шутил, что это было, как у Гоголя в его «Мертвых душах». Дядя Митяй и дядя Миняй… – Он расхохотался, и супруга недовольно посмотрела на него:
– Тебе, конечно, весело. А мы два часа там просидели. Замерзли – жуть!
– На этот раз у тебя есть я, – успокоил ее Алексей. – Быстро справимся.
– Надеюсь. – Маша положила вилку и вытерла губы батистовой салфеткой. – Ладно, побежала собираться. Десерт потом.
Она выпорхнула из столовой, и муж стал торопливо есть, думая, что взять с собой. Конечно, поездка всего на три дня и никаких званых обедов и визитов не предвидится. И все-таки не мелькать же перед Машиной теткой в домашнем костюме!
Покончив с едой, он приказал Лукерье подать пудинг немного позже и присоединился к жене.
Глава 2Имение княгини Оболенской
Тарантас неторопливо подъехал к белому двухэтажному дому с колоннами. Тетка Александра Львовна, высокая полная дама лет шестидесяти, в собольей шубе, стояла на крыльце с важным видом. Лакей Степан прятался за ее спиной, готовый побежать куда угодно по первому требованию барыни. Маша, поддерживаемая Алексеем, вышла из тарантаса и бросилась к тетке:
– Здравствуйте, Александра Львовна!
Барыня снисходительно облобызала ее три раза и повернулась к Алексею:
– Ну здравствуй, великий сыщик. Иногда читаю в газетах о твоих подвигах. Силен ты преступников ловить… Признаюсь, когда-то была против вашего брака, а теперь одобряю.
– Вот видите, тетушка. – Бобрихин расплылся в улыбке. – Ради вашего одобрения я готов удвоить усилия по поимке бандитов.
Александра Львовна кивнула и указала на дом:
– Прошу! Степан, забери вещи.
Лакей бросился к тарантасу. Швейцар Василий, очень пожилой и очень высокий, услужливо распахнул дверь.
– К обеду приехали, – сказала Александра Львовна, помогая лакею снять с себя шубу. – Скоро стол накроют. Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты.
Супруги переглянулись. В доме княгини Оболенской до сих пор были строгие правила. Вся территория делилась на мужскую и женскую половины. Александра Львовна не переделывала детские комнаты, хотя сын и дочь жили в таких же усадьбах и редко навещали мать.
– Как мои кузен и кузина? – поинтересовалась Маша, освободившись от теплой одежды. – Навещают вас, тетушка?
Княгиня махнула рукой:
– Ну, скажи на милость, кому старики нужны? Неушто им со мной интересно? У Бориса трое сорванцов растут, у Алины – двое. Бабку внучки не жалуют, с ней им скучно. Оно понятно, у меня они в строгости. Это родители их балуют, не знают, что в клюв сунуть. А бабка гоняет. И есть за что. Летом гнезда в саду разоряют, котов и собак моих пугают, ветки ломают. Младший, Серж, ухитрился в пруд упасть, Степан вовремя его вытащил. Шуму от них, как от барабанщиков.
Она вздохнула, но Мария видела, что княгине обидно. Она любила внуков, хотела их видеть как можно чаще, но, судя по всему, посещениями ее не радовали. Александра Львовна из гордости не жаловалась, так, немного скрипела, и племяннице было ее жаль.
– Как можно ломать ветви в вашем саду? – удивилась она.
– Да запросто. – Княгиня нахмурилась, но потом расхохоталась, да так задорно, что сразу стала простой и близкой. – Видела бы ты этих сорванцов, милочка.
Алексей наморщил лоб, вспомнив тетушкин сад. После смерти князя, который выписывал разные диковинные цветы и деревья, все заглохло. Вдова совсем не умела вести хозяйство, и Мария беспокоилась, что когда-нибудь Александра Львовна промотает все.
Вообще, характер у госпожи Оболенской был очень своеобразный. Если что-то в ее хозяйстве требовало денег и не касалось драгоценностей и нарядов, женщина становилась прижимистой и считала каждую копейку. Некогда прекрасный сад захирел, многие деревья и цветы погибли в морозную зиму, потому что барыня не позаботилась о ремонте оранжерей. Яблони – гордость имения – давно никто не подрезал, и, в конце концов, они превратились в дички, усыпавшие мелочью землю каждое лето. В пруд, густо поросший осокой, уже никто не запускал карпов. Деревянные ступеньки, на которых любил сидеть барин, наполовину сгнили и жалобно скрипели, предупреждая об опасности всех, кто хотел на них взойти. Да и сам дом, двухэтажный, с колоннами и мезонином, после смерти хозяина будто ослеп и оглох.
Оболенская давно хотела окружить себя новомодным интерьером и даже прикупила несколько вещей, но у нее не хватало духу выбросить то, что досталось ей от мужа, – и мебель была разномастной до неприличия. Старинные сундуки соседствовали с новым английским диваном, лавки – со стульями в классическом стиле, с прямыми ножками, сделанными по заказу.
Маша знала, что в кабинете хозяина все осталось, как при дяде, и Александра Львовна использовала эту комнату для чтения, как и ее покойный муж. На женской половине она принимала соседок – помещиц, на мужской – лиц мужского пола, гораздо менее охотно, чем женщин.
Она гордилась тем, что уже десять лет носила черное платье и черный чепец и поклялась не смотреть ни на одного мужчину. Бобрихины не знали, хорошо это или плохо. Возможно, если бы ей попался хозяйственный муж, он привел бы в порядок и сад, и дом, пожурил бы супругу за расточительство, за непомерную любовь к нарядам и драгоценностям, но ни одна сила не заставила бы Оболенскую отказаться от ореола вдовы, свято хранящей верность.
– Проходите в гостиную, – пригласила тетя, удостоверившись, что лакей всем помог раздеться. – Да садитесь, в ногах правды нет. Обед скоро принесут.
Алексей и Мария прошли в просторную комнату и, обойдя овальный стол, сели на диван. Между окнами, закрытыми бархатными занавесками, висели зеркала, под которыми темнели тумбочки. В углу высилась этажерка с любимым бело-голубым фарфоровым сервизом покойного барина, разными бокалами, чашками и фарфоровыми куколками. Паркетный пол местами был вытерт и наспех прикрыт старым ковром.
Алексей вскоре извинился, понимая, что женщинам нужно побыть вдвоем, и отправился в свою комнату на мужской половине, а тетка с племянницей остались в гостиной.
– Что это вы вдруг решили навестить тетушку? – обратилась к ним Оболенская, прищурившись – она была близорука. – То вас не дозовешься, то являетесь без приглашения.
– Тетя! – Мария покраснела и встала, но княгиня сделала ей знак садиться.
– Да будет тебе, я же пошутила. Знаешь, как обидно иногда становится! Всю жизнь старалась быть всем полезной – и на старости лет осталась одна.
– Ну вы и скажете – на старости, – фыркнула племянница. – Вы еще хоть куда.
Она почти не лукавила. Несмотря на расплывшуюся фигуру, Александра Львовна выглядела довольно моложаво: лицо без морщин, розовые щеки, удивительно голубые глаза, напоминавшие о фарфоровом сервизе в гостиной, и русые волосы, почти не подпорченные сединой.