Окагавия тоже числилась в списке неудач: занюханный форт на дороге, забытой всеми, включая вездесущих гверильясов.
Да и в Париже о Гудене вспомнили не так давно. Кто-то из бюрократов с запозданием сообразил, что, пока родина в опасности, почти тысяча штыков прохлаждается на краю света.
Только треть от этой тысячи составляли солдаты гарнизона. Остальные были остатками разгромленной под Витторией армии: горстка драгун и пехота 75-го линейного полка. Сейчас они построились во дворе, вытягиваясь в струнку под тяжёлым взглядом командира, полковника Кайлю. Позади рядов пехоты с Орлов перед строем у телег сбились в кучу женщины и дети.
— Бабьё, — скривился Кайлю, подъехав к Гудену, — Мы, вроде, договорились оставить бабьё тут?
— Не договорились, — коротко бросил Гуден.
Кайлю хмыкнул, косясь на жмущихся друг к дружке женщин. Все они были жёнами и подружками гарнизонных лежебок. Многие качали на руках грудничков.
— Они же испанки! — воззвал к благоразумию собеседника Кайлю.
— Есть и француженки.
— Испанки, француженки… Они — обуза, Гуден! Залог успеха — скорость и натиск, а о каком натиске можно говорить с таким табором на закорках?
— Оставим, их убьют.
— На войне, как на войне, Гуден.
— Мы — французские солдаты, — твёрдо сказал Гуден, — а французский солдат не оставляет на смерть женщин и детей. Они идут с нами.
Гуден сознавал, что Кайлю абсолютно прав, что решение спасти от лютой смерти баб с ребятнёй может стоить жизни и им, и их мужьям, и остаткам полка Кайлю, но иначе поступить полковник не мог. Испанок, нашедших себе спутников жизни среди французских солдат и приживших от них детей, гверильясы не щадили. Нет, женщин Гуден бросить не мог.
— Мария, к тому же, вот-вот разродится, — добавил он, кивая на телегу, в которой лежала беременная испанка.
— Да хоть сама Дева Мария! — взорвался Кайлю, — Ваши бабы — обуза!
Видя, что его слова ничуть не поколебали седого полковника, он ядовито буркнул:
— Неудивительно, что вас, Гуден, зовут «Полковник Неудача».
— Вы забываетесь, — холодно зыркнул на него Гуден.
Он дольше, чем Кайлю, был полковником, а потому считался старше по званию. Остановка в карьерном росте имела свои жалкие преимущества.
— Я забываюсь? — хмыкнул Кайлю, — моими стараниями Франция получит боеспособных солдат, а не толпу бесполезных шлюх!
Он ткнул пальцем в сторону Орла, раскинувшего крылья над головами бойцов:
— Учтите, Гуден, если из-за вас он попадёт к врагу, я в лепёшку расшибусь, чтобы вы заглянули в дула ружей расстрельной команды!
Гуден тронул лошадь шпорами, направляя к воротам. «Полковник Неудача»? Так и есть. «Полковник Неудача».
Чёрная полоса началась ещё в Индии. Тринадцать лет назад пал Серингапатам, и с тех пор невезение преследовало Гудена. Другие получали награды, другие получали чины, а для Гудена даже полка не нашлось. Лишь убогий форт в медвежьем углу Европы. А вдруг удастся пробиться к своим, да вдобавок с Орлом Кайлю? Последний шанс Гудена реабилитироваться в глазах командования. Только стоит ли этот шанс жизней этих несчастных и их ребятишек?
Он улыбнулся своему сержанту:
— Открывай ворота. Когда выйдут последние, подожжёшь фитили.
— А женщины, мсье? — волнуясь, спросил сержант, — Женщин берём с собой?
— Куда же их денешь, Пьер? Берём, конечно.
Первыми выехали драгуны. Смеркалось. Идти Гуден надумал ночью, чтоб обвести вокруг пальца партизан, буде они появятся. За четыре года гверильясы ни разу не беспокоили гарнизон Окагавии, но сейчас вполне могли сунуться. В Испании осталось не так уж много французов, чтоб привередничать.
Гуден заранее распустил слухи о том, что его воинство намерено присоединиться к осаждённым в Памплоне соотечественникам. Купись на слух партизаны, они бы обложили тракт к Памплоне, и путь во Францию был бы свободен.
Гуден сомневался, что гверильясы обманутся, и очень надеялся, что никто из его людей не отстанет в пути, ибо пленных партизаны сжигали заживо, сдирали кожу, пытали. Такой войны Гуден не понимал и понимать не хотел, тем более, что приходилось скрепя сердце признать: из того, что делали гверильясы с французами не было ничего такого, чего французы не делали бы с гверильясами.
Через ворота промаршировала пехота с Орлом. Следом женщины.
Гуден дождался, пока сержант запалит фитили, и только тогда пришпорил коня. Отъехав метров на пятьсот, он остановился, чтобы увидеть, как погибнет укрепление, четыре года служившее ему домом.
Огонь достиг порохового погреба, и ночь озарила яркая вспышка. Секундой позже донёсся грохот, подхваченный эхом. Сила взрыва была такова, что тяжёлые крепостные орудия пушинками смело со стен.
— Если мы потеряем Орла, — сказал в спину Гудену подъехавший Кайлю, — я обвиню вас.
— Значит, будем оба молиться, чтобы у англичан не хватило ума перекрыть эту дорогу.
Язык пламени жадно лизали груду камней, несколько минут назад бывшую фортом Окагавия. Что там могло гореть?
— Меня волнуют гверильясы, — не унимался Кайлю, — Об англичанах позаботится генерал Пикар.
Таков был план. Предполагалось, что генерал Пикар выдвинется из Франции, из Сен-Жан-Пье-де-Пор, и займёт перевал. От Гудена требовалось лишь провести своих людей по сорокакилометровому отрезку мёрзлого просёлка от Окагавии до перевала.
Где их будет ждать генерал Пикар. В захолустной дыре под названием Ирати.
— Не такая уж и дыра, — пожал плечами Шарп, глядя вниз.
В слабых лучах садящегося солнца Ирати смотрелось вполне живописно. Скопление каменных лачуг на дне укромной долины у слияния двух ручьёв. Над халупами возвышался постоялый двор, дававший приют странствующему через перевал народу.
— Правда, жить бы я тут вряд ли согласился, — признал стрелок.
— Вы же не пастух, а они — пастухи, — заметил капитан д’Алембор.
— Пастухи — это хорошо, — усмехнулся Шарп, — По-рождественски. Там ведь были какие-то пастухи? Пастухи и волхвы, да?
— Точно, сэр, — подтвердил д’Алембор.
Капитан никак не мог свыкнуться с мыслью, что Шарп не получил никакого образования, а читать выучился, сидя в индийской темнице.
— Нам в приюте каждое Рождество читали эту историю, — вспомнил Шарп, — Приходил жирный поп с бакенбардами, как у того сержанта, которого накрыло картечью под Саламанкой. Мы сидели и слушали. Попробуй, зевни. Мигом Библией по башке прилетало!
— Ну, по крайней мере, после его уроков библейские истории для вас больше не тайна за семью печатями.
— Да где там. С Библией меня познакомил потом один шотландский полковник. Он читать меня по ней учил.
Шарп с капитаном шагали по северной дороге, ведущей от Ирати к французской границе. На южном просёлке Шарп отыскал отличную позицию для встречи драпающего французского гарнизона и теперь хотел увериться, что с тыла не ожидается никаких сюрпризов.
— Вам понравилась Индия? — полюбопытствовал д’Алембор.
— Жарковато, а жрачка такая, что лучше не знать, из чего приготовлено… Вообще, понравилось. В Индии мне довелось служить под началом лучшего полковника, которого только можно представить.
— Уэлсли?
— Нет, не Уэлсли, — покачал головой майор, — Носач — умница, конечно, но от его обхождения и замёрзнуть недолго. Тот полковник был лягушатником. История длинная и нудная, боюсь, заскучаешь, Далли. Да, служил я врагу. Уэлсли послал. А полковника того звали Гуден. Он был добр ко мне, даже во Францию хотел забрать. Грешен, я почти соблазнился.
Д’Алембор хотел было спросить, что стало с Гуденом, однако по опыту капитан знал, насколько трудно разговорить Шарпа. Даже на расспросы, как он захватил Орла, майор пожимал плечами. Повезло. Оказался в нужное время в нужном месте. Любой бы мог.
Ага, любой, держи карман шире, думал д’Алембор. Капитан за время службы с Шарпом свято уверовал в то, что, если и существуют на свете солдаты от Бога, то Ричард Шарп точно один из них.
Выбравшись на край долины, кумир д’Алембора достал подзорную трубу, дорогую, отделанную золотом и слоновой костью. На трубе красовалась табличка с дарственной надписью: «Жозефу, королю Испании и Индий, от его брата Наполеона, императора Франции» Шарп приложил прибор к глазу. Горы с Французской стороны затянул туман. Ронял со скалы сверкающие струи водопад. Редкие скрюченные деревца не слишком оживляли унылый пейзаж.
Сырая, холодная и суровая страна. Не лучшее место для встречи Рождества.
— Лягушатников не видать, — довольно сообщил капитану Шарп.
Хотя, стоп! Почудилось или на дальнем склоне, где тракт выныривал из расселины, обозначилось движение?
— Что там? — почуяв неладное, напряжённо спросил д’Алембор.
Нагромождение серых скал выплюнуло на тракт первые ряды солдат в серо-коричневых шинелях. Они шли из Франции. Шарп передал подзорную трубу д’Алембору:
— Скажи, что видишь, Далли?
Тот приник к окуляру:
— Ого! Бригада, не меньше, сэр!
— К нам идут, — заключил Шарп, — Видимо, посланы охранять перевал до подхода земляков из форта.
Светило наполовину скрылось за вершинами гор на западе. Прикинув расстояние от Ирати до колонны, Шарп предположил:
— Ночью идти не будут. Скорее всего, сделают привал.
— Не сегодня, так завтра придут. Нам не легче.
— Бочки, — со вкусом сказал Шарп.
— Бочки, сэр?
— На постоялом дворе, Далли, должно быть, бочек — завались. Мне нужны они все.
Потому что завтра враг будет сзади, и враг будет впереди, и победит тот, за кем останется дорога.
В Рождество.
Часть 2
Генерал Максимилиан Пикар был зол. Его бригада опаздывала. По его расчётам, они должны были занять Ирати в полдень, но его люди двигались, как сонные мухи, и к вечеру между бригадой и вожделенным Ирати лежала долина с крутыми склонами и пригорок. Проклиная подчиненных на все лады, генерал приказал располагаться на ночлег. Пусть болваны помёрзнут до утра среди камней вместо того, чтобы дрыхнуть в тёплых домах Ирати, раз не побеспокоились быстрей перебирать копытами!