Заказав еду, мы принялись обсуждать рукопись Руби Белл (заранее условившись, что на людях не будем упоминать псевдоним, а говорить просто «рукопись»).
– Мне стыдно даже давать тебе ее прочесть, – сказал Ксандер, – но я отправил файл по почте. Могу сделать копию в переплете, если так удобнее.
Я покачала головой.
– Нет, все нормально, я сделаю первую редактуру с экрана. – Слегка поколебавшись, я добавила: – Я видела твое письмо, но еще не открывала. Если хочешь, я просто его удалю.
– В глубине души мне хочется сказать: «Да, удали, и забудем обо всем». Филомена выдумает трагическую историю, объясняющую исчезновение нашей дорогой любимицы Руби, а мы притворимся, что ничего не было…
– Чувствую, что за этим следует «но».
– Но по контракту я должен написать еще один роман, так что я проглочу свою гордость, попрошу тебя не осуждать и буду очень благодарен за помощь.
– На какой срок ты рассчитываешь? – спросила я. – Если разойдусь, могу управиться за день-два.
– Думаю, выйдет даже быстрее. Это не полная рукопись, всего около пятидесяти тысяч слов. Я вроде как… выдохся.
Ксандер выглядел грустным и подавленным, и я уже хотела сменить тему, но тут нам принесли еду.
– Пицца здесь отличная, – сказал Ксандер, разрезая свою. – Не хуже воскресных обедов в Грейдон-холле. Не зря же я так часто приезжаю в Йорк.
– И часто ты здесь бываешь? – спросила я.
– Был пару раз с тех пор, как Дот переехала в позапрошлом году. И приезжал бы чаще, если бы мог. Сначала я просто навещал Дот, но потом влюбился в сам город. – Он сделал паузу. – Тут я смог немного дистанцироваться от Лондона, от маминой смерти.
И я его прекрасно понимала.
– Ты всегда останавливаешься у Дот?
Ксандер улыбнулся.
– Она и слышать не хочет о том, чтобы я ночевал в гостинице. И конечно, так у меня всегда есть возможность брать с собой Гаса.
– То есть ты приезжаешь, чтобы поесть? – спросила я. – В Лондоне же нет ресторанов…
Хотя, признаться честно, пицца была превосходной – с гармоничным сочетанием терпкого томата и тягучей, тающей во рту моцареллы. Интересно, как давно открылся этот ресторан и почему я его раньше не замечала? Я и правда слишком долго жила в своем пузыре.
Ксандер посмеялся.
– Только между нами, – сказал он, – иногда я устаю от Лондона. – Он поднял взгляд от еды. – И не вздумай цитировать мне Сэмюэла Джонсона[22]! Усталость от Лондона не имеет ничего общего с усталостью от жизни, а связана лишь с желанием пожить тихо и спокойно. Господи, говорю как старик, но что поделаешь, если это правда.
– Я уехала из Лондона не только из-за воспоминаний, – сказала я. – Когда я уже была в состоянии думать о том, что делать после смерти Джо, то поняла, что не смогу сама ориентироваться в Лондоне и – что самое главное – не хочу. Мы и так жили не в центре, но все вдруг стало на меня давить.
– Где вы жили? – спросил Ксандер.
– В Кингстоне, – ответила я, – у реки. Но мне всегда хотелось жить в городе поменьше, чтобы можно было пройти из одного конца в другой без всяких автобусов, электричек и метро. – Я помолчала. – Вернувшись в Йорк, я, по сути, вернулась домой. Ты же вырос в Лондоне.
– Если бы десять лет назад мне кто-то сказал, что я устану от Лондона и захочу жить в месте поспокойнее, я бы рассмеялся ему в лицо. Но чем больше времени я провожу в Йорке, тем больше понимаю, как хорошо мне здесь. К тому же, продай я свою квартиру, то наверняка смог бы подыскать тут что-нибудь побольше. Возможно, даже дом с садом для Гаса.
– Ты очень любишь этого пса, да? – спросила я, заметив его затуманенный взгляд.
– Он изменил мою жизнь к лучшему. – Ксандер пожал плечами. – Меньшее, чего он заслуживает, – это сада, в котором можно копаться, чтобы не портить мои дорогие ковры!
Это навело меня на мысль о папе, о его стремлении к чему-то большему в жизни – прямая противоположность Ксандеру. Должна признаться, я сильно удивилась, что папа примчался, как только мама рассказала ему о магазине, – в конце концов, можно было разобраться со сделкой из-за границы, просто наняв юриста. Я подумала, не скрывалось ли за его внезапным возвращением что-то еще? Да, финансовые дела у книжного шли не очень хорошо, но, возможно, папа уже об этом знал, ведь в целом был не очень удивлен. И куда они с мамой вечно пропадают?
– Когда ты предложила просмотреть рукопись, это был осторожный шаг обратно к работе редактором? – спросил Ксандер.
– Честно говоря, не знаю. После ухода из «Роджерс и Хадсон» я даже не думала, что захочу вернуться, но теперь сомневаюсь. Хотя не уверена, что стала бы заниматься тем же.
– Редактированием?
Я пожала плечами.
– Забавно выходит, – сказала я. – После твоей презентации Филомена дала мне визитку и сказала позвонить ей. Кажется, у нее было какое-то предчувствие, что в скором времени я захочу полностью поменять карьеру.
– Я же говорил, что она хороша, – улыбнулся Ксандер. – В большинстве случаев даже слишком. – Он посмотрел на меня, его рука с последним кусочком пиццы замерла на полпути. – Может, тебе и правда стоит ей позвонить.
– Думаешь?
Он кивнул.
– Она знает буквально всех в издательском мире и за его пределами. В крайнем случае просто поможет тебе решить, что делать дальше.
– Она показалась мне весьма настойчивой, – сказала я. – И грубоватой.
– Когда мы только встретились, я тоже показался тебе грубым, но сегодня мы ужинаем вместе.
– Ты меня вынудил, – призналась я. – Но Филомена так много обо мне знает, это немного жутко.
– Я уже говорил: Филомена знает все и про всех. Но мне редко встречались такие трудоголики, как она. На презентациях она иногда перебарщивает – видимо, чтобы уравновесить тот факт, что я их ненавижу, – но мне кажется, тебе будет полезно хотя бы выслушать ее совет.
Я почувствовала, как внутри пузырится волнение, будто на горизонте замаячило что-то важное: стоит мне только отпустить ситуацию – и оно случится. Именно Джо всегда подталкивал меня к продвижению в карьере: это он настоял, чтобы я подала заявку на самую первую стажировку, а потом вдохновлял на все последующие повышения. Должно же подыскаться для меня какое-то занятие, и, может быть, Ксандер прав и именно Филомена Блум станет человеком, который поведет меня в нужном направлении.
Я почувствовала, как Ксандер прижал свою ногу к моей под столом, и волнение вдруг трансформировалось в нечто другое – да так, что перехватило дыхание. Я вспомнила, что он почти поцеловал меня в гостиной сегодня утром, вспомнила, как я этого хотела.
– Будешь кофе или десерт? – спросил Ксандер.
Мы заказали десерты, кофе и бренди – никому из нас не хотелось уходить и чтобы вечер заканчивался.
– Я дочитал «Доводы рассудка», – сказал Ксандер.
– И?.. – Я искренне опасалась, что ему не понравится одна из моих любимых книг.
– Пока что лучшая из твоих рекомендаций, – ответил Ксандер.
– Фух!
Он прижал ладонь к груди и сделал вид, что падает в обморок:
– А это письмо!
– Скажи ведь, да? Именно поэтому Фред Уэнтворт – величайший романтический герой, в сто раз лучше Дарси. Дарси бы никогда не написал такое!
– Так значит, тебе нравятся мужчины, которые умеют писать, – сказал Ксандер и подмигнул мне.
Мы так засиделись, что остались в ресторане одни, и Ксандер решил проводить меня до магазина. Я автоматически просунула руку ему под локоть, как будто там ей было и место. И пока мы шли по холодным, замерзшим улицам Йорка – Рождество приближалось, – я почувствовала удовлетворение, которое ускользало от меня долгие годы, еще до того, как Джо умер. Я так долго жила ради него, что забыла, каково это – жить для себя. Возможно, это удовлетворение временно, но я чувствовала, что нахожусь именно там, где хотела бы.
Мы подошли к книжному, внутри которого не было никаких признаков жизни, и остановились у входа, чтобы тихо попрощаться. Меньше всего хотелось потревожить родителей, чтобы они заметили нас и пригласили Ксандера зайти. Я хотела вернуться домой так же тихо, как ушла.
– Я уже давно думаю, каково было бы поцеловать тебя, – тихо сказал Ксандер, наклоняясь ближе и снова поглаживая мои волосы.
В животе все обмякло. Кажется, сегодняшняя ночь идеально подходила для того, чтобы сделать первые шаги и начать новую жизнь.
Для того, чтобы поцеловать другого человека.
Я придвинулась ближе и подняла голову. И на крыльце книжного магазина, моего дома детства, Ксандер Стоун наконец поцеловал меня – поначалу осторожно, словно спрашивая разрешения, а потом сильнее, настойчивее, касаясь языком моего. Я прижалась к нему, и искра в животе разгорелась в пламя.
Он целовал меня не так, как Джо, – спокойнее, серьезнее, под стать своему характеру. Интересно, все ли целуются в соответствии со своим темпераментом, и если так, то как же целуюсь я?
Меня удивило, что он отстранился первым. Мне казалось, это буду я – переполненная чувством стыда, вины, или от нервов, – учитывая, что мы стояли на том самом пороге, где меня впервые поцеловал Джо. Но ничего из этого я не почувствовала. Только смутное разочарование, что Ксандер перестал меня целовать.
– Хватит накручивать, – нежно сказал он.
– Извини, – ответила я. – Просто я впервые целую другого…
– Я знаю, – прошептал он, гладя мои волосы. – Я тоже. Но мне хотелось этого с тех пор, как я впервые тебя увидел.
– Правда? Когда мы столкнулись в супермаркете?
– Ну я скорее про тот раз, когда мы впервые стояли на этом пороге, – сказал Ксандер, и при этом воспоминании его губы изогнулись в улыбке. – Но и в супермаркете ты, конечно, меня впечатлила!
– Оба раза ты был ужасно груб!
Он пожал плечами.
– Прямо как мальчишки, дергающие за косички одноклассниц, которые им нравятся.
Я засмеялась, прислонившись к нему, и он приподнял мой подбородок пальцами, чтобы поцеловать еще раз.