Меня по-прежнему возмущало поведение моих котят, которые приняли мою соперницу в нашу семью, но женская гордость заставляла меня скрывать от них эти чувства. Хотя я старалась не показывать свою злость, я сознавала, что стала вести себя с котятами по-иному. На первый взгляд почти ничего вроде бы не изменилось, но я почти перестала ласкать их. Если я замечала, как котенок старается вылизать какое-нибудь труднодоступное пятнышко между лопатками, я больше не подходила к нему, чтобы помочь; а если мы встречались взглядом в кафе, я больше не подмигивала им с любовью. Мне неосознанно хотелось наказать их, и когда мне становилось особенно жаль себя, я обиженно говорила себе, что если они не замечают, что я стала вести себя иначе, значит, им все равно.
К концу недели мое раздражение от того, что котята не замечают, что наша жизнь стала другой, совсем меня доконало. Я безумно устала от постоянных усилий сохранить самообладание. И в пятницу утром, когда Эдди запрыгнул рядом со мной на подушку, внутри меня словно что-то сломалось.
До того, как в кафе появилась Мин, я никогда не отказывалась разделить свою подушку с Эдди. И остальные котята, когда они были совсем маленькими, тоже любили забраться сюда на подоконник и прижаться ко мне в поисках тепла и защиты. Со временем они переросли эту привычку – все, кроме Эдди, который, казалось, усиленно сопротивлялся таким переменам и не хотел разрывать сохранявшуюся между нами близость. Но на этот раз я восприняла соседство с Эдди как посягательство на мою территорию. Когда он запрыгнул рядом со мной на подушку, сердце мое не наполнила, как раньше, волна нежности; вместо этого я почувствовала вспышку ярости оттого, что кто-то вторгся в мое личное пространство. Я зашипела на него, сердито и угрожающе, изливая всю злобу, накопившуюся с тех пор, как Мин впервые появилась у нас в кафе.
От испуга Эдди весь съежился, нагнул голову и прижал уши. Я тут же пожалела о своей вспышке.
– Прости, я не хотела, – пробормотала я, шокированная его реакцией. Но прежде чем я успела хоть что-то объяснить, Эдди в полном смятении спрыгнул с подоконника. Со стыдом и раскаяньем я смотрела, как он метнулся прочь, поджав хвост. Мне стало еще горше, когда я поняла, что и другие котята стали свидетелями того, что я наделала.
Я отвернулась к окну, чувствуя себя совершенно несчастной. За спиной слышался голос Линды – она рассказывала очередному посетителю историю о спасении Мин, превратившуюся со временем в настоящий эпос. Когда она наконец закончила свое повествование и принялась записывать заказ клиента, тот заметил:
– Молли и Мин, – звучит неплохо.
И Линда хихикнула, соглашаясь:
– Да, вы правы, это было бы отличное название для кафе.
Я едва поверила своим ушам. В привычном и родном кафе, которое было для меня самым надежным местом в мире, где я всегда чувствовала себя в безопасности, все вдруг стало давить на меня, и я ощутила приступ клаустрофобии. В зале, как мне показалось, вдруг стало душно, от жара камина у меня все чесалось, а голос Линды царапал мне уши, так же как скрежет ее длинных ногтей по доске с меню. У меня закружилась голова, и я почувствовала, что меня сейчас стошнит. Бросившись вон из кафе, я выскочила сквозь кошачью дверцу и промчалась, не останавливаясь, вдоль переулка.
Каким облегчением было вырваться из душного кафе с его ласковыми посетителями и с их ненаглядной Мин. Дул пронизывающий ноябрьский ветер, но я с удовольствием вдыхала холодный воздух, ожидая, пока пройдет приступ тошноты. Когда я добралась до церковного двора, то увидела Джаспера, бродившего там среди могильных плит. Он взглянул на меня с удивлением; из-за раздражительности, овладевшей мной в последнее время, он предпочитал держаться на расстоянии, мы уже несколько дней не выходили вместе на наши обычные ежевечерние прогулки.
– Все в порядке? – заботливо спросил он, осторожно приблизившись.
– Да, все прекрасно, – фыркнула я, но почувствовала, что мое деланое спокойствие рушится под его участливым взглядом. – Впрочем, все совсем наоборот, – призналась я, опустив глаза.
Джаспер сел рядом со мной на ковер из сухих листьев, и мы помолчали немного, слушая, как над нами в ветвях каштана трещат сороки.
– Это… из-за Мин? – осторожно спросил он.
При одном упоминании ее имени я издала короткое рычание, и кончик моего хвоста яростно заметался по земле. Раскаянье, которое я почувствовала после моей вспышки с Эдди, мгновенно улетучилось, вместо него меня снова затопила волна гнева.
– О-о-о, Мин, какое чудесное имя! О, разве она не прекрасна? Такая элегантная! – передразнивала я на все лады ее почитателей, и Джаспер сидел и терпеливо слушал. – И такая высокомерная, такая надменная, такая невоспитанная, если хочешь знать мое мнение.
Мой хвост так и метался из стороны в сторону, с шумом взметая сухие листья. Джаспер оставался неподвижным и невозмутимым, задумчиво глядя на поросшую мхом плиту перед нами.
– Я понимаю, это большое потрясение, – начал он озабоченно, – ей приходится нелегко.
Все во мне так и перевернулось.
– В чем же это ей так нелегко? – резко обернулась я к нему. – Жить в кафе, где все ею восхищаются? Где Дебби и Линда готовы исполнить любой ее каприз? Знать, что весь Стортон считает ее самым красивым созданием, прямо-таки украшением города? О да, это, должно быть, и впрямь трудно для нее, – фыркнула я.
Я остановилась, чтобы передохнуть, а Джаспер хранил молчание, ожидая, пока я закончу.
– И знаешь что? – продолжила я, чувствуя, как во мне все больше закипает злость, – она здесь уже неделю и за это время не сказала ни слова. Ни единого слова. – Для пущего эффекта я сделала паузу, надеясь, что услышу подтверждение такого неопровержимого доказательства высокомерия Мин, но Джаспер промолчал и оставался спокоен и невозмутим. – Во всяком случае меня она ни словечком не удостоила, – добавила я, и у меня внезапно возникло ужасное подозрение. Я вдруг подумала а что, если это только мне Мин не соизволила сказать ни слова? Может, пока меня не было дома, она мило болтала с Джаспером и котятами? Может, так оно и было, тогда, субботним утром, когда мы с Дебби навещали Марджери? Холод пробежал у меня по спине, точно кто-то положил мне кусок льда на загривок.
Но Джаспер оставался возмутительно спокоен.
– Я думаю, ей просто трудно привыкнуть к новой жизни, – сказал он ровным голосом, ловко уходя от невысказанного вопроса, который словно повис между нами.
Я с раздражением отвернулась. Его ответ, казалось, подтверждал мои худшие опасения. Свои заносчивые манеры Мин приберегала для одной меня. Откуда мне знать, может, они с Джаспером стали уже хорошими друзьями… или даже не только друзьями. Пожалуй, теперь понятно, почему котята чувствовали себя с ней так беззаботно. Может, они просто следовали примеру своего отца? Сердце мое бешено заколотилось, когда я поняла: Мин затеяла хитрую игру, в этом я теперь была уверена. Она старалась оттеснить меня от Джаспера и котят. Она хотела занять мое место – не только в кафе, но и в моей собственной семье.
Котята такие дружелюбные и доверчивые – неудивительно, что Мин удалось обмануть их. Но меня огорчила доверчивость Джаспера, его неспособность понять, что происходит на самом деле. Это было так типично для него – всегда поддерживать слабых. Великодушие было одним из тех качеств, которые мне всегда так нравились в нем, но теперь его благородство просто выводило меня из себя. Одно дело, когда он по-рыцарски относился ко мне, и совсем другое, когда он был рыцарем по отношению к этой сиамской самозванке.
Разговор с Джаспером становился для меня все более неприятным, и я, пытаясь изо всех сил сохранять спокойствие, поднялась, чтобы уйти.
– Между прочим, она вовсе не такое уж совершенство, как ты считаешь, – прошипела я, небрежно взглянув на него через плечо. – Ты заметил, какая она косоглазая?
Стоило мне произнести эти слова, я тут же поняла, какое злорадство и обида были слышны в моем голосе. Но мне было уже все равно. Пусть Джаспер думает о Мин что хочет, но я-то знаю, какая она на самом деле.
Глава 11
Хотя Мин, как и все кошки в нашем кафе, могла приходить и уходить, когда захочет, она почти все время оставалась в кафе. Только иногда под покровом темноты она выскальзывала на улицу сквозь кошачью дверцу и отправлялась на прогулку. И ее короткие визиты в квартиру были так же мимолетны: когда нам давали корм, она взбегала по лестнице, чтобы, притаившись в прихожей, подождать, пока все мы покончим с едой, а потом быстро вылизывала все, что еще оставалось в мисках. После этого она возвращалась обратно в кафе и занимала свое обычное место на верхушке кошачьего дерева.
На ее острой мордочке и в ярко-голубых глазах можно было увидеть всего два выражения: спокойное созерцание или легкое любопытство. И хотя она никогда не напрашивалась на ласки, но благодарно мурлыкала, если Дебби щекотала ее большие шоколадно-коричневые уши. Когда я смотрела на Мин, меня обуревало какое-то странное чувство – это было одновременно и восхищение, и зависть, и презрение. Я была убеждена, что в ее отрешенности и необщительности есть что-то неестественное, но хуже всего было, что только я одна и могла это видеть.
Среди недели к нам заглянул Джон, и я немного воспряла духом. Линды не было дома, и если уж Дебби и могла кому-то довериться, то именно Джону. Я забралась в коробку из-под обуви, и у меня чуть не закружилась голова от надежд и ожиданий.
– Ну как тебе новые прибавления в кафе? – спросил Джон, усаживаясь за стол.
– Кто, Линда или Мин? – сухо осведомилась Дебби.
– И та, и другая, – улыбнулся Джон.
Дебби вздохнула и села напротив.
– Как ни тяжело это признавать, но Линда, кажется, права. Мин прекрасно прижилась, и посетители не могут на нее налюбоваться. Кошки, похоже, тоже ее приняли, хотя Молли немного сердится.
Я вся так и ощетинилась. «Немного сердится!» Неужели Дебби не заметила, что я сержусь очень даже «много»?