— Да, — подтвердил мальчишка, — бабка Анисья водки выпила и еще плясала.
— Даже губернатор области приезжал, подарки ей, как долгожительнице, дарили, — добавила девушка.
— Во, — пробубнила бабка, — губернатор! А вы говорите, что он не хозяин-батюшка, — снова показывая на роскошный костюм актера, запричитала она.
— Ой, какое же у вас платье красивое! — забыв про бабку, воскликнула девушка. — Можно потрогать? — И она осторожно пощупала натуральные дорогие кружева на летнем платье «графини Натали».
Маша перевела курьезную сцену американцу и рассказала, что это имение, где они сейчас снимают фильм, в XVIII веке принадлежало роду известных в России князей Голицыных, а потом, до революции 1917 года, им владел знаменитый князь Юсупов. Бабушка Анисья, которая, как оказалось, уже жила в те времена, била актеру поклоны, приняв его за последнего владельца имения.
Американец только изумленно качал головой…
Месяц пролетел в Москве незаметно. Мишель, как всегда, держался ровно. О вечере, проведенном у него в номере, никогда не вспоминал. Зойка же, позвонив на следующий день, упрекнула Машу за то, что она разбила компанию и ушла, не попрощавшись, и что Мишель с Клодом после ее ухода тут же выпроводили Зойку домой. Маше очень хотелось узнать, что они тогда делали в другой комнате. Но болтливая подруга ничего не рассказывала, а самой ее об этом спрашивать Маше было неудобно.
Она мучилась, чувствуя к Мишелю нечто большее, чем просто уважение или привязанность, но гордость не позволяла ей даже намекнуть ему об этом — ни взглядом, ни жестом, ни поведением. Она знала, что существует тысяча уловок остаться с ним наедине, хитростью или женским кокетством приблизить его к себе. Но, как только кончался съемочный день и Мишель, поблагодарив всех, назначал время на завтра, Маша первая уезжала с площадки. Позже ругала себя за это, страдала, а потом все повторялось.
Съемки фильма приближались к концу, оставалось отснять еще небольшой кусок в Лос-Анджелесе и финал в Париже.
Маша скучала по Парижу. Она вспоминала горькие дни, проведенные здесь с Гошей, и спокойные, добрые — с Пьером.
Париж! С него все и началось.
23
Обсуждая в Лос-Анджелесе дальнейшие съемки. Клод сообщил Маше, что теперь ей придется ездить верхом.
— Если помнишь, по сценарию ты должна гарцевать на красивой лошади в яблоках. Мишель уже заключил договор на прокат очень дорогого скакуна. Сначала будут снимать дальние планы, с дублершей. А потом твой эпизод.
— Но я вообще не умею ездить на лошади, боюсь даже подходить к ней, — призналась огорченная Маша.
Клод озадаченно посмотрел на нее:
— Мы даже не подумали об этом, потому что каждый актер в Голливуде должен уметь все: петь, танцевать, сражаться на шпагах, водить автомобиль и, уж конечно, ездить верхом. Придется тебе срочно учиться.
— Я научусь, — твердо сказала Маша.
На следующий день, когда были продолжены съемки, Клод познакомил Машу с девушкой-дублершей. Она была в Машином парике и костюме.
Глядя на девушку, Маша позавидовала ее легкости обращения с конем — красавцем Пеле. Она внимательно присматривалась, как та вскакивала в седло, ласково трепала и прижималась к морде коня, угощала его своим завтраком.
Разговорившись, Маша узнала, что девушка выросла в сельской местности. У ее отца были конюшни, и она с детства ухаживала за скакунами, а также ездила верхом. Теперь знания пригодились, и она зарабатывает этим на жизнь. Девушка уже успела подружиться с Пеле, узнала его характер, повадки.
Она показала Маше, как забираться на лошадь, держаться в седле и много других премудростей, о которых мог знать только человек, любящий и знающий свое дело.
Маша так расхрабрилась, что даже решилась сесть верхом, и дублерша, держа Пеле под уздцы, прошлась с ним пару кругов.
Конь отнесся к Маше довольно благосклонно, ел с руки и слушался команд.
Маша твердо решила, что она не будет ничего говорить Мишелю, просить его о помощи, а сама овладеет ездой.
Рано утром, еще до начала съемок, приехав в конюшню, Маша попросила вывести Пеле.
— Вы ходите поездить? — ничего не подозревая, спросил конюх. — Только не заблудитесь. — И он обвел рукой каменистую дорогу, серые, невыразительные пески с редкой растительностью и горы.
Маша решила, что просто попробует спокойно поездить по дороге взад и вперед, чтобы они с Пеле привыкли друг к другу.
Когда конюх ушел, Маша достала из дорожного рюкзака угощение, которым накануне кормила коня дублерша, но он сегодня был явно не в духе, беспокойно бил копытом и уж совсем не обрадовался, когда Маша на него взобралась.
Но отступать было некуда, и, приговаривая ласковые слова, она потихонечку поехала вперед. Через некоторое время дорога стала раздваиваться, и Маша решила повернуть обратно, чтобы, как советовал конюх, не заблудиться. Но Пеле не слушался, чувствуя ее неопытность, сердито мотал головой и упрямо шел дальше.
«Через некоторое время попробую просто его остановить, слезу и поведу под уздцы назад, — неуверенно решила она, — а пока…»
Сидеть стало неудобно, от напряжения и с непривычки заныла поясница. Сильно пекло солнце, хотелось пить…
Вдруг откуда-то сбоку, из-за высокого камня, выскочили два парня. Они выглядели очень подозрительно: были одеты в грязную одежду, длинные черные волосы напоминали паклю.
«Это, наверное, местные жители, — успокоила себя Маша, — не негры, но и не белые, похожи на испанцев или мексиканцев».
Оборванцы закричали и бросились наперерез девушке. Конь испугался, рванул и понес, откинув Машу назад. Выпустив от неожиданности повод, она ухватилась за гриву. Конь продолжал мчаться по неровной дороге, и, не удержавшись от очередного резкого толчка, Маша вылетела из седла. Упав, она больно ударилась головой о землю и потеряла сознание.
Очнувшись, Маша увидела вблизи тех двух грязных парней. Один из них, длинный, рылся у нее в рюкзаке, другой держал под уздцы вздрагивающего Пеле и, успокаивая, поглаживал его.
«Ну вот и приехали, — казнила она себя. — Денег у меня нет. Теперь уведут коня. Клод говорил, что конь очень дорогой. Даже за его наем Мишель в день платил бешеные деньги. Если они его продадут…»
Не найдя в рюкзаке ничего, кроме лошадиного угощения, длинный наклонился над Машей, коснувшись ее щеки липкими волосами. От него неприятно пахло.
На девушке были замшевые брюки для верховой езды, майка и легкая куртка. Пошарив в карманах куртки и опять ничего не обнаружив, парень со злостью рванул ее на себя, оторвав пуговицы. На какое-то мгновение Маше показалось, что он собирается ее ударить, но вдруг лицо у него вытянулось от изумления. Он что-то крикнул на непонятном языке своему спутнику. Тот, оставив коня, подошел к Маше, нагнулся над ней и тоже, удивленный, замер. Маша, с трудом приподнявшись на локтях и опустив голову, посмотрела в вырез разорванной куртки.
На ее груди, в глубине створок раскрывшегося от удара медальона сверкала волшебной красоты камея. «Священный амулет, — вспомнила Маша слова старого князя, — он открылся!» И в это мгновение она услышала топот копыт.
Парни пустились наутек.
А на дороге, поднимая облако пыли, показался всадник, мчавшийся галопом. Маша попробовала встать на ноги, но у нее все закружилось перед глазами, и она снова упала лицом в грязный песок.
Всадник резко остановился и соскочил с коня. Маша почувствовала сильные ласковые руки, которые приподнимали ее с земли, губы, целующие ее перепачканные лоб, щеки, нос, и услышала взволнованный голос Мишеля:
— Кто, кто тебе позволил?
Маша открыла глаза и увидела совсем близко встревоженное лицо того, кто столько раз снился ей, о ком мечтала и, теперь она уже это точно знала, кого по-настоящему любила.
Она обхватила Мишеля за шею и крепко прижалась к нему. Он, подложив ей под голову куртку, осторожно опустил на землю. И, целуя грудь, плечи, волосы Маши, расстроенно повторял:
— Я ничего не знал! Почему ты мне не сказала? Я бы выкинул эту чертову сцену! Ты для меня важнее всего на свете! Ты же могла разбиться!
Маше было больно от ушибов, гудело в голове. Однако близость Мишеля, его чувства к ней, которые он так долго скрывал и выплеснул сейчас, признавшись, что именно Маша, а не придуманный им образ Натали, дорога и важна ему, заполнили ее всю, заставив забыть про боль, и она задохнулась от счастья в его объятиях.
24
Оставшееся время работы в Лос-Анджелесе Маша с Мишелем провели вместе. Впереди их ждал Париж и вновь Рождество!
«Что оно принесет мне?» — подумала Маша, когда прозрачные автоматические двери парижского аэропорта раздвинулись перед ней.
— Здравствуй, Париж! — с удовольствием вдохнув морозный воздух после тяжелой духоты Лос-Анджелеса, проговорила она. — Я опять скучала без тебя!
По дороге в окнах автомобиля мелькали знакомые места, любимые улицы. Париж вновь, как год назад, готовился к празднику.
Вечером они пошли с Мишелем в знаменитый ресторан «Максим». Предпраздничная красота и элегантность одного из самых дорогих ресторанов Парижа кружила голову. Заказав спаржу под соусом из шампиньонов, а к ней — вино, Мишель предложил Маше послушать романтическую историю.
— Владелец этого ресторана, Луи Водабль, — начал Мишель, — которого все называли Максим, недавно умер. Теперь ресторан принадлежит знаменитому кутюрье Пьеру Кордену, потому что сын Максима не захотел продолжить дело отца и деда.
Маленькие лампочки на столе подсвечивали лицо Маши. Большие зеленые глаза смотрели не мигая. Она с интересом слушала рассказ Мишеля.
— Он был очень красивый мужчина, — продолжал Мишель, — любая женщина, если бы он захотел, была бы у его ног. Но он дал клятву одной-единственной.
Маша затаила дыхание.
— Ты говоришь так, что я жду печального конца этой истории, — прошептала она.
— Да, ты права, — сказал Мишель. — Когда Луи было двенадцать лет, он учился в школе с одной девочкой, и они поклялись друг другу в вечной верности.