овку. Потом торговал на рынке, где многие предприимчивые люди предлагали свой товар. Обычно это приносило небольшой, но стабильный доход. А сегодня никто особо не интересовался консервами и колбасой, поэтому старик заработал сущие гроши.
– Я нынче мало продал твоих сливовых компотов, лишь три колбаски купили, когда я скинул цену, – сокрушался он.
Хозяйка поставила перед ним тарелку с дымившимся супом. На столе громоздились румяные, ещё горячие пирожки, малосольные огурцы и крынка свежего молока.
– Нам нужно чем-то платить за корм, за аренду машин. У нас просто не хватит денег. Может, переедем к детям. Ведь старший – то зовёт к себе, – предложила женщина.
– Ну что ты такое говоришь? Как я могу бросить, то над чем годами работал. К тому же, я не хочу отдавать кому-то Пегаса.
– Но я ведь продала уже половину своих кур и козу, – упрекнула его старуха. – Продадим коня, на него заглядывается Зинаида Головина.
– Но как я могу, – старик покачал головой.
– Можешь, – старуха стояла на своём.
Она налила ему горячего душистого чая из трав.
– Нет, – упрямился супруг, но он никогда не умел спорить с женой, его голос сделался слабым, неуверенным.
Ему предстояло решить, возможно, самую сложную дилемму на свете – отказаться от своего друга или прозябать в нищете.
***
Лето выдалось знойным и душным. На лазурном небе ни облачка. Комары и прочий гнус не давали покоя, жужжали и крутились рядом. Цветущие пышные яблони источали чудный сладкий аромат. Погода располагала к прогулкам. Старик решил проехаться по деревне, заодно проверить поле, где посеял рожь.
С зимы он мучился болями в спине, даже не мог забраться на коня. Пегас фыркнул и тронул плечо сгорбившегося хозяина. Он улыбнулся с благодарностью, а любимец без понуканий и приказов склонился перед ним, предлагая сесть в седло. Тяжело, потеряв былую гибкость и быстроту действий, старец взгромоздился на спину жеребца.
Путь их был недолгим, за полчаса они объехали ферму. Хозяин осмотрел владенья, и кажется, был недоволен – рожь не давала всхода, а та, которая пробилась, быстро засыхала. Пегас спиной и боками почувствовал, как напрягся человек.
Ферма приходила в упадок, необходимы деньги, чтобы спасти то, что есть. Изба покосилась и в одиночку он не сможет её починить. Сыновья хоть и заботились о них, звонили часто, иногда приезжали, но с ремонтом помочь отказывались. Они звали к себе, жить в городе. Так поступали многие в этих краях. Соседи, состарившись, потихоньку перебирались к детям. Осталось всего лишь десять семей, да и те потихоньку исчезали. А старику претила городская жизнь с её излишней суматохой, высотными зданиями и шумом машин.
Заброшенные избы стремительно ветшали. Их было много, таких домов – призраков, что смотрели на мир разбитыми стеклами окон. Раньше, когда стариков навещали внуки, округу оглашал беззаботный детский смех. Скрипели качели, кто-то из сорванцов играл в мяч. Деревенька оживала, и старики на мгновение чувствовали себя юными. Но пять лет подряд никто не приезжал, Сорочкино оставляло старое поколение, на котором держалось хозяйство, а молодые в сельскую местность переезжать не спешили.
В деревне теперь властвовала тишина, не звучало ни озорного смеха, ни привычного говора молодежи. Старожилов многое связывало с деревней. Ведь здесь прошла их жизнь, здесь они растили детей, работали и радовались, что пшеница уродилась знатная, а коровы дают много молока. Они видели плоды собственных трудов, и это приносило им счастье, простое и незатейливое.
Вот уже и край Сорочкино показался. На самой окраине, где и в былые времена боялись бывать жители, находилось кладбище. Если раньше за погостом ухаживали, то теперь старинные гранитные плиты покрылись плотным слоем мха, а могилы поросли бурьяном высотой в половину человеческого роста. Сюда редко заходили люди, а если кто-то заглядывал, то спешил покинуть эту мрачную юдоль скорби. Рядом с деревней ближе к южным её границам простёрлось озеро. Некогда оно славилось кристально чистыми водами, в глубине которых обитала разная рыба. Сегодня путник, случайно забредший сюда, нашёл бы почти иссохший пруд, где не водилось ни одной даже крохотной рыбки. Озеро вместе с деревней умирало.
Старик с нежностью погладил мордочку коня, дотронулся до мокрого носа и достал из кармана сладкую морковку. Жеребец доверчиво кормился с его рук.
– Кушай, кушай, Пегас, – он потрепал коня за ухо. – Скоро простимся с тобой.
Старик смахнул с уголков глаз замершие слёзы и поцеловал коня. Не было на свете существа ближе ему по духу. В его памяти ещё жило воспоминание, как Пегас спас его от напавшего голодного волка.
– Ничего, всё образуется, – пообещал хозяин и улыбнулся.
Так было всегда – даже плохие времена заканчиваются.
Закат раскрасил небо в пурпурные тона. В раскалённом дневным зноем, почти оранжевом воздухе, кружилась в танце пыль. Вокруг ни души, как в первый день сотворения мира. Лишь солнце, ветер и воздух, напоенный ароматами степной травы и цветов, были их спутниками. Солнце ласкало разгорячённую скачкой кожу жеребца, ветер развевал гриву. Свобода была растворена в воздухе степи, она опьяняла и завораживала. Хотелось нестись во весь опор, наперегонки с ветром, наперегонки со временем. Казалось, сам Создатель распахнул объятия. Ветер был его поцелуем, солнце – благословением. Старик дал Пегасу час. Он нередко отпускал его, чтобы гнедой мог наслаждаться просторами, а сам любил наблюдать, как конь резвится. Но только не сегодня.
– Пегас! – старик позвал любимца.
Однако жеребец, прижав уши, продолжил прогулку. Он словно чувствовал, что что-то должно произойти, не оттого ли беспокойно бродил по полю, словно хотел остаться здесь на веки вечные. Старик поймал его у озера.
– Пойдём, пойдём, – он ласково потрепал Пегаса за гриву и взял чумбур.
Гнедой упрямился, но старик настойчиво потянул его за собой.
– Я помню, как в первый раз увидел тебя. Ты был совсем маленьким жеребчиком с худыми ножками, которые того гляди, переломятся. Но характер был у тебя строптивый, ты никогда не любил седлаться. Помнишь, как ты сбросил седло, когда я впервые накинул его тебе на спину? Пришлось приручать тебя. Долго. Ты был недоверчивым. Сначала шагали с тобой рассёдланным, ты ни в чём не был ограничен. Я отпускал тебя, но ты всегда возвращался, будто обратно тянула невидимая сила.
Конь тряхнул гривой и фыркнул, дескать: "да, было".
– Я никогда не забуду тот день, когда ты стал мне ближе всех, тот день, когда заслонил меня собой, а волк хотел полакомиться нами. Ты был бесподобен и мне стыдно за поступок, который я собираюсь совершить, – хозяин остановился и сокрушённо покачал головой, затем извлёк клетчатый носовой платок и, вытерев, выступившие капли пота со лба, скомкал и положил его обратно в карман. – Да, я бы мог отказать, но я не в силах противиться жене. Ты же знаешь, что иногда она может быть очень несговорчивой.
Низко склонив голову, Пегас нюхал ковыль.
– Но мне придётся отдать тебя. Мы нашли хорошую конюшню, – старик осёкся, поняв, что оправдывает себя.
Он мягко дёрнул за чумбур, и они двинулись в путь. Пегас поглядел на человека преданно, а глаза его были грустными, он всё понимал.
Хозяин вёл его в поводу, Пегас послушно ступал за ним. После прогулки старик вымыл коня. Он каждый день ухаживал за гнедым, чистил шкуру, расчёсывал хвост. Намылил его ароматным шампунем. Нежная пена обволакивала и ласкала. Старик массировал кожу Пегаса, стараясь запомнить каждый изгиб и красоту экстерьера. Закончив, он бросил губку в ведро, а потом зачерпнул ковшом чистую воду и окатил ею холку Пегаса. Капли, мерцая в розоватом отсвете багряного заката, падали на землю. Пегасу нравилось принимать ванны, он даже ржал от удовольствия, а старик тайком вытирал слёзы и улыбался, ведь его любимец был счастлив. Когда догорел закат, Пегаса отвели в денник, чтобы тот отдохнул, как следует перед дальней дорогой. Последний вечер гнедого на ферме подходил к концу, завтра наступит новый день и новая жизнь.
Темнота сгустилась, и вместе с ней появились яркие пятна света. Они трепетали, то загорались, то гасли, и были похожи на иллюзию. Множество светлячков парило в воздухе, они сталкивались и отдалялись друг от друга. Очарование жаркого вечера сменилось прохладой ночи. Конь спал на древесном настиле, удобно устроившись, и поджав под себя ноги. Люди, порой интересуются, спят ли лошади, стоя, или все-таки ложатся, и снятся ли им сны? Пегас видел сон, его глаза быстро шевелились под тонкими веками. Красочные образы света и ветра, заботливые руки хозяина перемежались в нечто фантасмагорическое, и не имевшее смысла. Снился ему безграничный край, зелёные поля, щедро осыпанные маками, мир, где нет ни седла, ни упряжи, ни людей, там живут только лошади.
***
Зинаида Головина показалась старику приятной и надежной, хотя он и заметил колючий невесёлый взгляд и скупую складку губ. Его немало удивило, каким крепким рукопожатием обладает столь хрупкая женщина. Наверное, она привыкла к строгости и дисциплине. С этим трудно будет смириться Пегасу, любившему независимость. Но его жена торопилась, ей не терпелось переехать в город, поближе к сыновьям и внукам.
Старик ещё сомневался продавать жеребца или оставить, возможно, они найдут другого покупателя. Покупателя… Старик пытался избегать этого грубого слова. Оно напоминало ему о собственном предательстве. Старуха, улыбаясь, пересчитывала деньги.
– Давайте знакомиться с приобретением, – предложила Зинаида, когда сделка была завершена.
– Приобретением? – моргнув, спросил старик.
Он вдруг почувствовал себя слишком древним, не понимая, когда мир успел так измениться. Сегодня живое существо называют "приобретением", а он, значит, "продавец"?
Зинаида направилась в сторону денника, но старик и шагу не ступил.
– Нет, я передумал, – поддавшись порыву, сказал он.
– Что ты, Жора, ломаешься, я уж и чемоданы упаковала, а ты? – старуха недовольно поджала губы, и спрятала деньги в карман.