Когда был произведён смотр войск, то оказалось, что в них насчитывается в настоящее время 3 тысячи тяжеловооружённых и 10 тысяч лёгкой кавалерии, что представляется крайне удивительным; 20 тысяч конных стрелков на саксонский образец, из них особенно выделяются стрелки из мушкетов, которых хочется обозвать убийцами; 30 тысяч стрельцов по образцу швейцарских…
Солдаты, получающие даже небольшое жалование, называются наёмными, хотя бы они и совсем не заключали письменных условий. Юношей, способных сражаться, у них много, так что московитяне превосходят всех других численностью людей и лошадей. Я непродолжительное время своего пребывания здесь видел два конных войска, каждое в 100 тысяч человек.
Император обладает многочисленной артиллерией на итальянский образец, которая ежедневно пополняется немецкими служащими, выписанными сюда на жалование. Она в достаточном количестве снабжена бомбардирами, превосходно устроена, обучена и постоянно упражняется. Наконец, она снабжена всевозможными боевыми снарядами…»
Это – характеристика вооружённых сил Московского государства, сделанная за год до начала Ливонской войны. Характеристика человека опытного (упоминает французские войска, швейцарских стрелков, конных саксонских стрелков
и артиллерию итальянского образца), поездившего по Европе и много изведавшего. У него было с чем сравнивать увиденное в России.
Но всё же цифровым данным Фоскарино доверять не стоит – дипломат явно пугал современников угрозой Московии, главу которой именовал даже императором. При всей лояльности по отношению к нашей стране, она пугала его своими возможностями как в настоящем, так и в перспективе.
«Всё царство заложилось за вельмож»
8 сентября 1549 года Ивану IV был подан проект реформ И. С. Пересветова.
Иван Семёнович родился в Великом княжестве Литовском. Много лет служил в различных европейских армиях, был дипломатом. За десять лет до передачи своего проекта царю перебрался в Москву. По его словам, сделал это потому, что услышал пророчества многих мудрецов, что царь будет вводить в царстве своём правду великую. О последней говорил:
– Правду Бог любит, и сильнее всего правда. Коли правды нет, то ничего нет. Вера христианская добра, всем полна, и красота церковная велика, а правды нет. Бог не веру любит – правду.
Москва 1540-х годов была во власти боярских группировок, боровшихся за своё преобладание. Положение страны в это время нашло отражение в «Сказании о Константине» Пересветова. Он писал, что вельможи – виновники всех неправд в государстве: хищений, взяточничества, неправых судов и междоусобиц. А для борьбы со злом, царящим в стране, нужен меч – «царёва гроза», «ибо начальник есть слуга Божий, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое».
Как человек, немало послуживший, Пересветов советовал молодому царю создать регулярную армию. Но её нужно содержать. Где взять для этого деньги? Пересветов рекомендует «веселить» армию из казны: «Годится со всего царства своего доходы себе в казну имати, а не казны своея воинникам сердца веселити».
То есть для содержания регулярной армии необходимо ввести специальный налог.
Пересветов считал, что служебная карьера должна определяться не знатностью рода, а личными заслугами и храбростью. Армия должна держаться на дисциплине и постоянном обучении воинской науке, а воинские начальники обязаны следить, чтобы в армии не было хищений, разбоя, азартных игр и пьянства.
Предложения Пересветова были шагом вперёд по сравнению с дворянским ополчением, которое перебивалось на «подножном корму» и не удовлетворяло потребности формировавшейся православной империи, вынужденной защищаться от многочисленных врагов. Регулярная армия освобождала крестьян от участия в военных походах, отрывавших их от хлебопашества.
Кроме военной реформы Пересветов предлагал реорганизацию торговли, судов и финансовой системы государства. Конечно, все новшества, как правило, встречаются в штыки, и Иван Семёнович немало пострадал от сильных мира сего, но остался верен России и своим идеалам: «В котором царстве правда, в том и Бог пребывает, и помощь свою великую подаёт, и гнев Божий не воздвигается на царство».
«Гладко было на бумаге…»
Восхищаясь судопроизводством, введённым Иваном IV, Ричард Ченслер писал: «Жалоба подаётся в форме челобитной на имя великокняжеской милости. Она подаётся в его собственные руки и содержит просьбу о правосудии, сообразно тому, как изложено в жалобе. Великий князь постановляет решения по всем вопросам права. Конечно, достойно похвалы, что такой государь берёт на себя труд отправления правосудия».
Конечно, это было в теории или в исключительных случаях. Жалобы попадали сначала в Челобитную избу, во главе которой стоял «добродетельный» друг государя Алексей Адашев. Рядом с ним тут же оказался вездесущий поп Сильвестр, совсем недавно (летом 1547 года, во время грандиозного пожара в Москве) до смерти напугавший царя своими пророчествами.
Этот дуумвират (по сообщению летописи, «вместе сидели») и решал, какие жалобы доводить до сведения царя, а какие попридержать, отложить в долгий ящик. Сильвестр внушал Ивану хранить правду и нелицеприятный суд и по-прежнему имел на него большое влияние.
Сильвестр и Адашев создали группу единомышленников – Избранную раду. Конечно, они привлекли в неё многих бояр, а по Судебнику за Боярской думой были закреплены права, которые она присвоила себе при малолетстве царя, – её решения становились законом и без его утверждения. Поэтому боярская верхушка по-прежнему своевольничала.
В октябре 1550 года приговором Ивана IV «Об испомещении в Московском и окружающих уездах избранной тысячи лучших людей» начала создаваться царская гвардия. Она формировалась из детей боярских, должна была постоянно находиться при государе, охранять его и выполнять экстренные поручения. Будущей гвардии предназначалась роль военного училища, из которого можно было бы черпать командные кадры.
Не получилось. Для «лучшей тысячи» набрали 1078 человек, но ни в одном из уездов, близких к Москве, не нашлось земли для их содержания. Указ царя благополучно похоронили.
В практику управления десятью миллионами подданных вернулись поборы, вымогательства и штрафы.
За 1547–1555 годы налоги выросли в четыре с половиной раза. Собирали их наместники и волостели, которые перекладывали основную тяжесть податей на простых людей, освобождая от оных родных и друзей, также тех, кто откупался взяткой. Не уплативших налогов обращали в холопов. Впрочем, простолюдинов ввергали в неволю и без долгов.
Крестьяне стали бросать свои деревни: приходили во владения монастырей, шли к боярам и дворянам, находившимся в силе, бежали на юг и в Поволжье. Умножились разбои. В Москве произошло несколько бунтов – люди возмущались «оскудением жизни». Бунты подавили, активных участников сопротивления казнили. Но тут же последовали беспорядки в Новгороде, Владимире и Рязани.
Ричард Ченслер так определял положение дел России: «По моему мнению, нет другого народа под солнцем, который вёл бы такую суровую жизнь».
Тяжёлая борьба за существование подталкивала людей, потерявших надежду на лучшее, к пьянству.
«Что касается пьянства и разврата*, то нет в мире подобного. Ни в одной стране не бывает такого пьянства», – утверждал Ченслер. Ему вторил товарищ по путешествию в Россию Адамс Климент: «Когда я был там, я слышал о мужчинах и женщинах, которые пропивали в царском кабаке своих детей и всё своё добро. Когда кто-нибудь заложит самого себя и не в состоянии бывает заплатить, то кабатчик выводит его на проезжую дорогу и бьёт по ногам. Если прохожие, узнав в чём дело, почему-либо пожалеют такого человека, то они платят за него деньги, и тогда его отпускают».
Первый кабак появился в Москве в год созыва первого Земского собора. К концу 1550-х годов эта зараза распространилась по всей центральной России. «В каждом значительном городе, – свидетельствует А. Климент, – есть распивочная таверна, называемая корчмой, которую царь отдаёт на откуп, а иногда жалует на год или два какому-нибудь князю или дворянину в награду за его заслуги. Тогда последний на весь этот срок становится господином всего города, грабя и расхищая и делая всё, что ему угодно».
За взятки наместники и волостели закрывали глаза на подпольные корчмы, действовавшие там, где не было царских. Законы, выработанные первым Земским собором, не работали. Кому жаловаться? До неба высоко, до царя далеко.
Бояре не стеснялись и грабили простых людей. В холопы часто обращали не за долги, а по своему хотению, увеличивая тем самым свои владения и население в них. «Смиренный и благочестивый» Адашев, когда-то простаивавший на молитвах сутками и ухаживавший за больными нищими, превратился в могущественного сатрапа. Он сажал людей в тюрьмы,
В отношении разврата мемуарист явно ошибался. Вот свидетельство его современника: «Прелюбодеяние, насилие и публичное распутство весьма редки, противоестественные пороки совершенно неизвестны, а о клятвопреступлении и богохульстве не слышно». давал назначения и снимал с должностей, налагал на вельмож опалы и даже выдавал жалованные грамоты. Нагло вписал своё имя в «Государев родословец» (1555), на что не имел ни малейшего права, но высшая аристократия страны проглотила и эту пилюлю.
Сильвестр, напарник Адашева, по сообщениям современников, правил «аки царь», разве что не сидел на троне и не держал в руках государственных регалий. Не забывал, конечно, о своих материальных интересах – сына поставил во главе Таможенной избы.
Редко собиралась Боярская дума, Избранная рада узурпировала и её власть. Законы, принятые первым Земским собором, не действовали. Словом, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги» в лице скрытой оппозиции молодому и неопытному государю, о начале самостоятельного правления которого Р. Ченслер писал: «Русские люди находятся в великом страхе».