Великий князь Василий Иванович, получив в наследство от отца это книгохранилище, озаботился тем, чтобы составить каталог Либерии. Поскольку книги были в основном на греческом и латинском языках, он обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой прислать в Москву мужа, который бы знал иностранные языки.
Выбор патриарха пал на сына албанского воеводы Максима Грека, получившего образование в Париже и во Франции. Московское книгохранилище поразило Максима. В «Сказании…» говорится: «По мале же времени великий государь, приснопамятный Василий Иоаннович, сего инока Максима призвав, и вводит его в свою царскую книгохранительницу и показа ему безчисленное множество греческих книг. Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве безчисленного трудолюбовного собрания и с клятвою изрече перед благочестивым государем, яко ни в грецех толикое множество книг сподобихся видеть».
Следующее упоминание о Либерии относится уже ко времени Ивана Грозного. После взятия Дерпты (1565) царь повелел выселить оттуда немцев и разместить их по русским городам. За переселенцами последовал Иоганн Веттерман, который «пас стадо, как праведный пастырь, и, когда не было у него лошади, шёл пешком от одного города до другого». Так он попал в Москву.
Иван Грозный узнал о Веттермане как о человеке великой учёности и решил показать ему книжное собрание предков. Демонстрация раритетов проходила в присутствии высших царских сановников: польского дьяка Андрея Щелкалова, хранителя печати Ивана Висковатого и казначея Никиты Фуникова. Пастор был поражён, увидав ряд сочинений древних авторов, известных в Европе только по упоминанию о них в литературе поздних столетий. По уверениям Франца Ниенштедта, автора «Хроники» (1604) и рижского бургомистра, «Веттерман заявил, что хотя он беден, но он отдал бы всё своё имущество, даже всех своих детей, чтобы только эти книги были в протестантских университетах, так как эти книги принесли бы много пользы христианству».
Косвенным подтверждением данного случая может служить ехидное замечание князя Курбского в одном из его писем, в котором говорится, что некоторые богатые люди на Руси любят похвастаться своей библиотекой: «Писание священное и отеческое кожами красными и златом с драгоценными камнями украсив, и в казнах за твёрдыми заклёпы положи, и тщеславнующеся ими, и цены слагающие, толик и толики сказуют приходящим».
То есть держат книжные сокровища втуне, лишь изредка из тщеславия показывая их людям, могущим оценить уникальность и значимость Либерии.
Несколько раньше рижского бургомистра о библиотеке Грозного писал польский канцлер Лев Сапега. 16 марта 1601 года, находясь в Можайске, он сообщал папскому нунцию в Краков: «В деле светлейшего кардинала Сан-Джорджо, возложенном на достопочтенного Петра Аркудия, – справиться у московитян о некоей греческой библиотеке, – я приложил в этом деле крайнее старание, но, как я слышал от самых главных сенаторов, никакой такого рода библиотеки в Москве не было. Сначала-то они, по обычаю своему, хвастали, что очень много греческих книг у их патриарха, но когда я тщательно настоял, то решительно отрицали, чтоб у них была какая-либо знаменитая библиотека».
То есть от одного и того же времени два западноевропейца оставили прямо противоположные суждения о наличии Либерии, после чего упоминаний о ней нет почти столетие.
Следующий эпизод, который имеет отношение к библиотеке, относится к правлению царевны Софьи, которая посылала дьяка Большой казны Василия Макарьева обследовать тайный подземный ход под Кремлём. О результатах экспедиции дьяка мы знаем из донесения бывшего пономаря московской церкви Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, которое он подал в 1724 году в канцелярию фискальных дел: «Есть в Москве под Кремлём-городом тайник, а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками до стропу[26]. А те палаты за великою укрепою; у тех палат двери железные, поперег чепи и кольца проёмные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, а в них решётки без затворов. А ныне тот тайник завален землёю за неведением, как веден ров под Цехгаузный двор, и тем рвом на тот тайник нашли на своды, и те своды проломаны и, проломавши, насыпали землю накрепко».
На вопрос, откуда ему известно о тайнике, пономарь объяснил, что «стал сведом Большия казны от дьяка Василья Макарьева. Сказывал он, был-де он по приказу благоверный царевны Софьи Алексеевны посылай под Кремль-город в тайник и в тот тайник пошёл близь Тайницких ворот, а подлинно не сказал, только сказал подлинно, куды вышел – к реке Неглинной, в круглую башню, где бывал старый точильный ряд. И дошёл оный дьяк до вышеупомянутых палат, и в те окошка он смотрел, что наставлены сундуков полны палаты; а что в сундуках, про то он не ведает; и доносил обо всём благоверной царевне Софье Алексеевне. И благоверная царевна по государеву указу в те палаты ходить не приказала. А ныне в тех палатах есть ли что, про то он не ведает».
Вологда. Соборные горки. По одной из версий там спрятана библиотека Ивана Грозного
По приказу Петра I на поиски «поклажи» отпустили некую сумму денег, и Коион Осип деятельно занялся её поисками, но после смерти императора их приостановили. В 1734 году всё начали сначала, но «работы было немало, но токмо поклажи никакой не отыскали». Ни до одного из указанных Осиповым мест в раскопках так и не дошли.
Но о Либерии помнили, и не только в Москве. В 1819 году профессор Дерптского университета Христофор Христиан фон Дабелов обнаружил в архиве города Пярну несколько пожелтевших листочков с записями на старонемецком языке. Они содержали в себе перечень некоторых редких книг из библиотеки Ивана Грозного. Указывалось их количество – до 800 – и утверждалось: «Сии манускрипты писаны на тонком пергаменте и имеют золотые переплёты. Мне сказывал также царь, что они достались ему от самого императора [Византии] и что он желает иметь перевод оных, чего, однако, я не был в состоянии сделать».
Из этого текста следует, что в руках у учёного оказалась позднейшая копия каталога Либерии, составленного современником Грозного. К сожалению, он оказался анонимным. Дабелов поспешил опубликовать найденную им опись, а оригинал вернул в архив Пярну, где он вскоре затерялся. Это печальное обстоятельство констатировал Вальтер Фридрих Клоссиус, коллега Дабелова. Изыскания профессора в библиотеках и архивохранилищах России привели его к выводу о том, что искомое книжное собрание «не смогло спастись от гибельных опустошений, испытанных Россией в прежние времена».
Тщетными оказались поиски книжных сокровищ Кремля и приват-доцентом Страсбургского университета Эдуардом Тремером. Поработав в русских архивах, он подал прошение на имя царя, чтобы ему разрешили при помощи металлического зонда провести археологическое исследование на территории Московского кремля. Но и эта форма поиска Либерии оказалась безрезультатной.
Тем не менее инициативу Тремера поддержали русские учёные. В 1894 году И. Е. Забелин, Н. П. Лихачёв и А. И. Соболевский выпустили ряд статей, посвящённых подземной Москве. Пользуясь этим, директор Исторического музея князь Н. С. Щербатов получил разрешение на повторные раскопки в Кремле. В ходе земляных работ были обнаружены каменные стены древней кладки и начало подземного хода под Арсенальной башней. Но здесь кончились средства, отпущенные на раскопки, и их остановили.
Но журнальная полемика по вопросу существования Либерии продолжалась. Сотрудник Главного архива Министерства иностранных дел С. А. Белокуров вспоминал о ней:
– Я счёл нелишним напечатать в «Московских ведомостях» своё мнение по этому вопросу[27], именно, что в Московском кремле под землёй нет ни библиотеки, ни архива царских XVI века. Моя статья не убедила г-на Соболевского в ошибочности его мнения, и ответ свой он поместил в одном из номеров «Нового времени». Между нами завязалась полемика, принявшая такой тон, который заставил желать возможно скорого её прекращения. С тем большею охотою я привёл в исполнение это своё желание, что вполне убедился в бесполезности полемики для выяснения затронутых вопросов. Принятый г-ном Соболевским тон мешал спокойному обсуждению предмета речи; а обнаруженные им в статьях познания не давали надежды узнать что-либо новое касательно библиотеки или архива царских XVI века. Вместо полемических статей нашёл я более полезным написать особое исследование о спорных вопросах».
Самым распространённым мнением учёных в отношении Либерии была мысль о её гибели во время страшного пожара 1571 года. Белокуров подошёл к этому вопросу с другой стороны: существовало ли вообще это легендарное книжное собрание? Чтобы ответить на него, он проверил самые древние источники, в которых впервые упоминалось о библиотеке московских государей. Поскольку считалось, что книгохранилище Грозного досталось ему от отца и деда, учёный перечитал тексты всех древних летописей. Ни в одной из них он не нашёл ни единого слова о том, что кто-либо из московских великих князей или царей владел большим собранием иноязычных книг.
«Если эти книги погибли в огне войн и пожаров, – рассуждал Белокуров, – летописцы обязательно об этом упомянули бы».
При этом учёный подчёркивал, что первое свидетельство о библиотеке Ивана IV появилось не в древних летописях, а в неизвестно кем сочинённом жизнеописании мыслителя XVI столетия Максима Грека, то есть в документе вторичном и сомнительной достоверности. Изучение же собственных сочинений учёного Грека выявило поразительный факт: в них не было ни единого упоминания о царской библиотеке.
Исследование Белокурова о библиотеке московских государей заняло около тысячи страниц печатного текста.
Выводы учёного были кратки и категоричны:
«1. Мы не имеем ни одного современного русского свидетельства о существовании в XVI в. царской библиотеки, состоящей из громадного количества иноязычных рукописей (греческих, латинских и еврейских).