– За хлеб, за соль твою спаси тебя бог, государь! Всем довольны мы ныне.
Грязной подошел к Симеону и низко поклонился ему.
– Не обессудь!
Тяжело вздохнув, Иоанн закрыл руками лицо.
– Ласка ваша нам в утешение. А токмо колико любезнее было бы во всем ту ласку зреть. – И не сдерживаясь, судорожно сжал посох. – Примолвлял нас и Старицкой-князь и Курбской Ондрей. А было то на словесах. В душах же имали скверны и змеиные помыслы противу меня. – Он согнул по-бычьи шею и исподлобья поглядел на Симеона. – Да и ныне дошло до нас, будто охочи иные князья на столе московском зреть Василия Шуйского.
Шереметев и Замятня, позабыв непримиримую рознь, тесно прижались друг к другу и не смели вздохнуть.
– Тако ли, бояре? Аль после Старицкого убиенного Шуйскому черед пришел?
Белые, как личина, оставленная в сумятице каким-то шутом, стояли Овчинин и Ряполовский.
– Не противу тебя восставали, – горлом выдавил Овчинин. – Ты нам царь, богом данный. Токмо о родах боярских, хиреющих ныне, печалуемся.
Грязной с возмущением сплюнул.
– И израды не замышляли?
Стольник отступил. Недельщик толкнул Неупокоя коленом под спину.
Узник шлепнулся под ноги царю.
Фуников одной рукой, как кутенка, поднял холопя и стукнул лбом о лоб Ряполовского.
– Не признаешь ли, князь, человека сего?
Овчинин первый узнал Неупокоя, но нарочно выкатил глаза и недоуменно пожал плечами.
– Не обессудь, господарь! – поклонился Неупокой Симеону. – Давненько не служил аз тебе!
Он пытался говорить так, как научили его в приказе. Но представившаяся неожиданно возможность поиздеваться над князем, выместить на нем всю свою ненависть, путала мысль и подсказывала иные слова.
Чтобы не дать сбиться холопю, Грязной стал задавать ему отдельные вопросы.
Висковатый деловито заскрипел пером по пергаменту.
Иоанн сидел, закрыв руками лицо, и молчал.
Хмельной царевич поманил к себе Сабурова.
– Чмутят бояре!
– Чмутят, царевич.
И, собрав ежиком колючий лоб, Микола Петрович приложил палец к губам.
– Да и не токмо сии, а и Шереметев не мене.
В его испуганных глазах блеснула надежда. Он бочком подвинулся к Вяземскому.
– Заедино добро бы и с Шереметевым поприкончить.
Вяземский по-приятельски хлопнул князя по животу и многозначительно ухмыльнулся.
– Во всяку прореху ткнем по ореху. Аль темниц на Москве не достатно?
Замятня торжествующе повернулся к Шереметеву.
Исчезнувший куда-то Фуников запыхавшись ворвался в трапезную.
– Опытали Неупокоя?
Грязной утвердительно кивнул.
Казначей положил руку на плечо Сабурова.
– Принимай гостюшка, князь.
Спина Иоанна заколыхалась от неслышного смеха.
Перед пораженными Сабуровым и Шереметевым вырос Тын.
– Дозволь молвить! – упал Федор в ноги царю и трепетно приложился к его сапогу.
– Сказывай, перекрестясь!
Откинувшись в угол, Тын ткнулся об пол лбом и клятвенно поднял руку:
– Перед Господом нашим, Исусом Христом.
– Сказывай, сказывай!
– Соромно было мне, государь, слушать хулу на тебя.
Плечи Грозного зябко поежились, и рука нащупала посох.
– Сказывай!
– Печаловались Шереметев с Сабуровым на то, что, дескать, торговым людям да царю занадобились дороги в иноземщину, да еще жадны худородные до княжьей земли. А нам испокон века земля дадена. Нам ни к чему басурмены.
– Пиши! – выплюнул Грозный, опуская на плечо дьяка тяжелую руку свою.
Висковатый торопливо заскрипел по пергаменту.
Заблюда, грузно навалившись на стол, с злорадной улыбкой слушал показания языка. Пряслов и Рожков суетливо напяливали на себя шубы.
– Не гневайся, государь! – объявили они вздрагивающим голосом. – Отпусти.
– А то посидели бы, – запросто потрепал их по спинам царь.
Рожков с омерзением повернулся к боярам.
– Краше татарина-нехристя почеломкать, нежели зрети злодеев, хулящих избранника Божия! Отпусти!
Иоанн хрустнул пальцами и, скорбно взглянув на образа, спрятал в руки лицо, чтобы не выдать своего настроения.
«Ужо разнесут они молву про земских! – с наслаждением подумал он. – Кой из гостинодворцев еще стоял за бояр, навеки спокается».
Замятня стоял не двигаясь, точно на него напал столбняк. Только жалко топорщилась щетинка на лбу да вздрагивала испуганно на кончике носа прозрачная капелька.
Опираясь на посох, Иоанн зло поднялся и оттолкнул от себя кресло ногой.
– Рядком их поставить! – крикнул он вдруг и изо всех сил вонзил посох в дверь.
Советники ринулись на бояр и поставили их на колени.
Заблюда торопливо накинул скатерть на образа.
– Не можно угодникам Божьим зреть крамольников богомерзких.
Иоанн величаво тряхнул головой, высоко поднял правую руку и с трудом разодрал плотно стиснутую ленточку губ:
– А русийское самодержавство изначала сами володеют всеми государствы, а не бояре!
– Истина! – устремил Заблюда вдохновенный взгляд в занавешенные образа.
– Истина! – молитвенно подхватили советники.
Годунов же зажмурился и сладенько выдохнул с таким расчетом, чтобы слышно было царю:
– Бог глаголет устами его. Воистину велелепен и разумен, и могуч, яко царь Соломон!
Выдернув из двери посох, Грозный ткнул поочередно острием его в бояр.
– Велегласно реките за государем своим!
Он откашлялся, резнул окружающих ястребиным взглядом и торжественно возгласил:
– Аз, великой государь, царь и великой князь Иоанн Васильевич, всея Русии самодержец.
И, передохнув, притопнул ногой:
– Велегласно реките!
Четыре боярина, уткнувшись лицами в пол, разнобоем повторили гордые слова его.
– …Володимирской, Московской, Новагородской…
Все выше, величавее и могущественнее звучал голос царя. Трепещущие пальцы поднятой правой руки, изогнувшись, стремительно скользили в воздухе, мяли его, как будто хотели зажать в кулак, уничтожить все, что посмеет не подчиниться безропотно.
– …царь Казанской, царь Астраханской, царь Сибирской, государь Псковской…
– Велегласно реките!
Замятня приложил руки к груди. Он уже овладел собой и, чтобы обратить на себя внимание, визгливо выкрикивал слово за словом, с песьим умилением поглядывая на каменно-неприступное лицо царя.
– …великой князь Смоленской, Тверской, Югорской, Пермской, Вятцкой, Белгородцко и иных…
Священный трепет овладевал трапезной. Руки Грозного уже пророчески простирались к небу; голос звучал, как вещее предрекание. Затуманившийся взгляд скользил над головами людей так, как будто оторвался от земли для иного, ему одному доступного созерцания.
– …государь и великой князь Новагорода низовыя земли, Черниговской, Рязанской, Полотцкой, Ростовской, Ярославской, Белозерской, Удорской, Обдорской, Кондинской и всея северныя страны повелитель и государь…
Он оборвался, вытянулся на носках и, приложив к уху ладонь ребром, настороженно прислушался.
– Ей, Господи! Твой раб недостойный…
И, прищурившись, пошарил глазами по оцепеневшим в суеверном экстазе лицам. Торжествующая усмешка едва заметно плеснулась по краям губ и потонула в оттопырившемся клинышке бороды.
– …вотчинный земли Лифляндския, – воркующим щебетом пронеслось где-то в вышине, как будто далеко за хоромами, и неожиданно резко разрослось в громовой раскат:
– …и иных многих земель государь!
Руки истомленно легли на грудь.
– Пить, – тихо попросил Грозный, почти падая на Вяземского, и воспаленными губами жадно припал к ковшу.
В трапезной стояла мертвая тишина. Только Заблюда, не в силах сдержать благоговейного умиления, сдушенно всхлипывал перед занавешенным киотом. Но от этого, казалось, тишина смыкалась еще торжественнее и благолепнее.
Грозный допил вино, отставил ковш и вдруг вскочил разгневанно с кресла.
– Убрать!
Неупокой ухватил Ряполовского за бороду и с силой рванул к себе. Симеон вцепился зубами в руку холопя, носком сапога откинул его в сторону и подполз к царю.
– Убей, государь, токмо не допусти, чтобы смерд нечистыми перстами своими касался гос…
Он не договорил. Десятки рук стиснули его рыхлое тело и поволокли вон из трапезной.
Шереметев и Сабуров, крепко обнявшись, отчаянно отбивались от наседавшего на них Тына.
Грязной приказал связать их.
Биркин и Загряжский с издевательскою усмешкою предложили Овчинину следовать за ними.
Боярин послушно подчинился и направился к выходу.
У порога он задержался на мгновение, что-то соображая, и резко повернулся к царю:
– На милостях твоих бью тебе челом, государь. Токмо памятуй: испокон веку крепка была земля русийская не смердами, а господарями!
Царевич прыгнул к порогу и, подхватив с пола машкеру, напялил ее на перекошенное лицо Овчинина.
– А пригож скоморох! Ужо распотешатся мыши те в подземельи!
Со всех концов Москвы стрельцы сгоняли людишек к урочищу, в котором чинят казнь злодеям.
Грозный, отпустив гостей, заторопился на место казни.
Низкорослый нагайский аргамак лихо помчал царя на Козье болото.
За отцом, в шеломе и тяжелых доспехах, скакал царевич.
Батожники стремительно неслись по улицам.
– Дорогу преславному! Царь! Дорогу царю!
И усердно секли всякого, кто замешкался по пути.
На Козьем болоте Иоанн, превозмогая боль в пояснице, с нарочитой легкостью спрыгнул с коня и, чуть раскачиваясь, направился к кругу.
Народ упал ниц.
Иван-царевич на полном ходу врезался в толпу и, не скрывая озорного веселья, честил на чем свет стоит татар, наградивших его норовистым конем.
Грозный погрозил сыну, а сам с сожалением вспомнил о своей утраченной юности и хвастливо шепнул боярину Турунтаю:
– А бывало… Памятуешь ли, како аз был горазд людишек давить?!
Боярин расцвел в восхищенной улыбке.
– Нешто запамятуешь ту стать твою молодецкую! Орленком летал ты, преславной!
У дыбы, окруженный дьяками и катами, стоял доставленный на Москву Микита Угорь.