Втянувшись в это дело, я пригласил Юнга пойти завтра вместе продавать марки. Я надеялся, что сумею убедить какого-нибудь торговца съездить с ними в Берлин или в Вену, после чего ему будет обеспечена стопроцентная прибыль. Правда, это было не так просто. Кого в Праге могут заинтересовать британские колонии?
Все утро до обеда я напрасно таскал по торговцам этого мальчика. Мы переходили из пассажа в пассаж, зная, что в их полумраке охотно прячутся магазины марок и фонографов. После второго пассажа господин Юнг предпочел остаться снаружи, пока я в течение двух часов уговаривал торговца в магазине. Он слушал с фонографа модные песенки и утверждал потом, что ему не было скучно. Потом, в третьем пассаже, он просадил двадцать крон, пытая счастье в игорном автомате, и я помешал его развлечению, вернувшись из магазина через полчаса с его непроданной коллекцией.
Мы договорились предпринять новый поход на следующий день, до обеда, так как после обеда молодые супруги регулярно играли в бридж. На этот раз мы предпочли центру окраину, где при меньших накладных расходах одинаково хорошо ведет свое дело еще ряд торговцев марками. Мы посетили парочку таких торговцев, одного — в Нуслях, а другого — в Вршовицах. Я ожидал, что Юнг возьмет такси, но он предпочел поехать за мой счет в трамвае. Он стоял со мной на площадке, и я должен был переводить ему остроты кондуктора, над которыми потешались пассажиры. Он тоже смеялся. И когда мы, после неудачи в Вршовицах, поехали на Жижков, он мастерски вскочил в уже отъезжающий вагон. Магазин марок на Жижкове расположен за маленькой лавочкой с канцелярскими принадлежностями. Хоть мы и не продали марки, но Юнг купил в этой лавочке для своей леди за две кроны картонного паяца. Там же любезный торговец сообщил нам, что его коллега далеко в Высочанах интересуется этими марками и готов завтра милостиво посмотреть их.
На следующий день, в воскресенье, после обеда, мы поехали в Высочаны. Дело в том, что в воскресенье набожные англичане не играют в карты. По дороге мой молодой друг заинтересовался модами наших предместий. Я сказал бы, что он изучал их очень серьезно, прямо как специалист, и даже заставил меня попросить у одного парня, который сел в Пальмовке в вагон, адрес магазина, где тот купил свой ярко-оранжевый галстук и ядовито-зеленые носки. На этот раз мы продали марки. Сделка была совершена на четвертом этаже большого доходного дома. Юнг получил чек на девять тысяч, что показалось мне теперь приемлемым. Торговыми переговорами он не интересовался, глядел все это время в окно, наблюдая, как за оградой какие-то подростки в красных и желтых майках гоняли мяч. Чек не придал ему гордости, и обратный путь мы вновь провели на передней трамвайной площадке.
Он очень сердечно поблагодарил меня, и я искренне пригласил его вскоре посетить меня. Мне нравилось то, что он интересовался сразу столькими вещами: фонографами, трамвайными остротами, футболом, носками и бог знает, чем еще. Рядом с ним я чувствовал себя лучше.
Когда Брзорад забежал похвастаться подаренной ему полутысячей британских колоний, я сказал ему, что в их отеле все же разыгрывается небольшой роман. Мне кажется, что здесь налицо брак двух бедняжек, которые не посчитались с волей мещански настроенных родителей. По-видимому, они поспешно сбежали из дому, и мне особенно понравилось в молодом человеке то, что он взял с собой лишь вещи, принадлежавшие лично ему: несколько безделушек и коллекцию марок детских лет. Впрочем, Брзорад не возражал против моего предположения и благословил такой роман в своем отеле. Дескать, ничего, только бы у них бумаги были в порядке. Юнг очень обрадовал его подаренными марками. За это он должен был выяснить для него, какая пражская футбольная команда носит желтые майки. У нее, якобы, по мнению англичанина, имеется замечательный нападающий.
Господин Юнг посетил меня недели через две. На этот раз он принес альбом из красной мореной кожи. Экономить, парнишка, не умеешь, — подумал я, глядя на него с упреком и сожалением. Ведь умудрился спустить девять тысяч за две недели.
Но это хорошее отношение к нему держалось только до тех пор, пока я не открыл второй альбом. Внезапно прежние приятные чувства, вызванные внешностью и открытым веселым характером парня, сменились завистью и подозрением.
Я завидовал. Да, потому что во втором альбоме молодого человека расположилась полная, да, совершенно полная, без пропусков, прекрасная и чистая коллекция неиспользованных служебных британских марок, в таком виде, как они употребляются различными министерствами, командованием армии, адмиралтейством, обозначенные надпечатками J. R. Official, Army Official, Admiralty Official, О. W. Official. Представьте, у молодого человека были даже все марки, от первой до последней, употребляемые королевским двором и имеющие надпечатки R. H. Official, в большинстве настолько редкие, что лишь некоторые самые распространенные из них значатся и оцениваются в каталогах. Боже правый, я ведь мог завидовать молодому человеку!
И я мог также заподозрить, что он украл их у бывшего владельца или ограбил его. Ведь я знал, что ни на какой почте Великобритании не продаются марки, используемые для официальных писем министров или королей. Так что если они появятся где-нибудь в целых сериях, то это означает, что этот их обладатель мог получить их только в виде подарка, и это в буквальном смысле слова королевский подарок, потому что с меньшей протекцией их никому не получить. Ну, так вот, если такая вещь, которой могут во всем мире похвастать два или три десятка людей, очутится в руках обыкновенного молодого человека, то невольно приходят на ум все способы, которыми он мог добыть ее, кроме одного: что он добыл ее честным путем.
Я принялся расспрашивать его исподволь, чтобы не выдать своих» подозрений.
— Откуда у вас столько разных неиспользованных марок?
— Мне их подарил отец. Когда мне было четырнадцать лет, он увидел, что я тоже начинаю интересоваться марками. — И парень с лаской посмотрел на марки, словно они напомнили ему что-то очень дорогое.
— А как они попали к отцу?
— Вот этого я не знаю, ей-богу, не знаю. Возможно, что он купил их. Он тратил на марки довольно много денег. Как вы думаете, смогу я за них что-нибудь получить?
Нет, Юнг и не подозревал, чем он обладает. Не знал, что если бы я телеграфировал моим старым друзьям из фирмы Зенфов и сообщил, что у меня лежит на столе, они примчались бы экспрессом и выложили бы, скажем, пятьдесят тысяч, не меньше… Кроме шуток, он ничего не подозревал. Только пытливо посмотрел на меня, безмолвно спрашивая, выручит ли он хотя бы две сотни, чтобы оплатить счета в отеле. Это были честные, искренние, лишенные всякой хитрости простые глаза. И эта наивность, и чистый взгляд подсказали мне, что никакого мошенничества здесь нет, ни у кого он эти марки не крал, не может такой искренний и милый молодой человек совершить нечто подобное.
А если они в самом деле принадлежат ему? Тогда молодой человек принадлежит к дюжине избранных среди двух с половиной миллиардов смертных. Только эта горстка избранных может приобрести честным путем все эти J. R. Army, R. H. и прочие Official.
Но чувство почтительности пока не завладело мной полностью. Я все еще колебался. Правда, слегка. Полной уверенности у меня не было. И чтобы замаскировать это свое состояние, я небрежно сказал ему:
— Оставьте пока мне эту коллекцию. А сумеем ли мы сбыть где-нибудь ваши марки, я скажу вам денька через три.
Представляете, он еще принялся горячо благодарить меня, собственно, чужого человека, что я разрешаю ему оставить у меня на столе его марки! Одну из интереснейших коллекций на свете. После этого я окончательно убедился, что марки ему подарило лицо, способное их раздавать.
Я заинтересовался Юнгом. Кто же он такой в самом деле и что делает в Праге? На другой день я отправился на прием к британскому послу. Вначале я должен был представиться швейцару, затем — канцеляристу и только потом — секретарю. Сами понимаете на мне была одежда, в которой я хожу на работу в банк, а рекомендовал я себя только с помощью моей старой пожелтевшей визитной карточки. Так что прошло немало времени, пока я миновал швейцара, чиновника и секретаря и очутился перед самим господином послом.
— Недавно я познакомился с одним молодым англичанином, — начал я. — Он ничем не примечателен, обыкновенный молодой, веселый, очень скромный, доверчивый, быть может, чересчур доверчивый человек и простодушный…
— Погодите! — внезапно перебил меня посол. — Господин секретарь, оставьте нас с этим господином наедине, — и с этими словами он чуть ли не вытолкнул за двери своего секретаря, который только что ввел меня сюда и ждал минуты, чтобы избавиться от меня.
— Я догадываюсь, кого вы имеете в виду, — сказал посол, когда мы остались одни. Он подошел к несгораемому шкафу, с полминуты возился, открывая его, а потом принес мне маленькую фотографию.
— Это ваш молодой англичанин?
— Я все думал, кого же напоминает мне этот молодой человек, — сказал я удивленно. — Оказывается, надо было просто вспомнить ньюфаундленскую марку! Теперь я знаю, где я столько уже раз видел лицо молодого Юнга. Конечно, это он, — подтвердил я, подумав, что посол, возможно, не имеет филателистического образования.
— Славу богу! Благодарю вас от всей души, — и голос старого человека задрожал от волнения. — Сколько мы его разыскивали! Его семья и наша империя могут опять свободно вздохнуть. А теперь расскажите, как и где вы нашли его?
Я рассказал ему о Брзораде, об отеле «Оксиденталь», о красивой госпоже Юнг, глядя на которую не скажешь, что она на пару лет старше своего супруга, о торговцах марками и наших походах к ним и, наконец, о том, как молодой Юнг, сам этого не подозревая, выдал свое инкогнито коллекцией служебных британских марок, которые попадают в руки не каждому на дороге. Все эти полчаса старый посол поглаживал мой рукав и раз двадцать признательно сжимал мою руку. Видно было, что я завоевал его расположение своим рассказом и тем, что я ни о чем не расспрашивал его.