В стихотворении создан образ автора, за которым угадываются биографические черты самой поэтессы («Отвсюду бедством утесненна»; «Я знаю скорбь лишь сиротства»; «С напастью утвердя союз, Хлад душ я ведать осужденна»), и можно предположить, что Бунина стремится здесь дополнить авторский образ, уже представленный в посвящениях литераторам, показать другую сторону своей личности, трагичную. Вероятно, именно для этого она использует оригинальную строфу, за которой не закреплена какая-либо определенная семантика, но которая ассоциируется с духовной поэзией, напоминает псалмические формы. Бунина создает образ бедной, обездоленной стихотворицы, а, по замечанию исследователя, подобная трактовка образа поэта не была традиционной для рубежа XVIII–XIX веков[336][337].
Последовательно используя оригинальную строфу, Бунина говорит о себе как о художнике, мастере, способном создавать формально сложные стихотворения (ведь неопытность, которую она постулирует в «Неопытной музе», — лишь дань литературному этикету), что коррелирует с отказом писать на заданные темы (гимны). Таким образом, поэтесса заявляет о своем умении сочинять, но и о нежелании этим заниматься в силу «бессмысленности» поэзии в ее «гимническом» изводе.
В истории русской поэзии это не первый случай, когда поэт заявляет о своем нежелании «писать гимны». В первой книжке «Аонид» за 1796 год Карамзин опубликовал «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду великой Екатерине». Ю. М. Лотман считал, что это стихотворение «является демонстративным отказом от сочинения официозных стихов»[338]. М. Шруба, разделяя его точку зрения, развивает мысль:
Думается, что дело здесь не в отказе от официоза, а в отказе от классицистской поэтики, одним из ведущих жанров которой была торжественная ода. <…> Карамзин не отказывается писать похвалу, он отказывается писать похвальную оду[339].
Это справедливо и для случая Буниной. Название стихотворения, помещенного в «Неопытной музе», отсылает к сочинению Карамзина, ср.: «Тем, которые предлагали писать мне гимны» и «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду великой Екатерине». Конечно, здесь ощутима разница в регистрах: у Карамзина это более частное высказывание, адресованное «приятелю», у Буниной — более патетическое. Карамзин пишет:
ср. у Буниной: «Народа счастие есть лучший гимн царям»[341]. Несмотря на различие в метафорах — «народ — певец», «народное счастье — гимн», нельзя не отметить общность идеи двух стихотворений: демонстративный отказ писать хвалебное сочинение (стоит отметить, что у Карамзина за ним все же следует похвала Екатерине). Различны также и сами тексты, к написанию которых побуждают: у Карамзина это ода правящей монархине, у Буниной — гимны вообще. Сходство здесь отдаленное и типологическое, но общее у них то, что авторы отказываются писать по чьему-то желанию. Можно осторожно предположить, что в стихотворении Буниной также фиксируется отказ от жанровой поэзии, по причине ее неспособности отразить весь спектр переживаний поэтессы.
Стихотворение «Мой портрет, списанный на досуге в осенние ветры для приятелей» также было впервые опубликовано в «Неопытной музе». Оно интересно еще и тем, что это одно из двух стихотворений Буниной, в котором создается авторский образ, дается автопсихологический очерк — разумеется, с поправкой на то, что это поэтический текст (ср. со стихами из письма к А. С. Шишкову «Хоть бедность не порок…», первоначально не предназначавшимися для распространения, но впоследствии разошедшимися в списках. В письме поэтесса рассказывает о своем детстве и дополняет рассказ стихотворным очерком. Последний, очевидно писавшийся без расчета на публикацию, лишен лирического пафоса и находит параллели в «домашней» поэзии, шутливой и свободной от поэтических условностей эпохи).
«Мой портрет» представляет собой монолог с вкраплением реплик условных собеседников, явно меняющихся на протяжении стихотворения. Сначала это домашние, дающие советы, чем можно унять скуку: «Здесь пяльцы и с канвой!»; «Так книгами — вот шкап! лишь шаг сюда». Именно они побуждают поэтессу к сочинительству: «„Ну вот чернилица!“ — Прекрасно! точно так!»[342] Эти строки, поясняющие решение поэтессы взяться за перо, коррелируют с тем, что Бунина писала в предисловии к «Правилам поэзии» Шарля Баттё, переведенном ею «в пользу девиц»:
Истинная цель моего предприятия <перевода и издания сочинения Баттё. — М. Н.> заключается в желании занять часы, оставшиеся от домашних трудов тех, кои из вас обременены хозяйственными попечениями, и похитить несколько минут от туалета праздных. Слишком почту себя вознагражденною, естьли сия книга будет посредницею между вами и музами, доставя вам способ к союзу с сими нежными усладительницами нашей горестей[343].
Фраза «естьли сия книга будет посредницею между вами и музами», да и само название перевода «Правила поэзии <…> в пользу девиц», свидетельствует о том, что Бунина рассматривала этот перевод как руководство к литературным занятиям, но, как следует из предисловия, лишь в минуты досуга. Занятие поэзией позиционируется как досуг после выполнения дворянкой своих основных обязанностей либо как полезная альтернатива праздности. Идея поэзии как приятной забавы, которой можно предаться в свободное от службы время, очень характерна для дворянской литературы XVIII и начала XIX века. Так, И. Клейн упоминает журнал «Вечера», издававшийся литераторами, группировавшимися вокруг Хераскова:
…авторы особо отмечают, что предаются литературным занятиям только на досуге, на что указывает название журнала «Вечера». В редакционном введении неоднократно упоминается, что для совместных литературных занятий писатели собираются только в вечерние часы (раз в неделю)[344].
Подчеркивая «досуговый» характер этого стихотворения, Бунина акцентирует его «несерьезность», маскируя тем самым важность поднимаемых в «Портрете…» тем.
Тональность ответных реплик в стихотворении меняется: «домашние» сменяются «критиками». Они появляются в тот момент, когда лирическая героиня размышляет, о чем именно ей стоит написать стихотворение, и выступают с критическими замечаниями: «Но где тимпанов звон? / Хвалы твои несильны и негромки. / Для редких, славных дел — такой ли строй и тон!»[345] Именно «критики» (далее Бунина назовет один из хора голосов «мой рецензент») предлагают тему, которая, с их точки зрения, поэтессе под силу:
«Быть может, что берешь ты слишком свысока…
К чему поэмы все — да оды!
Что познакомее, так то и попростей!
Похвально б с пользою учить народы;
Но проповедники родятся без страстей.
Начни-ка ты с себя — себя изведай,
Потом и проповедай»[346].
Иными словами, лирической героине предлагают писать о том, что ей должно быть хорошо известно (ср., например, с советами Жуковского Елагиной и Зонтаг обратиться в писательстве к сферам, которые должны быть им известны лучше прочего). «Критики» иронизируют не только над темой, но и стилем:
«Помилуйте! здесь место ли вздыханью?
Вскричал мой рецензент, — прилично ли, что вы
Сюда поставили увы?»
— Теперь отнять, так стоп и не дочтемся!
«Однако же для стоп,
Без бед не плачем мы — без смеха не смеемся.
А это что? упал как сноп…
Какое низкое сравненье!
Нет, здесь пощада — снисхожденье —
Вам обратится в вред!»[347] —
и упрекают поэтессу за приверженность сентименталистской поэтике («вздыханье» — слово-маркер сентименталистской поэзии) и невыдержанность стилевого регистра («Какое низкое сравненье!»). При этом лексика, которую они используют, еще более сниженная: «Сочти-ка, сколько насказала! / А проку нет — все дрянь!». Словами же читателей-критиков и заканчивается стихотворение: «Так те за сном в аптеку не пошлют, И с целью труд: … Таких стихов немало мы читали»[348]. Оставляя последнее слово за «оппонентами», не отвечая на финальную реплику, поэтесса тем самым обыгрывает ситуацию, при которой сочинителю, точнее сочинительнице, следует быть покорной чужому мнению.
Бунина использует в «Моем портрете» диалогическую форму, характерную для произведений, в которых автор представляет свой взгляд на специфику творчества. Ее ввел в русскую поэзию М. В. Ломоносов («Разговор с Анакреоном»), но в XVIII веке она не была столь авторитетной, как станет в XIX веке (у Пушкина, Лермонтова, Некрасова). Показательно, что тема апробируется полукомически, в стихотворении содержится лишь намек на тот потенциал, который раскроют спустя время русские романтики.
В примечании к «Портрету» Бунина обращалась к читателям, которые сочтут стихотворение недостаточно значительным по содержанию:
осмеливаясь напечатать здесь столь маловажное обстоятельство, я сделала сие в удовлетворение моим ближним, которые одни только могут найти в нем нечто заслуживающее внимание; почему читатели весьма справедливо поступят, пропустя сии стихи, как белые листы