В тот же день подпольный райком партии узнал о «совещании». Решили выпустить листовку.
— Поручим размножить ее прилежным рукодельницам, — сказал Исаков.
При свете двух коптилок низко склонились девчоночьи головы. Перед каждой стопочка листков бумаги из ученических тетрадей. Аня медленно полушепотом диктует:
— …Убирайте быстрее урожай, молотите его…
Тихо. Слышно, как дышат девчонки, как скрипят перья.
— Не верьте фашистским посулам, что вы по-прежнему будете работать сообща, — диктует Аня. — Ни крохи хлеба врагу… Подпишите: райком ВКП(б).
Скрипят перья. Готовы пять листовок, еще пять. Семенова берет одну из них. Почерк красивый, разборчивый. Ни одной ошибки, ни одной помарки. Аня чуть улыбается: «За такую работу на школьном уроке пятерку ставят. Даже у Кати Богдановой почерк стал четким и твердым».
Наутро жители Торковичей увидели на домах, на стене старой бани, на доске объявлений рядом с приказами гитлеровцев белые квадратики бумаги. Подходили, читали. Через час по улицам носились солдаты и полицаи. Срывали, соскребали листочки. Но уже было поздно.
Зазвенели по ночам на полях косы. В заброшенных сараях, старых овинах, в лесных землянках запахло зерном. Исчезало и колхозное имущество. Неизвестные «злоумышленники» взламывали по ночам замки и растаскивали сельскохозяйственный инвентарь.
И люди как-то распрямились, стали ходить смелее. Где-то рядом райком партии. Жива, значит, Советская власть!
…Весной гитлеровцы объявили мобилизацию на восстановление железнодорожного моста через Оредеж. Из Торковичей и окрестных деревень согнали несколько десятков человек. На покрытом молоденькой травой берегу зазвенели топоры и пилы.
Аня вместе с Катей Богдановой пилила толстые бревна и словно ненароком присматривалась, как работают люди. Рядом рубил пазы старый дед Василий. И хотя ему было под семьдесят, орудовал он топором сноровисто.
Анна полюбовалась его работой и вполголоса сказала:
— Покрепче делай мост, дед Василий. По нему составы с танками да пушками пойдут. Какой, может, и против твоего внука Колюшки.
Дед Василий вздрогнул, чуть не уронил топор.
— Не болтай, Нюрка, скажи толком.
— Я уже все сказала. Теперь сам раскинь умом, что к чему.
Дед закурил, осмотрелся и с маху отсадил здоровенную щепу. Паз оказался шире, чем надо. А он продолжал тюкать топором на другом конце бревна, хитро посматривая на Аню.
В полдень фельдфебель, руководивший работой, стал проверять подготовленные дедом Василием бревна. Измерил, и лицо его стало малиновым от гнева.
— Руссиш швайн! Негодный работ, — закричал гитлеровец.
Дед невинно моргал глазами и тихо бормотал:
— Стары мы, господин начальник. Ошиблись маленько. Стары и слепы.
На другой день исчезло несколько ящиков гвоздей. Неожиданно сорвалось в реку десятка два бревен. Строительство затянулось. Пришлось вызывать команду саперов.
…Ночью в окошко дома Семеновых кто-то тихо постучал. Аня проснулась моментально. Стук повторился. Потом еще. Так мог стучать только связной от командира партизанского отряда Бухова. Но сегодня он не должен быть. Аня села на кровать и несколько секунд мучительно выжидала. И опять условленные: тук, тук.
— Кто там? — спросила подпольщица.
— Картошки не найдется продажной? — услышала она пароль.
В сени вошел связной Макаров.
— Саша? Почему сегодня?
— Срочное дело. Идем. Иван Иванович ждет.
Аня быстро собралась. Огородами вышли к балке. Когда-то здесь было любимое место для пионерских игр в Чапаева, в разведчиков. Макаров легонько свистнул. Из почерневших, промытых осенними дождями кустов вышли двое.
— Аня? — Исаков едва узнал в высокой, одетой в мужское полупальто женщине бывшую пионервожатую.
— Я, Иван Иванович!
— Вот возьми-ка. — Исаков вынул из вещмешка пакет. — Это листовки! Обком партии прислал.
— У вас есть связь с Ленинградом? — Аня чуть не заплясала от радости.
— Есть. Теперь наконец есть, дорогая ты наша рукодельница. Расскажи об этом своим помощницам.
Прошло несколько дней. Население Торковичей и окрестных деревень узнало правду о гитлеровских «заготовках» теплой одежды. В листовке Ленинградского обкома партии приводились выдержки из приказа командующего 16-й гитлеровской армии фон Буша:
«Любыми средствами должна быть захвачена меховая одежда всех видав… собрана и сохранена и другая пригодная для зимних условий одежда: зимние пальто на вате, куртки и штаны… теплое зимнее белье, наушники… валенки».
На очередной встрече Катя Богданова, давясь от смеха, рассказывала:
— Наш постоялец лейтенант все удивляется: «Бедный русский мужик. Как зимой ходит? Нет меховых шуб, нет зимних сапог». Это по-ихнему валенок. Ну а мы отвечаем: «В туфлях бегаем. Привыкли».
— Девочки! А давайте-ка нашим бойцам свяжем варежки, — предложила Анна.
— А как переправим? — спросила Лена.
— Ну, это я на себя возьму, — ответила Аня.
Вскоре в одну из частей Ленинградского фронта пришла скромная посылка от комсомолок и пионерок оккупированного Оредежского района.
…Почти все утро в Торковичах ревели моторы. Беспрерывно дрожали и звенели стекла в домах. Часть машин, не останавливаясь, проходила в соседние деревни. В поселке осталось несколько штабных вездеходов и с десяток «оппелей». Солдаты сгружали какие-то ящики, чемоданы, тюки.
Юные подпольщицы — то одна, то другая — появлялись возле школы. Девушкам удалось установить примерное количество машин и солдат. Но как выяснить, зачем они прибыли в Торковичи? Может быть, просто пришли на отдых или готовятся резервы для фронта?
Помог случай. Один из офицеров увидел Катю Богданову.
— Эй, ты, иди ко мне, — окликнул он девушку.
Катя подошла.
— Мить. Будешь комната мить… — Офицер жестами показал, что требует помыть полы.
— Гут, гут. — Катя закивала головой.
Она быстро разыскала ведра, тряпки. Вошла в знакомый коридор. С грустью посмотрела на ободранные стены, захарканный пол. Вспомнились школьные годы. Веселые, беззаботные…
Катя принялась мыть пол. Гитлеровцы не обращали внимания на девушку в замасленной кацавейке. В разговорах между собой часто упоминали слово «партизанен». Катя прислушивалась, стараясь понять, почему так возбуждены солдаты.
— Слушай, ты знаешь такую речку Городенка? — обратился к ней один из гитлеровцев, как видно переводчик.
Услышав чистую русскую речь, Катя даже уронила от неожиданности тряпку.
— Городенка? — Она медлила с ответом, стараясь сообразить, зачем нужна фашистам эта маленькая лесная речушка.
— Знаешь или нет? — спросил еще раз переводчик.
— Теперь не пройти к ней. Видите, какая непогода. Вот ударят морозы, тогда можно по болоту выйти на Городенку.
Переводчик что-то сказал офицеру, стоявшему рядом. Офицер рассмеялся, махнул рукой.
Быстро окончив мыть полы, Катя почти бегом направилась к Семеновой. Аня внимательно выслушала подругу, крепко ее обняла и расцеловала:
— Катюша, милая, ты настоящая разведчица! Иди теперь домой и никому… А я сделаю все остальное.
Из подпольщиков только Галя Комлева знала, где находится отряд Бухова. Ей, четырнадцатилетней пионерке, удивительно самоотверженной и смелой девочке, было доверено ответственное поручение — быть связной.
Посылать Галю ночью в непогоду Ане не хотелось. Но другого выхода не было.
— Коля, сбегай за Галкой Комлевой, — попросила она братишку. — Одна нога здесь, другая там.
— Есть, товарищ командир. — Николай проворно соскочил с печки, схватив пальтишко, шмыгнул за дверь.
Вскоре он вернулся со своей одноклассницей. Пока Галя снимала пальто, ботики, Аня подумала, как за это время Галина похудела, изменилась. На вид ей не больше одиннадцати-двенадцати лет. Но глаза словно у человека, прожившего долгую жизнь.
Галина Комлева.
— Галочка, слушай и запоминай! — Семенова рассказала ей, что надо передать Бухову. Велела еще раз повторить. Потом спросила: — Дорогу найдешь?
— Хоть глаза завяжите, — ответила Галя.
До партизанского лагеря от Торковичей было километров семь. Но это если идти днем. А ночью, в метель расстояние увеличивалось вдвое-втрое. Да и из поселка выйти нелегко. Гитлеровцы зорко охраняли все дороги.
Галя сумела обойти часовых и к полуночи, полузамерзшая, добралась до лагеря отряда Бухова. К утру партизаны сменили «местожительство», оставив врагу пустые шалаши да головешки потухших костров…
Много отважных дел было па счету торковичских подпольщиков. Старожилы Оредежа с восхищением рассказывают о праздничном подарке юных героев в день двадцать четвертой годовщины Октября. Поселок украсился красными флагами. А было это так.
Дней за пять до Октябрьских праздников юные подпольщицы собрались у Семеновой. Как обычно, стали заниматься рукоделием. Но что-то не клеилось. Нет-нет да кто-то и скажет: «Как-то Галка?» И сразу становилось тихо и грустно. И вдруг стук в дверь. Аня пошла открывать. Из сеней донесся радостный, счастливый голос:
— Анна Петровна, здравствуйте!
Забыв про конспирацию, девчонки тоже выскочили в сени и начали обнимать подругу.
— Дайте же ей раздеться… Да не шумите так… Не шумите, — урезонивала девчат Семенова.
Галя разделась. Попросила ножницы. Ловко вспорола подкладку пальто. Оттуда выпало несколько пакетов.
— Листовки? Ну ты и молодец, — усаживая девочку, говорила Аня.
— Не пустой же такой путь идти, — лукаво улыбнулась Комлева. — Это поздравление с праздником. Бухов сказал: «Пусть народ знает, что Советская власть и партия рядом».
Девушки стали читать листовку. Всем вспомнилось мирное время: в этот день поселок расцветал кумачом, ярко горели огни клуба, а в каждом доме был накрыт стол, царило веселье.
— Анна Петровна, хорошо бы флаг вывесить, — неожиданно сказала Сусанна. — У нас где-то он спрятан в сарае.
— А верно, девочки, неплохо бы! — поддержала ее Комлева.