Янка плюхнулась на диванчик рядом со мной, а Нильс взволнованно и смущенно заходил в тесном пространстве, все время натыкаясь на углы столика и переборки.
Потом он заломил руки и простонал:
– Леша, она ж меня соблазняет…
– Жаль, – отметил я, не отрываясь от книги.
– Что – жаль? – Нильс присел на краешек рундука. Заерзал.
– Жаль, что не меня.
– Так ей же двенадцать лет!
– Они тут с двенадцати уже рожают.
– Но мне-то не шестнадцать, – простонал в отчаянии Нильс.
– Ты и в шестнадцать бы не родил, – отчеканила Яна. – Половая принадлежность не того типа. Даже добрый Эатуа тут не поможет.
– А вы, Яна Казимировна, – вспыхнул старик, – тут тоже совсем распустились.
– Гораздо раньше, – делая вид, что увлечен чтением, проворчал я. – В седьмом классе средней школы. Я помню…
– Какие могут быть шутки! – Нильс снова трагически воздел сухие лапки к небу. – Она меня соблазняет!
– А вы? – с чисто женским интересом придвинулась к нему Яна.
– А я… Я возбуждаюсь! – признался, будто за борт бухнулся.
– Ну и на здоровье. В любом возрасте полезно.
– Но как же… Она ко мне на колени садится. Грудью жмется. И глазками так играет… Что делать, Леша?
– Ты, Ильич, – интимно посоветовала Яна, – главное, девственности ее не лиши. А то жениться придется. Или – бултых в малую лагуну, акул кормить. У них тут с этим – суровая простота.
– Как вы можете шутить?
– Это не шутки. – Я захлопнул книгу. – Я заметил, что наш старый вождь на вас тоже со значением поглядывает.
– Что вы имеете в виду? – испугался Нильс.
– Совсем не это. Он на вас как на выгодного для племени жениха смотрит. Вы для них – весьма престижная партия.
– Да, – с готовностью подхватила Яна. – Человек в возрасте, солидный, своя яхта И главная перспектива – потомства не будет.
– А если будет?
– Поздравим.
– Что делать, Леша?
– Что сердце подскажет. Ты только, Ильич, держи меня в курсе.
– В курсе чего?
– Ну… Как развиваются ваши романтические отношения.
– Но это не этично. Это настолько интимно.
– Да нам подробности не нужны, – успокоила его Яна. Соврала, конечно. – Вы нам – факты. Что состоялось, что наметилось.
– Распустились! – Нильс поднялся, довольно энергично.
– Яков Ильич, – сказал я ему вслед. – В самом деле – держите меня в курсе. Могут быть некоторые осложнения.
– Но она же первая начала, – с возмущением, по-мальчишески оправдался Нильс.
– А ты, смотри, первым не кончи, – буркнула Яна.
Нильс, потеряв от возмущения (и смущения) дар речи, выскочил на палубу, охладиться.
– Пошли спать, Серый, – позвала меня Яна.
– Иди ложись. Сейчас моя вахта.
Я вернул книгу на место, сделал себе кофе и, забрав чашку, тоже выбрался под звезды. И задумался – в какое место мозаики этот камешек вложить? Тем более интересно, что в книге я обнаружил вложенный меж страницами ксероксный листочек со словарем. Такой же, как и в экземпляре, принадлежащем «папочке» Нильса.
Хорошо кто-то к чему-то подготовился.
Буйство на берегу постепенно затихало. Только мерцали немного затухающие отблески костра. Да бродили вокруг него вялые тени островитян.
Понизовский бросил за борт окурок, дружески приобнял Нильса:
– Пошли, старина, в койки. Тебе нужно силы беречь.
Нильс оскорбленно сбросил его руку:
– Придержите ваши шуточки для аборигенов.
Когда мы с Семенычем остались одни, он сказал:
– Я на берег, Серый, инкогнито. Постараюсь в «па» заглянуть. Дай мне твою пушку на всякий случай.
Я взял пистолет из пуфика, отдал его Семенычу.
– Может, ракетницу возьмешь?
– Не стоит. Поглядывай тут. – Он спустился в шлюпку и без стука уключин и плеска весел растворился во мраке тропической ночи.
Вернулся Семеныч не скоро, но еще затемно.
– Обошлось? – спросил я.
– Для меня – вполне.
Ясно.
Семеныч жадно закурил. Приблизил ко мне лицо:
– Знаешь, Серый, что я там, за этой оградой разглядел?
– Головы на кольях?
– Почти. – Он выдохнул мне прямо в ухо: – Женские скальпы.
Я едва не упал за борт.
РАЗВЕДКА БОЕМ
– Странно все это, Серый. Очень странно.
– Еще бы!
– Я не о скальпах. Понимаешь, мне не удалось проникнуть в «па». И знаешь почему?
– Из-за охраны с копьями?
– Никаких копий, Серый. Это бутафория. Странно другое… Я легонько вырубил одного стражника и заглянул за ограду. А там – другой. Я не ожидал, но успел ударить первым. – Семеныч понизил голос до шепота. И сказал такое, что подействовало на меня посильнее скальпов: – Он поставил блок. Профессионально, автоматически.
– Не слабо. – Я понял именно с этой минуты, что мое табу на участие в борьбе с криминалом потеряло свою силу на этом острове.
– …Больше того, Серый. Тот, первый, уже начал приходить в себя.
Понятно. Тоже своего рода профессионализм.
– В общем, я успел только разглядеть эти скальпы… Ну, и копья у стражников забрал. Куда бы их сунуть?
– Туда же, – сказал я. – В пуфик. Там хорошо, уютно – Янкины тряпки. Пробковые пояса.
– Держи, – он сунул мне два пистолета: мой «вальтер» и трофейный «ПМ».
Я отнес их в рубку, вернулся.
– Иди спать, – сказал Семеныч. – Я на вахту Понизовского пришлю.
– Лучше Нильса.
– Ты прав. Пусть помечтает. А ты подумай, Серый, что все это значит?
– Что именно? – Я никак не мог собрать воедино мысли и чувства.
– Почему они за старика так круто взялись? С этого надо начинать.
– Женить хотят. На Маруське.
– Зачем, Серый?
Не буду я думать. По крайней мере об этом. Я буду думать о книге, которую видел в хижине. И о книге, которую я лишь чуть пролистал здесь, на яхте. Но они мне сказали многое. Однако рано, рано пока об этом. Хотя бы потому, что это слишком невероятно.
– Как бы нам удрать отсюда, Серый? – Семеныч остановился у входа в рубку. – Да побыстрее. Иначе будет поздно.
Боюсь, что уже поздно.
Мы не случайно сюда попали.
Утром на берег мы не сошли. Один Понизовский изъявил желание навестить вождя. Мы передали с ним наши приветствия и наилучшие пожелания. А также сожаления в том, что местное гостеприимство оказалось слишком горячим для наших нежных организмов.
– Я знаю, что сказать, – заверил нас Серега, спускаясь в шлюпку.
После завтрака мы замкнули Янку на Нильса и, уединившись в кают-компании, провели с Семенычем блиц-совещание. На свежую голову. В протокол занесли для исполнения два пункта. Первый – мы ничего не знаем, мы ни о чем не догадываемся, мы ничего не подозреваем. Второй – вести себя так, чтобы пункт первый был безупречен. Поэтому – ни слова Янке, ни слова Нильсу. И тем более – ни слова Сереге.
– Ты, кстати, хорошо его знаешь? – спросил я.
– Да уж не один год. Еще с тех времен, когда он плавал в океанах науки.
– А чем он сейчас занимается?
– По-моему, ничем. Крутился в каком-то шоу-бизнесе, но, насколько я знаю, без особого успеха.
– Это он тебе идею плавания кинул?
Семеныч на секунду замялся.
– Да как тебе сказать… Скорее все-таки идея моя. Но совпала с его наводкой.
Очень доходчиво объяснил. Но настаивать я не стал. У Семеныча, видимо, есть свои причины не раскрываться.
Понизовский вернулся на яхту с дарами тропиков и с новостями.
– Вот. – Он вывалил на палубу из корзины кокосовые орехи. – Лучшая в мире опохмелка. По силе воздействия приближается к уровню рассола или кислых суточных щей.
– Лучше бы, – робко высказался Нильс, – к стопке водки.
– Кстати, Маруся просила тебя поцеловать. Но это не в моих принципах.
Несмотря на шутливый тон, Понизовский был озабочен. Даже, я бы сказал, встревожен.
– Ребята, – обратился он к нам, когда вскрыл орехи, – никто из вас на берег ночью не сходил? К девкам не бегал?
– Серый – точно, – сказала умница Яна. – Всю ночь ко мне приставал. А вот Семеныч…
– Я к тебе не приставал, – поспешил Семеныч.
– Я серьезно, – настаивал Понизовский.
– А что случилось? – Семеныч смахнул с подбородка струйку молока.
– Случилось… Кто-то напал на охрану «па». Похитил их… копья.
– Ну вот. – Семеныч потянулся к рубашке, висевшей на релинге, достал из кармашка сигареты. – Началось.
– Что началось? – вздрогнул Понизовский.
– То самое. Чем ты нас пугал. Оппозиция поднимает голову.
– Не понял.
– А что тут не понять? – Семеныч закурил, оглядел даль моря, словно искал дырку в заборе. – Они деньги вождя ищут.
Понизовский в задумчивости обхватил подбородок ладонью.
Мне понравилось, что он соблюдает правила игры.
– Логично. Нужно подсказать Мату-Ити. Беду отвести. Уж если они нас заподозрят…
– Акулам скормят?
– В лучшем случае. – Понизовский произнес эти слова так мрачно и жестко, будто подобная угроза исходила не от вождя, а от него самого…
Дня два-три прошли спокойно. Я бы сказал, безмятежно. Как и положено на острове посреди Тихого океана под горячим солнцем в безоблачном небе.
Все мы, в той или иной степени, занимались своими делами.
Аборигены готовились к празднику Полной Луны, эта подготовка заключалась в основном в неистовых плясках под луной, еще не совсем полной. По вечерам с берега доносился веселый, и я бы сказал так: многоязычный шум. Не знаю, как там галлицизмы – я ненормативную французскую лексику не изучал (нормативную, кстати, тоже), но вот что касается славянизмов, то их мое натренированное ухо улавливало в достатке. В избытке даже. В общем, к языкам здешние аборигены весьма восприимчивы.
Великий вождь Мату-Ити в своем красивом мундире катался по пляжу на велосипеде, принимал приветствия и почести, раздавал указания и приказы. Над велосипедом был закреплен цветастый дамский зонтик. А за велосипедом послушной трусцой поспешали его двенадцать верных жен – топлес и в невидимых миру бикини, сплетничая и переругиваясь на бегу.