– Ты ее, естественно, вывел из строя?
– Теряешь квалификацию, Серый. Естественно, не вывел. – Тут он опять прав. До открытой игры еще далеко. – Да, скальпы эти… Парики, конечно. И еще – несколько книг на русском языке.
– Робер Мерль, – сказал я. – Роман «Остров». Из личной библиотеки Маруськиной родни.
– Насчет квалификации беру слова обратно. Такую же книгу, пошмонав негласно спальню великого вождя, обнаружил под подушкой.
– А я еще одну на борту яхты, в гальюне.
– И что ты мне скажешь за эту книгу? – прищурился Семеныч.
– Я таки скажу. Это история экипажа «Баунти», его совместной жизни на острове Питкэрн. Это для них – сценарий. Они все оттуда «списали» – обычаи таитян, мифологию, пляски, питание, даже имена себе присвоили. И словарь Серега оттуда содрал.
– Ага! – поспешила наябедничать Янка. – Вот этот орден, акулий зуб, которым Мату-Ити спьяна Серегу наградил, – он пластмассовый. Я его потрогала.
– Серегу? – возмутился я.
– Зуб! И у девок раковины в ушах – такие на Комсомольском проспекте в переходе продаются.
– Неосторожные они, не бдительные. Не профессионалы. Хотя не все, есть бойцы.
– Я бы сказал, здесь именно профессионалы собрались, разного профиля. Актеры и боевики. Но главные силы не здесь. На подходе. Еще вопросы?
– Хорошо. Все так, Семеныч. Этнографический экзотический бордель для страдающих от пресыщения. Жизненными благами в похотливую эпоху демократии. Но мы тут при чем? Нильс-то им зачем нужен? Серега тут с какого… бока?
– Легок на помине, – проворчала Яна. – Чтоб его Тупапау укусил. Пониже пупка.
Увязая босыми ногами в песке, к нам направлялся Понизовский. Очень даже белый человек: в шортах, в тропическом шлеме. И такой же непреклонный. Со взбитой высоко на лоб правой бровью.
– Яна Казимировна, – весело намекнул он, – а что у нас на обед?
– Золотая макрель в сыром виде под соусом из диких лимонов. Устраивает?
Понизовский сел рядом, вгляделся, щурясь, в океанскую даль, всю в солнечных брызгах.
– Куда же делась яхта, я все думаю.
– Течением унесло, – пожал плечами Семеныч. – Или кто-нибудь из министров двора его величества спер. И прячет в какой-нибудь лагуне.
– Была бы рация, – бесцельно посетовал Понизовский. – Запустили бы SOS.
– Была бы рация, – непримиримо рассудила Янка, – мы бы вообще сюда не попали. Людоеды! Тьфу! Всем спасибо!
Понизовский, сыграв бровью, усмехнулся по-своему.
– Вы, Яна Казимировна, не торопитесь других осуждать.
– Серый! – Янка повернулась ко мне. – Он на что намекает? Скажи: я разве людоедка?
– Ну… – И Янку не хотелось обидеть, и врать не люблю. – Не то чтобы очень… Но при случае…
– Вот! – Понизовский вскочил. – Сегодня как раз такой случай. Готовьтесь, Яна Казимировна.
– Я тебя жрать не буду! Отравлюсь еще!
– Я тут ни при чем. Сегодня вора поймали. А у них обычай – кто на воровстве попался, того все племя съедает.
– Живьем? – ахнула Янка.
Понизовский усмехнулся, на этот раз снисходительно.
– Почему живьем? Прекрасно приготовленного. В гарнире, с приправами. С ритуальными танцами.
– Ну да… Как же без танцев… кого-то жрать…
– Вообще, у них с давних времен поимка вора – тоже повод для праздника. Мяса им всегда не хватало, так что только изредка баловались дикой свининкой. Ну, а уж если вор попадется!..
– Уртам-байрам, – брякнула Яна.
Насчет байрама не знаю, а вот то, что «Баунти» не просто шоколадка, но еще и корабль, Янка наверняка только здесь узнала, к своему изумлению.
– Не знаю, как там на байраме, – отмахнулся Серега, – а на Таити зажаривание, вернее, запекание свиньи – целый ритуал. И я думаю, наш бедный жулик его не избежит.
– А посмотреть можно? – с присущей ей скромностью поинтересовалась Яна.
– Ни в коем случае! – ужаснулся Серега. – Только для посвященных. Но, если интересно, я в двух словах расскажу. Про свинью, потому что технология здесь едина. – И он красочно и аппетитно, со всеми кулинарными изысками описал процесс запекания свиной туши. Или вора. Технология-то едина. И не лишена интереса.
Роют большую яму, обкладывают ее изнутри камнями и разжигают в ней большой костер. (Непосвященные при этом в некотором отдалении танцуют и поют.) Затем выгребают угли, зашивают в брюхо свиньи самый большой и раскаленный камень, укладывают ее на дно ямы. (Непосвященные при этом в том же отдалении поют соответствующий следующий куплет и пляшут очередной танец.) Свиную тушу покрывают листьями банана. На листья укладывают слоями ямс, таро, авокадо, манго. (Танцы и песни.) Затем – снова листья, а поверх них – слой глины.
Теперь самое сложное – ожидание. Скрашиваемое танцами и песнями. Танцуют, поют, принюхиваются. Из всех природных запахов южных островов аромат парной свинины, запекаемой с такими приправами, – самый желанный. И возбуждающий…
– Ауэ! – воскликнула Яна. – Повтори рецепт, Серега. Я запишу. И буду в родных Пеньках баловать своего танэ свежеиспеченными бандюками.
– Я, собственно, разыскал вас, – холодно ответил Понизовский, – чтобы передать приглашение на ужин.
– А его… Ну, этого… это блюдо… – спросил Семеныч, – он еще жив?
– Я тебя понял. И не пытайтесь его отбить. Тем более что уже поздно. Его уже умертвили. И, кстати, ребята, не вздумайте за столом отговариваться никакими табу. В этом случае вы становитесь сообщниками вора. По понятиям.
– И нас ожидает такая же участь? – это я спросил. С издевкой.
– Вас ожидает такая же участь, – без издевки, равнодушно ответил Понизовский. – И я думаю – в любом случае.
Он еще раз, наглец, поклонился и зашагал к хижинам. Мне безумно захотелось схватить его за ногу, свалить и придушить насмерть, уткнув мордой в песок. Но Семеныч приказал мне глазами: «Отставить!»
И я послушался. Хотя мы оба полковники. Правда, разных ведомств. Хотя он, к тому же, еще и капитан. Разбитого корыта…
– Я этого вора есть не буду! – заявила Янка, когда Понизовский скрылся во дворце. – Я вон своего мента никак догрызть не могу.
– Будешь! – уверенно сказал Семеныч. – Еще как! Давненько мы мясного не пробовали. Оттянемся. – И пообещал: – А пить будем из моей фляжки!
И тут он опять прав. Если есть здесь солярка, если есть электричество и биотуалеты, так почему же не быть, например, клофелину? В бардаке-то…
Мы трепетно собирались на каннибальское пиршество. Янка оделась скромно. Обулась в кроссовки – ее нежные европейские ножки успешно прошли акклиматизацию.
В тропиках трудно спрятать на себе оружие. И поэтому Яна взяла с собой свои опорки, бывшие валенки.
– Могут быть вопросы, – поосторожничал Семеныч.
– У меня уже есть ответы. «Мало того, что украли нашу яхту, так вы еще друг у друга крадете. Нет уж, я своим имуществом дорожу!»
– Только не в такой резкой форме, – посоветовал Семеныч.
И я с ним согласился. Не настала еще пора грубить.
Мы были уже готовы, когда за нами зашли молодожены в сопровождении Понизовского. Нильс был великолепен – стар, пьян, влюблен. Маруська… Мне почему-то показалось, что она… Нет, не стара, не пьяна. Но, кажется, тоже влюблена. В ее взорах, которые она бросала на Нильса, очаровательно сплавились чувства любовницы и внучки. И еще мне показалось, что сенатор Понизовский несколько этим встревожен. Уж не ревнует ли?
Он поймал мой взгляд и сразу же постарался отвести подозрение, спросив с недоумением Яну:
– А зачем тебе валенки?
– Чтоб не сперли. – Она взяла валенки под мышки и вышла из хижины. Обернулась: – А на «ты» мы с тобой не пили. Всем спасибо!
ЛЮДОЕДЫ
Каннибальская ночь была великолепна. Над островом сияла ослепительно-белая луна. Остров окружали тихие воды Тихого океана. Чуть слышно звенели москиты. Вовсю трещали цикады и щебетали какие-то неугомонные ночные птахи.
Тем не менее, было так тихо, что слышался плеск акульих игр в малой лагуне.
– А кого будем кушать? – заинтересованно спросила Яна Понизовского.
– Ахунуи, – коротко ответил он.
– Значит, на острове уже юная вдова появилась?
– Ну, она ведь не жена ему. К тому же, он как раз ее и обокрал.
– А что у нее красть-то? – пренебрежительно поинтересовалась Яна. – У нее из всех сокровищ одна невинность была, да и той ее лишили. Два раза.
– У нее часы были, правда, без батарейки. Какой-то матрос на жемчуг сменял.
– Так я и поверила, – хмыкнула Яна. – На жемчуг…
…Про это пиршество я вспоминаю без особой охоты. И вовсе не потому, что оно нас напугало, а потому, что нас пытались им напугать. Оказать, как говорится, психологическое давление.
Мне кажется, они нас недооценивают. Не знают, с кем связались. Что ж, очень скоро пожалеют об этом: и о том, что не знали, и о том, что связались…
Вообще-то, эти события издалека все больше кажутся детскими играми. Жестокими, но все же детскими. Заданная условность и неожиданная, но закономерная жестокость.
Луна все еще была полная, света было достаточно, тем более что океан мерцал неверным светом своих глубин, выходящим на поверхность. И костер был обильный. Но аборигенам этого было мало. На всех ближайших деревьях они развесили светильники, которые придавали декорации вид какого-то убогого карнавала.
Когда мы шли к пиршественному столу, Семеныч нашептывал Яне:
– Ничего не бояться, ничему не удивляться, ни с чем не спорить. Все это – туфта голимая.
– А жаркое?
– В первую очередь.
– Агентура сообщила?
– Она самая.
– Познакомишь?
– В Москве. – Это обещание Семеныч высказал твердо и уверенно.
Даже мне спокойнее стало.
По случаю такого радостного события – мясной день! – под баньяном даже соорудили стол на козлах. Он был вполне прилично сервирован пластиковой посудой. И здесь вперемешку тоже стояли светильники, насыщая аромат джунглей керосиновой гарью.
Нам отвели почетные места по правую и левую руку от вождя. Двенадцать его супруг выстроились у него за спиной. Одной он передал свой жезл, другая перебросила через руку снятый по случаю духоты китель. Мату-Ити сел за стол голым по пояс. Только на жирной шее висел на цепочке маленький барометр.