– Ага. – Понизовский пошарил под хламидой в карманах в поисках сигарет. – Уже вылетел. Прямо с Красной площади.
– Зачем? – Глаза у Яны стали круглыми и большими, как луна в расцвете. – С острова Маунити. Там база Интерпола, ты что, не знал?
Так, ясно, что Янка не от себя работает. С Семенычем сговорилась. А тот решил этой «дезой» события ускорить.
Понизовский сунул сигарету в рот не тем концом. Янка его поправила:
– Не подавись, танэ. – И пояснила: – Семеныч же в этой конторе служит. Ну и я немного. На шпильки подрабатываю. А ты, толмач, чьих будешь?
– За большевиков или за коммунистов? – спросил и я заодно. – Только не ври, что за Интернационал. – Я подождал, когда он придет в себя, и продолжил: – Завтра на Совете Федерации будешь держать нашу руку. Семеныч тебе подскажет.
– Ребята… Вы что? Перепили? Яна Казимировна, поставьте их на место – они вас слушаются…
– Как же! Они полковники, а я всего старшина. – Она склонила голову к плечу и томно пропела: – Но боевая.
– Все! – Семеныч шлепнул ладонью по столу. – По койкам. А ты, Серега, убери охрану от нашей хижины.
– Как я могу! Это вождь распорядился. В целях вашей же безопасности.
Да, Серж, ты точно не за большевиков.
– Забирайте Нильса, – распорядился Семеныч. – Переходим на осадное положение.
Нильс, конечно, забрыкался руками и ногами. И апеллировал почему-то ко мне.
– Леша, но я же не могу… Я должен исполнить очередную супружескую обязанность.
– Исполняй по-быстрому и марш в хижину!
– Как это по-быстрому? – заупрямился старина. – Не по-быстрому, а с должным уважением и с любовью. С предварительными ласками.
Да, и этот вписался. В эротический конгломерат.
– Мы дернем еще по скорлупке, а ты, уж будь добр, управься за это время.
– Как получится, – буркнул обиженный Нильс, направляясь под пальмы.
– Чтоб у тебя вообще не получилось, – жестоко бросила ему вслед Яна. – Тоже туда же… Буа неутомимый.
Нильс управился. Мы растолкали стоящих у дверей стражников и вошли в хижину.
– Серый, – сказал Семеныч, – завтра у нас трудный день. А сегодня, похоже, последняя спокойная ночь. И я хочу выспаться перед боем.
– Я сейчас договорюсь с девками, – предложила Яна. – Тут есть кое-кто с понятиями. Они их увлекут под пальмы. До завтрашнего полудня. А после полудня от них уже никакого толка не добьешься.
– Не пройдет, – уныло не принял ее предложения Семеныч. – Они тут акклиматизировались. Им тоже все это надоело. Какого-нибудь тигра на них натравить.
– Льва! – подскочил Нильс. – Льва Борисыча.
– А удерет? – спросил Семеныч. – Ты ж не переживешь.
– Переживет, – сказала Яна. – У него теперь другая радость для сердца есть.
– Все-таки я попробую.
Нильс просунул руку в клетку, поймал крысу.
– Веревку дайте. – Сделал петлю, накинул ее на противный голый крысиный хвост и затянул петлю.
– Перегрызет, – вздохнул Семеныч. – Они ведь умные твари, сам говорил.
– Ему будет не до этого. – Нильс пошарил в карманах, достал небольшой мешочек, похожий на жалкий пенсионерский кошелек.
– Что у тебя там? Зарплата ихняя?
– Это сушеные половые железы крысиной самки.
Нильс, держа Леву на коленях, сунул ему под нос ладонь, на которой лежали какие-то сморщенные комочки. Лев Борисыч на глазах озверел. Обнюхал с жадностью ладонь и поднял вверх голову, блестя красными глазами.
– Самку ищет, – шепнул Нильс. – Сейчас, если его выпустить, он будет опрокидывать все препятствия на своем пути.
– Весь в хозяина, – проворчала Яна, отступая в угол хижины. – Выпускай своего кобеля!
Лева спрыгнул с колен Нильса и, не раздумывая, шмыгнул за дверь.
Сначала все было тихо – никакого эффекта. Потом появился эффект. Кто-то вскрикнул снаружи и зашипел от боли. Нильс дернул за веревку и втащил отчаянно тормозящего лапами Леву в хижину, прижал его к полу. Лева приглушенно завизжал. Его визг был похож на злобное рычание.
Снаружи – какие-то охи и ахи, какая-то взволнованная речь, ругательства. Где-то уже неоднократно слышанные. Такие родные. Славянизмы. Из чужих уст.
Когда Нильс снова выпустил Леву, мне показалось, что из-под его когтистых лап брызнули искры. И похоже, за дверью он примериваться в этот раз не стал. И тяпнул кого-то из стражников далеко не в пятку. А гораздо выше. Вопль раздался такой, что не оставалось сомнений – Лева не просто укусил, не просто цапнул, а цапнул и повис!
– Ну, ты садист, Яшка, – прошептала Яна в восторге. – По-моему, это Тими орет. Второй раз ему в одно и то же место досталось.
Нильс подергал веревочку – без результата, кроме истошного вопля, конечно. Было похоже, будто он поймал на крючок крупную рыбу. Голосистую притом.
– Во зацепился, – покачал головой Нильс.
– Тащи, чего ты ждешь? – посоветовала Яна. – А то сорвется.
Семеныч перехватил «леску» у растерявшегося Нильса и стал умело «вываживать» добычу. Вскоре в дверях появился визжащий от боли и ужаса Тими с автоматом на плече. Меж ног его висел вцепившийся мертвой хваткой Лев Борисыч.
Я снял с плеча Тими оружие, Нильс, сдавив Леву за ушами, отодрал его и сунул в клетку, где тот начал метаться с остервенением.
– Ну что, Тимоха, – сочувственно произнес Семеныч, – оказать тебе первую помощь?
– По-моему, – сказала Яна с фальшивой печалью в голосе, – уже поздно.
Тем не менее, Тимоху уложили на циновку и смазали йодом его растерзанное хозяйство.
– Интим не предлагать, – поставила диагноз Яна. – Никогда.
Но Семеныч этим не ограничился. Провел блиц-опрос деморализованного задержанного.
– Сколько вас здесь? Быстро! Давай клетку, Нильс.
– Трое!
– Где они сейчас?
– На перевязке.
– Как вооружены?
– Два пистолета.
– Кто старший?
– Я.
– Указания?
– Проследить, чтобы до утра никто из хижины не выходил.
– В противном случае?.. Что молчишь? Клетку, Нильс!
– На поражение.
– Всех? Что молчишь? Нильс!
– Всех, кроме старика.
– Зачем он вам нужен?
– Деньги… Капитал…
– Какие деньги? – изумился Нильс. И подошел с клеткой поближе.
Тимофей завизжал, отталкиваясь пятками, пополз на спине. Семеныч вернул его на место, встряхнул.
– Какие деньги?
– Баксы, евро. Сколько-то миллиардов.
Мы переглянулись в недоумении. Дурдом, однако.
– Вот так вот, Ильич, – ехидно пропела Яна. – Мы тут лягушками питаемся, а ты над златом чахнешь! Эатуа постыдился бы.
– Не чахну! – Нильс прижал руки вместе с клеткой к груди и тут же поплатился. Укусом в палец. – Не чахну, Яна Казимировна!
– Со златом потом, – сказал Семеныч и рывком поставил Тимоху на ноги. – Иди, я дарю тебе жизнь. На некоторое время.
– А за что? – Вопрос по существу.
– Прогонишь, когда вернутся, своих братков и сядешь у двери.
– Запросто.
– Действуй. – Семеныч подвел его к входу. – Если что – будешь второй жертвой на этом острове. После Ахунуи. Только всерьез.
Тимоха кивнул и, согнувшись, вышел. Семеныч взял автомат.
– Серый, остаешься здесь. Не спать. Наблюдать. Слушать. Я пошел.
СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ
Ночь прошла спокойно. Если не считать робкого постанывания Тимофея за дверью. Да попискивания Льва Борисыча, не удовлетворившего свою похоть.
Семеныч вернулся под утро и приказал не будить его до начала заседания Совета Федерации.
– Какая линия защиты? – успел я спросить его.
– Ориентируйтесь на меня. – И Семеныч провалился в сон, не выпуская автомата из рук.
Утром повариха Авапуи принесла нам завтрак. А ведь еще недавно мы всем коллективом дружно столовались под баньяном – трехразово.
Янка разбудила Семеныча претензией:
– Это что? СИЗО получается? Еще одно унижение – и я устрою государственный переворот.
– Без тебя обойдемся, – сказал Семеныч, потирая лицо ладонями. – Ты лучше сложи все наше оружие в свой чемодан и сиди на нем, пока мы не вернемся.
– А вы вернетесь? – задала Янка вопрос по существу.
– В этот раз – точно, – обещал Семеныч с уверенностью. – Дина, как контингент настроен?
Авапуи скупо улыбнулась.
– Начали что-то соображать.
– Поддержат нас, если заваруха начнется?
– Поддержат. Но не все. Среди них есть дуры, есть проститутки, а есть и бл… Их, правда, меньше, но от них можно всего ожидать. По определению.
– Опять на китайский перешли? – надулась Яна. Но попользоваться своей обидой не успела. Вошел Понизовский, разве что не в судебной мантии.
– Ну, что там? – скучно спросил его Семеныч.
– Да ерунда. Они все в государство играются. Формальности. Днями прибудет катер с Такуму, вождь настаивает, чтобы брак Нильса с Марутеа был зарегистрирован в установленном порядке.
– Вот зануда! Не наигрался! – Янка вскочила было с чемодана, но, вспомнив о своем предназначении, тут же плотненько на него плюхнулась.
– Пошли, – сказал Понизовский, когда мы отставили кофейные чашки. – Его величество ждать не любит, с утра пьян и грозен.
– Караул-то сняли? – с усмешкой спросил Семеныч.
– Он сам снялся, – усмехнулся и Понизовский.
Какие у них, однако, усмешки разные. Семеныч посмеивается с доброжелательным превосходством, а Понизовский… даже не знаю, как определить его усмешку. Будто он – напротив – встречает чье-то превосходство и страшно по этому поводу комплексует. Вроде того: «Да, вон у него какой прыщ на носу! А у меня нос даже не чешется».
Во дворец Мату-Ити мы проследовали без явного конвоя. Да, собственно, наши гостеприимные хозяева прекрасно понимали, что бежать нам некуда, а в случае обострения ситуации численное превосходство и вооружение гарантировало им полную власть над нами. Ну-ну…
Мату-Ити сидел в шезлонге. Между колен его торчал жезл, на этот раз опять с черепом, и казалось, что у вождя две головы – одна живая и лысая, другая не только лысая, но и вообще без кожи. Зрелище было не эстетичное.