– Ни одна религия, за возможным исключением иудейской, не поощряет образование, как наша, – сказал Благоговенье. – Так что не стоило и спрашивать. Однако мы должны рассматривать эти… э… бесконечно малые, стремящиеся к нулю, самым строгим и отвлечённым образом, избегая как языческого идолопоклонства, так и французской суетности вкупе с метафизическими увлечениями папистов.
– Лейбниц согласен. Применив рецепт, который вы только что прописали, к математике, он создал то, что на этих листах: дифференциальное исчисление.
– А что брат Исаак? Согласен ли он?
– Был согласен двадцать лет назад, когда изобрёл всё это, – сказал Даниель. – Сейчас не знаю.
– Я слышал от одного из наших кембриджских братьев, что поведение брата Исаака в церкви ставит под сомнение его веру.
– Брат Благоговенье, – резко проговорил Даниель, – прежде, чем распространять слухи, за которые Исаака могут бросить в тюрьму, озаботимся хотя бы, чтобы часть наших братьев оттуда выпустили, идёт?
Ипсвич искони был портом, из которого вывозили ткани, и теперь хирел по роковому стечению обстоятельств – дешевизны индийских тканей и способности голландцев доставлять их в Европу. Типичный образчик нелепого в своей древности английского городка, он стоит в устье реки Оруэлл, на таком месте, где любой – от троглодита до кавалера – решит вбить в землю колышек и осесть. Даниель предположил, что первой – пять или шесть тысячелетий назад – возвели тюрьму и крысы перебрались в неё не позже чем неделю спустя. Когда Карлу II неожиданно взбрело в голову ужесточить закон против инакомыслия, всех сколько-нибудь заметных квакеров, гавкеров, рантеров, конгрегационалистов и пресвитериан Суффолка, вкупе с подвернувшимися под руку евреями, согнали вместе и бросили в эту тюрьму. Их вполне можно было выпустить месяц назад, но король желал, чтобы Даниель, его избранный представитель, приехал и осуществил это лично.
Карета остановилась перед тюрьмой. Благоговенье Гатер остался сидеть, нервно сжимая сундучок, а Даниель пошёл внутрь и до смерти напугал тюремщика официальным документом чуть поменьше скатерти с восковой печатью чуть поменьше человеческого сердца. Затем Даниель вошёл в тюрьму, прервал молитвенное бдение и отбарабанил речь, которую произнёс уже в полудюжине других тюрем, настолько заезженную и банальную, что сам не понимал, говорит что-то осмысленное или внезапно впал в глоссолалию. Судя по настороженным лицам, пуритане какой-то смысл из этого потока слов извлекали. Впрочем, Даниель не знал, какой именно, и не имел возможности узнать, по крайней мере прямо сейчас. Заключённых выпускали по одному, причём каждый должен был прежде оплатить кормёжку и прочие услуги, а иные просидели здесь помногу, не один год.
Затем-то и требовался Благоговенье Гатер с сундучком денег. Мало кто оценил бы королевскую милость, останься узники в тюрьме – теперь уже за долги, набежавшие за время их (неправедного и нехристианского) заточения. Посему король (через Даниеля) организовал сбор средств в церквях соответствующего толка и (хотя сие почиталось строжайшей тайной) добавил недостающее из собственной казны. На практике это означало, что лондонские нонконформисты и английский король сгрузили в сундучок к Благоговенью Гатеру все свои самые старые и чёрные монеты – самые стёртые, опиленные по краям и вообще порченые. Стоимость каждой оценивали (и оспаривали), с одной стороны, ипсвичский тюремщик, с другой – Благоговенье Гатер и те из освобождённых пуритан, кто любил (а) деньги и (б) попрепираться, то есть все до единого.
Даниель организованно отступил на церковный двор, выходящий к морю, – здесь звуки спора отчасти перекрывал прибой. Некоторые освобождённые пуритане находили его и выстраивались в очередь, чтобы прочесть нотацию. Так продолжалось до вечера, но только один – Эдмунд Поллинг – подошёл и пожал Даниелю руку.
Эдмунд Поллинг был вечный старик. Так всегда казалось Даниелю. Во всяком случае, полное отсутствие волос мешало определить возраст. Он выглядел стариком, когда бок о бок с Дрейком сражался против Карла I; стариком шагал он в погребальной процессии Кромвеля. Старый торговец Поллинг частенько появлялся на Стаурбриджской ярмарке с тем или иным товаром и всякий раз нежданно наведывался к Даниелю в Кембридж. Старик Поллинг был на поминальной службе по Дрейку, и, живя в Лондоне, Даниель нет-нет да встречал почтенного старца на улице.
Сейчас он спросил:
– Скажи, Даниель, это глупость или безумие? Ты знаешь короля.
Эдмунд Поллинг был человек разумный. Собственно, он был из тех англичан, чья разумность переходит в идиотизм. Как объяснит любой офранцузившийся придворный, попытки разумно всё объяснить сами по себе неразумны.
– Глупость, – отвечал Даниель.
Придворный до мозга костей, он не мог хитрить с такими, как Эдмунд Поллинг. В обществе подобных людей он чувствовал, что его отбросило на четыре десятилетия назад, когда обычные разумные англичане сплошь и рядом высказывали вслух многими признаваемую, но прежде непроизносимую мысль, что монархия – дрянь. То, что с тех пор произошла Реставрация и сейчас Европой правят великие короли, не имело никакого значения. Так или иначе, Даниель чувствовал себя с этими людьми легко и свободно – обстоятельство несколько тревожное, учитывая, что он был ближайшим советником Якова II. Он так же не мог защищать нынешнего короля, да и любого другого, перед Эдмундом Поллингом, как на собрании Королевского общества встать и объявить, что Солнце вращается вокруг Земли.
Эдмунд Поллинг кивнул:
– Понимаешь, некоторые говорят, что безумие. Из-за сифилиса.
– Неправда.
– Удивительно, поскольку все убеждены, что он болен сифилисом.
– Болен. Однако, неплохо зная его величество, я как секретарь Королевского общества полагаю, что когда он… э…
– Откалывает чудовищную глупость.
– Как сказали бы некоторые, мистер Поллинг, да.
– Например, выпускает нас из тюрьмы в надежде, что мы не сочтём это циничной уловкой и поверим, будто он и впрямь стоит за свободу совести!
– Воздерживаясь от какой-либо позиции по отношению к последним вашим словам, мистер Поллинг, всё же полагаю, что ответ на поставленный вами вопрос следует искать в глупости. Учтите, я не исключаю и приступов сифилитического безумия…
– Так в чём разница? И есть ли она?
– Вот это, – Даниель указал на ипсвичскую тюрьму, – глупость. Приступы сифилитического безумия, напротив, выразятся в жестоком произволе, повальных арестах и массовых казнях…
Мистер Поллинг покачал головой и повернулся к воде.
– Однажды солнце, воссияв над морем, рассеет туман глупости и тень сифилитического безумия.
– Очень поэтично, мистер Поллинг. Однако я знаком с герцогом Монмутским, делил комнату с герцогом Монмутским, бывал облёван герцогом Монмутским, и смею вас заверить: герцог Монмутский не Карл Второй! И уж тем паче не Оливер Кромвель!
Мистер Поллинг закатил глаза.
– Что ж, если Монмут потерпит неудачу, я первым же кораблём отплыву в Массачусетс.
Проведите прямую, затем ещё одну, пересекающуюся, и вращайте первую вокруг второй – получите конус. Проденьте его сквозь плоскость (рис. 1) и отметьте все общие точки плоскости и конуса. Чаще всего получится эллипс (рис. 2), но если склон конуса параллелен плоскости, то выйдет парабола (рис. 3), если же плоскости параллельна его ось – то кривая из двух частей, называемая гиперболой (рис. 4).
Во всех этих кривых – эллипсе, параболе и гиперболе – интересно то, что их порождает нечто прямое – две линии и плоскость. В гиперболе интересно то, что посередине она круто изгибается, а на удалении ветви её приближаются к прямым.
Греки, например Евклид, проделали всё сказанное давным-давно и открыли разные более или менее интересные свойства конических сечений (как называется данное семейство кривых), а также других геометрических фигур – окружностей, треугольников и прочего. Всякое утверждение Евклида и др. касательно геометрии поддержано цепочкой логических рассуждений, восходящей к одной или нескольким аксиомам – самоочевидным истинам вроде того, что кратчайшее расстояние между точками есть прямая. Истины геометрии – всеобщие истины. Человеческий мозг в силах вообразить Вселенную, в которой Даниель звался бы Дэвидом или Ипсвич стоял бы на другом берегу Оруэлла, однако геометрия и арифметика непременно верны – ни в одной мыслимой вселенной 2 + 3 не равно 2 + 2.
Время от времени обнаруживается соответствие между чем-то в реальном мире и математическими абстракциями. Например, траектория Даниеля от Лондона до Ипсвича была почти прямолинейной, однако после того как всех диссентеров выпустили из тюрьмы, он круто поменял направление и утром следующего дня на взятой внаём лошади отправился в Кембридж по плавно спрямляющейся дуге. Другими словами, на пути через Эссекс, Сассекс и Кембриджшир он описал что-то вроде гиперболы.
Однако он двигался по ней не потому, что это гипербола (как и она стала гиперболой не оттого, что он по ней двигался). Просто этой дорогой всегда ездили купцы, направляющиеся из Ипсвича с фургонами импортного или контрабандного товара. Он мог бы ехать зигзагом. То, что его путь на карте Англии напоминает гиперболу, – случайная истина. Она ничего не значит.
В кармане Даниеля лежали заметки, которые его патрон, добрый маркиз Равенскарский, сунул ему в Лондоне со словами: «Вот повод». Их составил королевский астроном Джон Флемстид, очевидно, в ответ на запрос Ньютона. Даниель не решался распечатать и прочесть сами заметки: Исаак унюхает следы его пальцев или что-нибудь в таком роде. Однако сопроводительное письмо было не запечатано. Между исполинскими глыбами барочной словесности пробивались несколько сухих стебельков информации; выдернув их и связав воедино, Даниель выяснил, что Ньютон запрашивал сведения о комете 1680 года, недавнем схождении Юпитера и Сатурна и об океанских приливах.
Любой другой учёный, смешав в кучу столь далёкие друг от друга предметы, расписался бы в собственной невменяемости. То, что Ньютон думает обо всех трёх сразу, явственно указывало на их общность. Приливы определённо связаны с Луной, поскольку их высота зависит от её фазы; но как воздействие передаётся от далёкого каменного шара каждому морю, озеру и лужице на Земле? Временами Юпитер, мча по второй с краю орбите, нагоняет плетущийся на задворках Солнечной системы Сатурн. Известно, что Сатурн замедляется при сближении с Юпитером и ускоряется, когда тот умчит прочь. Расстояние между Юпитером и Сатурном