ое. Когда кучер щёлкнул бичом, они напоследок бросили по книжке-другой и вернулись к тем разговорам, которые прервал доктор. Джек со своей стороны занял позицию почётного арьергарда за телегой с багажом доктора (к которому теперь прибавилось несколько случайно залетевших книг). Звонкое цоканье копыт и скрип колёс по булыжной мостовой райской музыкой ласкали его бродяжий слух.
Разъяснения Джек получил лишь несколько часов спустя, когда они, отъехав на несколько миль от северных ворот Лейпцига, остановились в гостинице по дороге в Галле. К этому времени Элиза совершенно прониклась докторовым взглядом на события, равно как и его мрачной обидой. Она остановилась в комнате для дам, Джек – в комнате для мужчин; встретились в общей гостиной.
– Он родился в Лейпциге, здесь учился самоучкой, здесь ходил в школу.
– Так он самоучкой учился или в школе?
– И так и так. Его отец, университетский профессор, умер, когда он был совсем маленький. Он выучился латыни в том возрасте, в каком ты болтался на ногах у висельников.
– Забавно. Знаешь, я ведь пытался выучиться латыни, но сперва Чума, потом Пожар, всё такое…
– За неимением отца он читал отцовские книги, а потом пошёл в школу. И ты сам видел, как с ним обошлись.
– Может, у них были серьёзные основания. – Джек скучал, а дразнить Элизу было развлечение не хуже любого другого.
– У тебя нет никаких причин кусать доктора за пятки, – сказала Элиза. – Он из тех мужчин, которые способны завязать глубокую дружбу с особами прекрасного пола.
– Видел я эту дружбу, когда он указывал на твои прелестные груди Лотару фон Хакльгеберу.
– На то, вероятно, была причина – доктор плетёт ковёр из множества нитей.
– И что за нить привела его на книжную ярмарку?
– Несколько лет они с Софией убеждают императора в Вене учредить большую библиотеку и академию для всей империи.
– Кто такая София?
– Ещё одна подруга доктора.
– И на какой же ярмарке он её подцепил?
Элиза отвечала шёпотом, едким, как царская водка:
– Не говори о ней так. София ни много ни мало дочь Зимней королевы. Герцогиня Ганноверская!
– Мама родная! И как доктор очутился в такой компании?
– София унаследовала его от деверя.
– Как это? Он раб?
– Он библиотекарь. После смерти деверя София получила библиотеку и доктора в придачу.
– Но ему этого мало – он метит выше, хочет быть библиотекарем императора?
– Сейчас лейпцигский учёный может и не узнать о книге, вышедшей в Майнце, и потому научный мир разобщён – не то что в Англии, где все учёные друг друга знают и принадлежат к одному Обществу.
– Что?! Доктор хочет завести здесь английский обычай?
– Доктор предложил императору издать новый закон, по которому все книгопродавцы на лейпцигской и франкфуртской ярмарках должны будут составлять описание каждой изданной ими книги и отправлять его, вместе с одним экземпляром…
– Дай-ка попробую угадать. Доктору?
– Да. И тогда он создаст из них нечто огромное, труднообъяснимое – тут он перешёл на латынь, которую я вообще-то не знаю, – частью библиотеку, частью академию, частью машину.
– Машину? – Джеку представилось мельничное колесо, составленное из книг.
Их прервал безудержный гогот из угла гостиной, где доктор сидел на табуретке и читал (как они увидели, встав и подойдя ближе) одну из книг, ненароком залетевших в телегу с багажом. Как всегда, их – точнее, Элизино – движение по комнате приковало взгляды торговцев, чьи глаза практически высунулись из орбит на длинных отростках. Прежде Джека удивляло, теперь просто злило, что другие мужчины тоже видят Элизину красоту: ему чудились в этом некие низкие побуждения, совершенно отличные от его собственных.
– Обожаю романы! – воскликнул доктор. – Их можно понимать, почти не думая.
– А я-то думала, вы – философ, – сказала Элиза.
Очевидно, отношения между ними были уже настолько близкими, что допускали поддразнивание.
– Философствуя, мозг следует природным наклонностям, извлекая разом и удовольствие, и пользу. Следить за чужими философскими построениями – всё равно что идти по горной выработке, пробитой другими людьми: тяжкий труд в холодном и тёмном месте, мучительный, когда хочешь свернуть в одну сторону, а тебя вынуждают идти в другую. А вот это… – поднимая книгу, – можно читать без остановки.
– О чём она?
– О, романы все одинаковы. В них рассказывается о похождениях авантюристов – плутов и мошенников. Герой или героиня кочуют из города в город, подобно бродягам (только они куда умней и находчивее), попадают в смешные переделки и морочат – или пытаются морочить – герцогов, епископов, генералов и… докторов.
Долгое молчание. Наконец Джек спросил:
– Э… в этой ли главе я должен вытащить саблю?
– Полноте! – сказал доктор. – Я не для того вас сюда привёз, чтобы создавать недоразумения.
– Зачем же тогда? – спросил Джек, потому что Элиза была ещё вся красная, и он подумал, что не умно и не находчиво будет дать ей возможность вставить слово.
– Затем же, зачем Элиза пожертвовала часть ваших шелков на наряды, чтобы дороже продать остальное. Мне надо привлечь внимание к горному проекту, чтобы люди хотя бы подумали о вложении средств.
– Полагаю, моя роль – спрятаться за самым большим шкафом и не казать носа, пока важная публика не отбудет? – спросил Джек.
– С благодарностью принимаю ваше предложение, – сказал доктор. – Тем временем Элиза… ну, вы когда-нибудь видели, как орудуют парижские шарлатаны? Что бы они ни впаривали, у них всегда есть в толпе сообщник, одетый как потенциальная жертва.
– То есть как тёмная деревенщина, – пояснил Элизе Джек. – Сперва сообщник якобы настроен скептичнее всех в толпе: задаёт трудные вопросы, зубоскалит над всей затеей, а под конец, будто бы уверовав, первым покупает то, что продаёт мошенник.
– В данном случае Kuxen? – спросила Элиза.
Доктор:
– Да. А публика в данном случае будет состоять из Хакльгеберов, майнцских купцов, лионских банкиров, амстердамских игроков на денежном рынке – короче, богатых и модных особ со всего христианского мира.
Джек мысленно взял на заметку выяснить, кто такие игроки на денежном рынке, и, поймав Элизин взгляд, понял, что она думает о том же. Однако тут доктор отвлёк её следующей фразой:
– Чтобы вы слились с толпой, Элиза, надо лишь вполовину скрыть ваш ум и приглушить природный блеск, чтобы их не ослепили священный ужас и зависть.
– Ой, доктор! – воскликнула Элиза. – Почему мужчины, которые влекутся к женщинам, не умеют говорить таких слов?
– Ты видишь таких мужчин только в своём присутствии, – сказал Джек. – Как они могут говорить красивые слова, когда у них рты елдаками заткнуты?
Доктор загоготал примерно как в первый раз.
– Что в таком случае извиняет тебя, Джек? – спросила Элиза.
У доктора приключилось что-то вроде горлового спазма.
Слёзы радости выступили у Джека на глазах.
– Слава Богу, что женщины не умеют самостоятельно избавляться от жёлтой желчи! – объявил он.
В этой же гостинице к ним присоединился караван из маленьких, но прочных телег с товаром, который доктор закупил в Лейпциге и выслал вперёд с поручением его дожидаться. Некоторые были нагружены индийской селитрой, другие – серой из Рудных гор*[66], третьи, хоть и везли всего несколько ящиков, проседали и стонали, как неверные на дыбе. Заглянув сквозь щели в один из ящиков, Джек увидел переложенные соломой маленькие глиняные сосуды. Он спросил возчика, что это. «Quecksilber»[67], – был ответ.
Отряд
Маммон ведёт; из падших Духов он
Всех менее возвышен. Алчный взор
Его – и в Царстве Божьем прежде был
На низменное обращён и там
Не созерцаньем благостным святынь
Пленялся, но богатствами Небес,
Где золото пятами попиралось.
Пример он людям подал, научил
Искать сокровища в утробе гор
И клады святокрадно расхищать,
Которым лучше было бы навек
Остаться в лоне матери-земли.
Караван, состоящий теперь из двадцати с лишним повозок, проехал Галле и другие города дальше к западу. Над каждыми городскими воротами высились островерхие каменные башни, чтобы бюргеры заранее увидели приближение бродяжьих полчищ и успели принять меры. В нескольких днях пути от Галле дорога пошла вверх и принялась петлять, заставляя (подобно философским книгам, о которых говорил доктор) сворачивать туда, куда им не особо хотелось. Перемены происходили исподволь, но вот однажды утром они проснулись в определённо межгорной долине, самой красивой, какую Джек видел в жизни, светло-зелёной от первой апрельской поросли и густо усыпанной стогами даже после зимы. Склоны полого уходили вверх, постепенно превращаясь в нечто более хладное и скалистое – укрепления, воздвигнутые исполинами на подступах к ещё более загадочным высям. Кряжи были усеяны чёрными точками, по большей части деревьями; впрочем, попадались и сторожевые башни. Джек поневоле задумался, кого они стерегут. А может, в них по ночам зажигают огни, чтобы передавать странную информацию над головами спящих селян?.. В этой же долине путники проехали мимо озера, в которое сползали развалины бурого замка; вода от ветра шла мурашками, дробя отражение.
Элиза и доктор по большей части ехали в карете. Она перешивала платья в соответствии с тем, что, по его словам, было модно; он писал письма или читал плутовские романы. Доктор сказал, что София-Шарлотта, дочь Софии, выходит в этом году за курфюрста Бранденбургского и приданое выписали прямиком из Парижа, что дало повод для бесконечной беседы о туалетах. В хорошую погоду Элиза иногда ехала наверху кареты, придавая жизни возчиков новый смысл. Временами Джек, чтобы дать отдых Турку, шёл пешком или ехал в карете – внутри либо наверху.