Медленно темнело, летели снежинки. Однако и белая даль реки, и мягкие тёмные обводы леса, и укрытые снегом избы казались совершенно неподвижными и безмолвными.
Радим весь извёлся, хоть виду не показывал. Где же то большое войско, которое он видел утром?! Уж не почудилось ли оно ему?
Ольгу волновало другое.
— Как думаешь, победим латтов?
— Мы-то? Конечно! Теперь, когда с вами мы… ну, то есть нурманы…
— Думаешь, мои варяги ничего не стоят? — нахмурилась Ольга.
— Нет, что ты! Я просто… я хотел сказать…
Княжна поглядела на смутившегося парня и рассмеялась. А потом, прищурившись, поглядела вниз со стены и спросила:
— А кто это там крадётся? Вон, бочком-бочком из ворот…
Радим высунулся, поглядел.
— Это кто-то из ваших.
— Ага, тиун наш, Рачила, — протянула Ольга. — По шубе его узнаю.
— Куда это он?
— Может, на переговоры?
— Какие ещё переговоры? — напрягся Радим.
— А ему бы только договариваться… Помнишь, когда мы на мысу заночевали, он меня тоже звал: пойдём, говорит, к крепости, они только с самой княжной говорить хотят…
Ольга осеклась. А в крепости-то уже не с кем было разговаривать, вспомнила она. Наместник был уже мёртв!
— Радимка! За ним! Останови его! — приказала она.
И завертела головой в поисках своих варягов.
* * *
Если бы тиун вышел через ворота уверенно, скорее всего, на него никто бы не обратил внимания. Хоть на воротах уже стояла усиленная стража, в крепость то и дело заходили и точно так же из неё выходили жители и воины. Но осторожный Рачила накинул на голову капюшон с опушкой и при этом постоянно озирался, что в немаленьком капюшоне было непросто. Такой убор отлично защищал лицо от ветра и снега, но обзор сужал изрядно. Приходилось не только головой вертеть, но и поворачиваться всем телом, если требовалось осмотреться. А в сумерках смысла в таком уборе и вовсе не было, всё равно что мешок на голову надеть.
Радим тиуна почти не знал. Однако то, что про него сказала Ольга, ему совсем не понравилось. Куда это он пытался увести княжну ночью из защищённого стана?! Потому Радим птицей слетел со стены, рванул вперёд со всех ног и успел встать перед тиуном, когда тот уже вышел из крепости.
Рачила тоже остановился. Перешеек, связывающий полуостров с большой землёй, был не так уж узок. А вот зимняя дорога шириной не отличалась. Сажени две поперёк, а по сторонам сугробы в рост человека.
Тиун попытался обойти Радима, но тот не позволил.
Рачила рассердился, и это было правильно. Рачила — тиун княжий, а Радим только отрок, да ещё не свой, а нурманский. Вдобавок мелкий совсем, хоть и с мечом.
Однако Рачила не только рассердился, но и испугался. И Радим это тоже заметил. И это уже было неправильно. А ещё тиун, вместо того чтобы рявкнуть, как положено старшему, по-змеиному прошипел:
— Прочь с дороги, мальчишка…
Зря он это сказал.
— Я тебе не мальчишка, а дренг! — громко, потому что ему-то прятаться было ни к чему, крикнул Радим. — Куда ты идёшь? Говори!
— Да кто ты такой, чтоб меня спрашивать? — возмущённо, но так же негромко прошипел Рачила. — Ты хоть знаешь, кто перед тобой? А ну пошёл вон!
И попытался столкнуть Радима в сугроб.
Могло получиться: парень был тиуну немногим выше плеча.
Но не получилось.
Радим увернулся, отпрыгнул и выхватил меч.
У Рачилы тоже был меч. Побольше, чем у Радима, в дорогих ножнах, с камнем на оголовье, однако хвататься за оружие Рачила не спешил.
Оглянувшись в сторону ворот, он увидел, что наружу выходят двое варягов. Ухмыльнулся и крикнул повелительно:
— Вуйко! Туки! Сюда! — И, показав на Радима: — Уберите этого с дороги!
Одного из отроков Радим узнал. Это был тот самый, кто прошлым летом не пустил его вслед за Ольгой в ло́дью19. Радим отступил на шаг, ожидая нехорошего…
И зря.
— Ты тут, Рачила, не распоряжайся, — весело произнёс второй варяг, Туки. — Мы не тебе служим, а княжне. А она нас послала за тобой вдогон. Ну, говори, куда собрался!
— Так… вернуть лесорубов, которые за дровами ушли, — нашёлся тиун.
— И непременно самому тебе за ними в лес надо идти? — фыркнул Вуйко. — Возвращайся-ка ты обратно в крепость, Рачила! Тут ведь латты затаились неподалёку. Схватят тебя, а князю потом выкуп платить...
Тиун метнул на Радима злобный, ничего хорошего не обещающий взгляд, но спорить с варягами не стал. Развернулся и большими шагами пошёл к воротам.
— А ты молодец, нурман, — похвалил Радима по-нурмански Вуйко, — задержал толстопузого.
— Я не нурман, — буркнул Радим по-словенски. И не удержался, добавил с обидой: — Ты не узнал меня, варяг?
— Нет… — удивлённо ответил Вуйко.
— Вы ж меня тогда на берегу бросили. А Харальд спас. И в хирд взял!
— О как! — протянул молодой варяг. — И когда ж такое было?
— А летом! Когда я княжну вызволил! Ты же меня тогда на лодью и не пустил! Сказал: «Ты охотник? Вот и иди охоться!»
— Точно! — воскликнул Вуйко. — Ты тот самый парень, из-за которого княжна на батьку кричала. Да ладно ты, как тебя… Радим! Мы ж не знали, что ты такой удалец!
Варяги добродушно засмеялись.
Радим немного оттаял. Надо же, даже имя его вспомнили.
— Не серчай! — Вуйко хлопнул Радима по спине, взметнув сноп снежинок. — Отобьёмся от летголы — отдарюсь как-нибудь. Если живы будем.
— А вот и лесорубы идут, — сказал Туки, из-под руки глядя в сторону леса. — Пойдём, Радим. Поможешь ворота закрыть.
А Радима вдруг словно Жива20 обняла. До него дошло, что сейчас сказал Вуйко.
Ольга из-за него с отцом ссорилась?! На самого князя кричала? Неужели он для неё…
18 Поршни — старинная обувь Древней Руси. Поршни изготавливали из мягкой кожи, стянутой ремешком. Это была самая простая и самая распространённая обувь у славян. (Прим. ред.)
19 Ло́дья — в северных говорах то же, что ладья. (Прим. ред.)
20 Жива — одна из добрых богинь славянского языческого пантеона.
20
18
Жива — одна из добрых богинь славянского языческого пантеона.
Ло́дья — в северных говорах то же, что ладья. (Прим. ред.)
19
Поршни — старинная обувь Древней Руси. Поршни изготавливали из мягкой кожи, стянутой ремешком. Это была самая простая и самая распространённая обувь у славян. (Прим. ред.)
Глава 12 Цена жизни
Утром взошло солнце — и сразу стало ясно, кто пришёл с другого берега Великой. Не понадобилось и разведчиков высылать. Латгалы! Да как много!
— Их раз в двадцать больше, чем нас, — бормотали на стене дозорные. — Отобьёмся ли?
Войско князя Довгерда встало лагерем на берегу примерно в двух стрелищах21 от ворот, заняв брошенную по военному времени деревеньку.
И оттуда сразу направили к крепости посланца.
На переговоры отправились Харальд и Сивард. С ними семеро воев: варягов и нурманов. Рачила тоже рвался в переговорщики. Дескать, он здесь главный от князя, самый опытный, и именно он должен…
Не взяли. После странной попытки уйти из крепости, как тиун ни юлил, ни оправдывался, а доверия к нему не стало вовсе.
А вот Радима с собой взяли. Почётное дело поручили: нести знамя князя плесковского, на котором, помимо личного знака Вардига, красовался атакующий сокол Рюрика: знак того, что не сам по себе Плесков, а под покровительством могучего княжества Киевского. Киев хоть и неблизко, но сил хватит и до Пскова дойти, и врагов его наказать примерно.
Стороны представились. Князь Довгерд сам до переговоров не снизошёл. Прислал невзрачного переговорщика.
И тот с ходу озвучил первое требование: немедленно вернуть княжича Лоймара!
— Да хоть сегодня, — ответил Харальд. — Пятьдесят марок серебром — и он ваш!
— Ты ставишь нам условия, викинг? — Переговорщик изобразил удивление. — Нас здесь пять сотен воинов. А вас сколько? Двадцать? Вы все в нашей власти. И ты, и он, — кивок на Сиварда, — и Лоймар. Мой князь велит — и эта крепость снова станет нашей, как и была искони. И всё, что в ней есть, тоже.
— Врёшь ты, латгал! — возмутился Сивард. — Наша крепость это, плесковская! Мы её строили…
— Погоди, друг, — остановил его Харальд. — Дай я кое-что ему объясню. Мой дед, — повернулся он к латгалу, — говорил так: «Власть над вещью принадлежит тому, кто может её уничтожить». И это мудрые слова! Ведь, что бы там ни требовал твой конунг, я всё равно могу запросто перерезать горло его сыну. Или ты сомневаешься в том, что я умею убивать?
— А ты представляешь, что сделает с тобой за это князь Довгерд? — воскликнул переговорщик.
Он ни на миг не усомнился, что нурман запросто выполнит свою угрозу, а потому очень испугался.
— Пятьдесят марок, — спокойно повторил Харальд.
— И клятва, что вы не станете посягать на Коложь! — добавил Сивард.
— Это ваши условия? — уточнил латгал.
— Да, — в один голос ответили нурман и варяг.
— Я передам их моему князю.
Не прощаясь, переговорщик развернулся и пошёл к латгальскому лагерю.
Это было неуважение, и заплатил за него не переговорщик, а Лоймар.
До этого времени с пленником обращались с почтением. Он сидел за одним столом с Харальдом и пользовался относительной свободой. После неудачных переговоров Лоймара связали и заперли в клети.
— Я не увеличил размер выкупа, когда узнал, кто ты, — сказал ему Харальд. — Но твой отец оказался слишком жаден и не хочет платить. Я дам ему ещё одну возможность. Завтра. И если он и завтра проявит скупость, расплачиваться за неё начнёшь ты. Ты мне нравишься, Лоймар. Но деньги мне нравятся больше.
Лоймар спорить не стал.
— Я тебя услышал, Харальд-хёвдинг, — сказал он.
— Давайте отдадим князю сына, и он нас отпустит! — воскликнул тиун. — Пятьсот воинов! Нас всех убьют!
— Не кричи, — поморщился Харальд. — Все мы когда-нибудь умрём. Вечны только боги и людская слава. Погибнуть в битве — радость для воина!
— Она не воин, — Рачила обернулся к Ольге. — Подумай, что будет с тобой, княжна, когда Довгерд возьмёт крепость!