Он и задремал даже, но проснулся, когда вернулась смена караульщиков.
Первым делом глянул: Рачила на месте. Лежал на лавке, укрывшись с головой.
«Больше не усну», — сказал себе Радим.
Он знал хороший способ. Гуннар научил. Напрягать и расслаблять мышцы. И не шевелишься почти, и согреваешься немного, и бодрость сохраняешь. Очень полезно, если ты в засаде.
Вдруг Рачила зашевелился. Выбрался из-под плаща, сел, надел сапоги.
Радим видел его смутно: от печных углей света было немного. Но достаточно, чтобы увидеть, как Рачила подпоясался. Это уже было подозрительно, потому что человеку, собравшемуся во двор по нужде, пояс с оружием без надобности. Хотя кому как. Нурманы вот тоже без оружия ходить не любят. И Радима так учили: мол, сначала меч проверь, чтоб доступен был, и только потом штаны надевай.
Штаны Радиму надевать не требовалось, поскольку не раздевался. А вот то, что Рачила недоброе задумал, он уже понял, потому как тиун из собственной сумки, шапки и чужих сапог соорудил на лавке чучело и прикрыл сверху плащом. Ловко получилось. В темноте точно не отличишь от человека.
Радим думал, что тиун выйдет во двор. Но тот направился совсем в другую сторону. К клетям, где хранилось всякое добро. В одной из них держали пленного Лоймара.
Но об этом Радим вспомнил позже. А пока он дождался, когда Рачила, аккуратно переступая через спящих на полу, доберётся до двери, ведущей в заднюю часть дома, — и последовал за ним, тоже не забыв нацепить воинский пояс с мечом и прочей снастью. А вот обуться не успел. Гуннар бы такое не одобрил, потому что говорил: обувка важнее штанов. Босиком по камням или по снегу долго не побегаешь. Но Радим боялся не успеть за тиуном…
Обувь не понадобилась.
Рачила стоял у входа в клеть и о чём-то разговаривал с Осви.
Радим с запозданием вспомнил, зачем этот дренг здесь. Пленника сторожит.
Лица Осви Радим не видел — света от стоявшей на полу чашки-светильника было чуть. А Рачила и вовсе стоял к Радиму спиной. Но говорили они вроде мирно, и Радим замешкался. Нет, он помнил, что велел Харальд: «сразу убей»… Но всё же как-то… Ведь ничего такого не происходит…
Надо было слушать хёвдинга. Промедление это стоило дорого.
Жизни.
Вот только что Осви с Рачилой стояли друг против друга и вроде мирно беседовали, а потом Осви начал падать.
Шумно упасть Рачила ему не дал: подхватил ловко, опустил мягко на пол. Потом отодвинул засов, запиравший охраняемую клеть снаружи.
Радим опомнился. Все сомнения исчезли, когда он увидел, как отражается свет лампадки в мёртвых глазах Осви.
Меч из ножен, рывок вперёд…
Рачила успел обернуться на звук. Поэтому меч вошёл ему в правый бок, а не в спину. И вошёл слишком глубоко — вытащить его сразу Радим не смог. Нож, которым тиун убил Осви, ударил Радима в грудь. Точно в сердце. С такой силой, что Радима отбросило назад. Он выпустил рукоять меча, ударился спиной о стену, но остался жив. Спать в кольчуге, конечно, не очень удобно, но пригодилась, и ещё как!
А Рачила упал. Грохнулся на пол, свернулся клубком и завыл:
— У-у-у…
Радим бросился к нему, чтобы вытащить меч. Оружие — это главное… И тут распахнувшаяся дверь клети ударила его по голове, сбив с ног.
Вот шлема на Радиме не было. Но дверь не топор, так что Радим тут же вскочил и получил удар ногой в живот. Хороший такой удар, несмотря на то что выпрыгнувший из клети Лоймар тоже был босиком. Не будь на Радиме брони — свернулся бы калачиком, как Рачила. Но броня была, и ещё неизвестно, кому оказалось больнее.
Но Лоймару на боль было наплевать. И на Радима. И на освободившего его Рачилу, который всё-таки успел отворить засов.
Лоймар наклонился над тиуном, чтобы перерезать ремни на руках застрявшим мечом Радима.
Вой Рачилы перешёл в вопль и внезапно оборвался. Ремни на руках Лоймара лопнули. Он схватился за рукоять меча, но выдернуть не смог. Кисти затекли, не слушались.
И тут Радиму повезло. Потому что в только что пустом коридоре вдруг стало тесно от воинов.
Лоймар тут же выпрямился, поднял руки ладонями вперёд: не сопротивляюсь.
— Вяжите его, — распорядился Сивард.
Повернувшись к Радиму, рыкнул грозно:
— Говори!
— Ты на Сиварда не серчай! — К Радиму подсел Студён, варяжский десятник. — Ему ж потом перед князем ответ держать за тиуна. Должен был доподлинно всё выяснить.
— Я не из-за него, — сокрушённо проговорил Радим. — Будь я расторопней, Осви живой был бы!
Студён построжел лицом, спросил:
— А Осви что, малец несмышлёный или баба? Жаль его, понятно, но твоей вины в его смерти нет. Он воином был, да постарше тебя. Воин, при оружии, да ещё и на страже. А зарезали, как овцу. И кто? Тиун, который и дружинником никогда не был!
— Так Осви его потому и подпустил, наверное, что решил — не опасен.
Студён хмыкнул.
— Не опасен… Не знал я, что у Харальда такие бестолковые в хирде. А тебе я так скажу: если бы не ты, одним доверчивым дренгом дело не обошлось бы. А тебя боги любят, раз живой остался. Лоймар этот — воин изрядный. Таких, как ты, ложкой кушает. Как он тебя не убил, удивляюсь.
— Руки у него занемели, — сказал Радим. — А так бы убил.
— Я и говорю: любят тебя боги. А ты молодец! Остановил татя. И хёвдинг твой то же самое скажет, когда в крепость вернётся. Даже не сомневайся!
22 Ярл — наместник конунга.
22
Ярл — наместник конунга.
Глава 14 Руны говорят
Оставленная жителями деревенька близ Коложи той ночью словно вновь ожила. То и дело проходили дозорные, тянулись в тёмное небо струйки дымов.
Понятно, что на всё войско Довгерда изб не хватило. Под крышей ночевали лишь сам князь и его ближняя дружина. Остальные латты расположились в наспех сделанных шалашах-намётах из еловых лап. Такой шалаш, развёрнутый открытой стороной к тлеющему всю ночь бревну, позволял переночевать в лесу даже зимой.
Нурманов, внимательно следивших за деревней из засады, как раз интересовало, кто именно там спит.
— Ха! Там бонды, — прошептал глазастый Хрут. — Во всех тех шалашах — бонды! Похоже, настоящих хирдманов у Довгерда не больше сотни… Если сейчас с той стороны ударим, десятка три перебьём, пока они опомнятся. Сделаем, хёвдинг?
— Нет, — шепнул притаившийся рядом с ним Харальд. — Всё. Уходим. Нас здесь не было. Снежок всё присыплет, метель заровняет.
Погода портилась. Лёгкий снегопад усиливался, к нему прибавился ветер. Завьюжило.
— И даже не убьём никого? — огорчился Левый.
— Ты дозорного прибил, — напомнил брату Правый. — Харальд, а с ним как? Увидят — ведь догадаются.
— Тело с собой заберём, в сугроб зароем, — приказал Харальд. — Уходим. Я увидел, что хотел. А Довгерду о том, что мне известно, знать ни к чему.
Прав оказался Студён. Харальд, вернувшись под утро с вылазки, на Радима не рассердился.
Выслушал сначала Сиварда, потом не поленился — Лоймара расспросил. Радима оставил напоследок. И потом сказал только:
— Ошибся я в Осви. И лучше так, чем в настоящем бою. А что ты с Лоймаром не сладил, так это понятно. В прошлый раз мы его вдвоём с Анундом осилили. Так что меч свой у Гуннара забери, позавтракай и иди отсыпайся.
— А если латгалы нападут? — спросил Радим.
— Если нападут — разбудим, — пообещал Харальд. — Только не нападут они. Кишка у них тонка — в такую метель стену штурмовать.
— Значит, отбиться мы сможем? — уточнила Ольга.
— Сможем, — подтвердил Сивард. — Если хёвдинг всё правильно посчитал и с Довгердом только пять десятков дружинников, а остальные ополченцы, то, пожалуй, управимся.
— Пожалуй?
— Управимся, — более твёрдо ответил варяг. — А возможно, они и не рискнут напасть. Всё же у нас наследник Довгердов.
И неожиданно улыбнулся:
— А молодец этот твой Радим! Не поспей он вовремя, не знаю, что было бы.
— Он не мой. — Ольга слегка порозовела. — Он с нурманами теперь.
— Это пока, — сказал Сивард. — По крови-то он наш, словенский. А воинскую науку постигать и в нурманском хирде можно. Харальд — славный вождь, а его кормчий — наставник из лучших.
— Гуннар? — нахмурилась Ольга. — Он же берсерк. Он ужасен!
— Для врагов — да, — уточнил Сивард. — Великой силы воин. И тем опасней, что сам решает, когда набросить волчью шкуру, а когда скинуть. Я б от такого воина не отказался, но он от Харальда не уйдёт. Родичи они. И побратимы. Мы, варяги, ты знаешь, нурманов не особо жалуем. Но я рад, что эти с нами, особенно сейчас.
Ольга склонила голову набок.
— А не предадут? — спросила она. — Предложит им Довгерд побольше — и переметнутся. Отец говорил: нурманы за серебро на всё способны.
— Так и есть, — подтвердил Сивард. — Но в Харальде я уверен. Князь с него правильную клятву взял, такую, что ни один нурман нарушить не рискнёт. Нарушит — боги от него отвернутся, лишат удачи. И не станет у него ни серебра, ни хирда, ни самой жизни.
— Хорошо, если так, — вздохнула Ольга. — А то мне как-то страшно. Даже на рунах гадать опасаюсь. А вдруг всё плохо будет?
— Всем страшно, — сказал Сивард. — Мне тоже бывает. Главное тут — людям страх свой не показать. А руны… Что руны! Они как след медведя в лесу. Заломаешь ли ты его или он тебя, если по следу пойдёшь, это уж дело покажет. Хотя…
Сивард усмехнулся.
— На один только след полагаться нельзя. Потому что мишка хитёр. Ты думаешь, впереди он, а зверь тебе уже в затылок дышит. Вот и Харальд таков. И если твой отрок Радим у него и этой науке выучится…
* * *
Три свечи горят на дубовом столе, едва разгоняя мрак. Три огня во тьме.
Три норны: Урд, Верданди и Скульд — ведают судьбы людей, великанов, светлых альвов, подземных цвергов и даже богов. Прошлое, настоящее, будущее.
Три руны поднимут непроницаемую завесу, которой норны закрыли грядущее от жителей Девяти Миров.
Ольга расстелила на столе белый плат. Встряхнула кожаный мешочек с костяными рунами. Их дал ей Гуннар Медвежья Шкура. Конечно, чужими рунами гадать неправильно, но сейчас особое дело. Здесь, в Коложи, сплелись судьбы словен и нурманов, пришлых воинов и мирных жителей. И княжна смотрит сквозь тьму, чтобы прозреть их общую судьбу.