— Святой Георгий! — закричали они вразнобой, размахивая оружием.
Третий всадник быстро повернул коня к опасности и дал шпор, бросившись вперёд. Сбил двух нападавших, ткнул копьём другого. Вилы и коса соскользнули с панциря, который оказался под курткой-минтаной. Выхватив саблю, он отсек руку одному солдату и рубанул по лицу второго, отчего тот с воем убежал прочь.
Конь под сарацином храпел, дико вращал глазами, норовил укусить и с виду был весьма страшен!
Наверняка они вдвоём натворили бы ещё бед, если бы выскочивший из кустов гоплит не сбил грудью вражеского коня, а ловко подобравшийся, Константин со всего маху не ударил встающего сарацина цепом по голове с такой силой, что хрустнула кость. Уронив поводья, он упал, чтобы уже никогда не подняться.
А в это время другие ромеи били пеших. Пехотинцы-исмаилиты не могли так воевать, как всадник — который, наверное, был сипахом.
Им не дали ни схватить из повозки орудие, и потому отбивались тем, что было при себе. Преимущество было не на их стороне, а потому по двое-трое на одного — у них не было шансов. Румелийцев кололи, били, резали без всяких предложений сложить орудие.
Видя мёртвых всадников, иные просили пощады, но по большей части тщетно. Ни молитвы, ни сложенные в молитвенном жесте трясущиеся руки, ни побледневшие лица не могли помочь им.
Ромеи рубили врагов без милосердия, ни одному не дали уйти. Они тешили, облегчали вражьей кровью свои изрядно пострадавшие в последнее время души и мстили за недавнее поражение, совершали своей возмездие.
Одного за другим пехотинцев перебили.
Лемку не важно было что в повозках — всё делалось для уничтожения сарацин и для получения уверенности в своих силах. Однако не смог удержаться и глянул в повозку. Где наткнулся на вытаращенные глаза двух парней в коконах! Тут же поправил себя — не в коконах, а просто весьма плотно связанных.
Но и это оказалось ещё не всё:
— Юц! Здравствуй, друг мой!
— Господин Теодор! Вы спасли нас! — закричал один из парней. Бледные и босые, с сальными волосами, в изодранных в клочки рубахах, грязные как поросята, а также с головы до пяток забрызганные своей и вражеской кровью, они едва стояли на ногах, но глаза горели огнём.
— Как ты тут оказался? Не ранен? Где все наши? Видел кого-нибудь? Где конь — Гемон? — посыпались словно картечь из Теодора вопросы. Но быстро опомнился:
— Погоди немного.
И уже обратился ко всем:
— Победа! Наша взяла!
Предстояло утащить трупы в лес и освободить их от хороших вещей. Оказать помощь раненым. Поймать коне. Утянуть повозку в сторону. Вряд ли бы она помогла ромеям, но на дороге тоже было нельзя оставлять.
Находящиеся впереди и позади на своём посту люди не подавали никаких сигналов, а значит на выручку уже погибшим сарацинам никто не шел, их убийство было совершено без единого свидетеля.
— Господи, столько часов сидели и мерзли ради пустой повозки!!
— Она не пустая! Нас стало больше! И если надо будет — будем мерзнуть ещё сколько надо, чтобы вы смогли очистить свои имена от позора утери оружия!
Юц «Эй, ты!» тихий и послушным парень, ухаживающий за снаряжением Теодора и его друзей до того, как его перевели в кентархию к Натану Моленару, за то время, что Лемк его не видел — подрос т немного окреп.
Его история была проста: он был в обозе, когда савойцы предали ромеев. Когда он понял, что на поле боя твориться что-то неладное, то бежал из обоза. Видел бой иоаннитов, но от всех опасностей смог уйти. Шел за отступающими турмами — и бой на переправе через Виту тоже видел. Переправился ниже по течению, где его и поймали акынджи. Погнали его и ещё толпу пойманных пленных и местных жителей на осаду Никополя, как он понял. Все знали традицию сарацин посылать к стенам осажденных крепостей пленных и мирных жителей, чтобы они под страхом смерти засыпали рвы. Никто из них такой судьбы не желал. Их не связали, просто гнали. А потому на одной из стоянок они напали на акынджы с камнями, разбили нескольким из них головы и сняв с трупов оружие, убили оставшихся. Но выжило всего несколько человек. Убежал в лес, и бежал, пока было сил. Решил переночевать у местных жителей. Однако те продали его проезжающим мимо воинам султана. Сдаваться не хотел, но связали. Соответственно ни где друзья Лемка, ни что с их имуществом — он не знал.
— А этот, второй в повозке?
— Да чёрт его знает! Говорит, как воды в рот набрал. Назвался Ховром или Гавром… Но он вряд ли друг румелийцев!
— Да уж вижу. Ну что, ты со мной, ил побежишь дальше? Если решишь уйти, то не беспокойся — оружия и припасов на дорогу выдам.
— Да вы что, господин декарх!
— Протодекарх.
— Извиняюсь… Господин, от вас — никуда!
— Отлично! Бери этого своего Ховра/Гавра, и вот вам задание — присматривать за ним. — указал Лемк на Гоплита, что пытался о траву вытереть передние копыта, вымазанные в крови.
День обещал быть долгим и интересным. Уходить Лемк не собирался. Ведь их ещё не обнаружили.
И за день они совершили еще несколько нападений на сарацинов: одиночек и небольшие группы.
Однако позже всё же произошла осечка: в какой-то момент один стрелок начал стрельбу раньше, чем это требовалось. Или может слишком велико было желание расправиться с врагом.
Итог был плачевен. Мало того, что выстрелил раньше, и несколько сарацин разбежались по сторонам, так ещё и не попал ни в одного. Стрелкам были необходимы тренировки.
Пятерых пленных, изловленных за день, повесили после того, как расспросили/допросили: о пленных ромеях, о запасах оружия и где они хранятся, о том где румелийская армия и что вообще произошло за последнее время. А после того, как дело было сделано, собрались и пошли скорым переходом к новой цели.
Ромеи в отряде позже клялись, что не успели люди отойти прочь, как к кустарнику, где были сложены трупы, подошли очень крупные волки.
Глава 12
Допрос сарацин, перед тем как ромеи ушли, показал интересные вещи. Так как на какое-то время ромеи были оторваны от происходящего вокруг, то абсолютно всё им было интересно, всё становилось обсуждаемой новостью.
Все сарацины были из разных «партий» и обладали соответственно немного разными новостями — кто-то знал даже о том, что творится в сопредельных землях.
Вся румелийская армия, которую удалось собрать Селиму Второму, насчитывала примерно 100 тысяч копий и до 120 современных орудий, из них около 20–25 тысяч копий при 32 орудиях (под предводительством албанского сераскира Джевад-паши) была отправлена против ромеев. «Гнилой город», «Империю одного города » исмаилиты не воспринимали серьезными противниками после того, как от ромеев откололись зимой многие войска, а также после ухода савойцев, а ещё — после последних проигранных сражений.
Новости были плохие.
Джевад-паша собирался очистить Придунавье, Болгарию и Фракию от ромеев и окончательно решить вопрос с Константинополем. Основная же армия воспользовалась взятием нескольких крепостей, и теперь была направлена на Прессбург или Вену — никто не знал окончательно. И все, конечно же, ожидали новой осады столицы западной империи. Румелийцы (что в переводе с их языка означало «римляне»), никогда не признавали за Габсбургами титул императоров Священной Римской империи германской нации. В лучшем случае они называли их «Венскими королями», в письмах называя их «младшими братьями», чему австрийцы чрезвычайно возмущались. И взять Вену, лишить противника столицы, а значит нанести ему чудовищный материальный удар, а ещё больший — удар по духу сражающихся, было бы весьма привлекательным для сарацин.
Сейчас силы Джеват-паши были уже под Никополем, где помимо гарнизона, в осаде оказались некоторые из отступивших в относительной целости ромейских частей.
В это же время во Фракию вторгся бейлербей Селаник — дамат Рустем-паша с более скромными силами примерно в 10 тысяч человек. Они состояли главным образом из арабских переселенцев, испанских морисков, добровольцев и фанатиков, и в основном занимались грабежами в окрестностях Хайраболу/Хариополя.
Французы же действительно ввели войска в свободное графство Бургундское, более известное как Франш-Конте и осадили Безансон, который незадолго до этого был передан австрийской ветви дома Габсбургов.
Ещё узнали новость о северных соседях: как признавались румелийцы, зимой в их военных кругах все обсуждали вероятность вступления в войну Речи Посполитой, Res Publica, государство Общего дела. Но король Сигизмунд III Ваза объявил на Сейме, желая вернуть шведскую корону, и несмотря на нежелание магнатов, он объявил о присоединении герцогства Эстляндии, ранее входившего в состав Швеции. Это означало войну между двумя северными государствами.
А ещё войска Речи Посполитой под командованием гетмана великого коронного Яна Замойского, одновременно являвшегося канцлером великим коронным, отправились в поход на Молдавию, чтобы поставить там своего ставленника, Иеремии Могилы, господарем.
Ромеи при этой новости и огорчились, и обрадовались. Плохо, что поляки не вторгнутся в сарацинскую Унгарию. А хорошо — валашский господарь Михай Витязул наконец-то окажется занят, и ответит, пусть косвенно, за набеги на ромейские земли.
Лемк сразу начал ломать голову — как помочь осаждённой крепости? Как выручить никопольцев? Мыслей было много, но выполнимых — не насчитывалось и двух.
В тех условиях, которые были у Теодора и его людей, многого не достичь. По сравнения с силами сарацин — их даже мошкой не назвать. Раздавят и не заметят. Четыре фитильных ружья и крестьянское оружие против пушек и лучшей конницы в мире — подобным много не навоюешь!
Потому надо было становиться сильнее: добывать оружие, находить припасы, искать отбившихся от войска солдат. И надо было двигаться быстрее к нынешней цели.
Один из солдат, серб по национальности предлагал пробраться к Джеват-паше и зарезать его. По его словам, они так на Косовом поле чуть не победили сарацин! Но только из-за чистой случайности этот не принесло победы. Лемк тоже слышал об этой истории, и становиться самоубийцей, новым Обиличем, он не хотел. И не только из-за того, что самоубийство — это смертный грех. Теодор просто ещё хотел пожить и увидеть свою империю сильным и могучим государством.