Евхит, Илия придерживаются позади Теодора, пристально глядя по сторонам. С друзьями он испытывал себя спокойно в любом месте. Мардаит, Месал, Михаил тоже рядом: по сторонам и чуть впереди. Их врасплох не застанешь, перепугаться не заставишь.
Он пересчитал жилища кочевников — если считать что в каждом по одному мужчине, то юрюков будет почти вдвое меньше — около двадцати-двадцати пяти душ. Но это только из расчёта, что одно жилище даёт кров одной семье. А ведь семьи бывают разные. Кто их там разберёт
Что же, почти всем хватит.
Скопефты достали кремни, огниво, высекли огонь, запалили, раздули, вставили концы затлевших фитилей в замки.
— Не забудьте подсыпать порох на полку…
— Без тебя знаем.
Служившие контарионами дрожа от волнения или холода белыми застывшими пальцами затягивали лямки кирас на плечах и боках, помогая друг другу.
Теодор покосился на рядом стоящих друзей — думают ли они об опасности?
СидирМардаит теребит отошедшую оплетку на рукояти меча. Юхим сдвинул на лоб шапку и повернув ухо в сторону юрюков, прислушивается, будто бы надеясь что-то услышать. Михаил, спрятавшись за ствол дерева, не глядя подкидывал несколько шишек. Илия, туго перетянув кафтана на узкой груди, раздувал фитиль, который без этого действа начинал тухнуть. Евхит не забывал бормотать какую-то молитву святому Георгию. Месал же хмуро шевелил бровями, белеющими от упавших снежинок. Да, они все понимают. Но никто не повернёт назад, приняв решение они будут стоять на своём до конца.
В груди стало тесно, а ноги стали неметь — и Теодор даже испугался — неужели то страх пробует его сломит изнутри?
Он стал касаться висящих на перевязи-бандольере закрытых гильз с отмеренным порохом, что назывались всеми солдатами от латинян до ромеев «Двенадцатью апостолами», вспоминая имена сподвижников, учеников мессии:
— Трижды отрекшийся Петр… Книжник Павел… А то первый Андрей… Врач Лука и Иоанн Славящий… Филипп знаток и Варфоломей… Сборщик Матфей и Фома… Тому имя Иаков… Брат «по плоти» — Зилот…
Никого, только собаки не спят, а между тем время идёт. Это не плохо — крепче спать будут.
Не закончил счёт.
— Идём.
Пошли медленно, немного увязая в снегу. Первый торил дорогу, остальные как бы прятались за его спиной.
Если сейчас проснутся, заметят, то успеют организоваться и даже при наличии луков они смогут нанести ромеям непоправимый ущерб. Все же среди дистанционного оружия ромеи давно поняли что по скорострельности аркебуза сильно уступает традиционному оружию кочевников — луку. И будь день, и юрюки бы имели возможность сесть на коней, то Лемк ни за что бы повел тех, кто выбрал его своим командиром в атаку, так как шансов бы у них было мало.
Ромеи почти успели, сначала на одном конце лагеря, потом на другом залаяли отдельные псы, и постепенно все их голоса слились в громкий хрипло-звонкий лай, который постепенно смещался в сторону людей, что шли к спящим кочевникам.
Их голоса становились всё ближе, кто-то из них бросился вперед, но нарвался на острое железо и отскочил, пятная снег кровью.
Вскрикнул от боли поваленный на снег человек.
Чьи-то нервы не выдержали и темноту разогнала вспышка выстрела, и к общему нарастающему гвалту присоединился отчаянный скулеж и вой раненого четвероногого сторожа.
Не вышло бесшумно зайти и взять своё малой кровью…
— Вперед! Бог с нами! Nobiscum Deus! Бей иноверцев! В ножи их!
— Скоро-скоро! На ножовете! Не съжалявай! — вторили ему половина на болгарском, когда уже не было смысла скрывать себя.
Голоса взревели и шеренги идущих один за другим ромеев и войнуков распались Люди, подхватившись, побежали вперед меж запорошенных снегом кустов, разя норовящих укусить собак. Теодор тоже бросился со всеми вместе, слыша, как на другом краю становища грохочут аркебузы тех, кто ушел с Зарбасом.
— Святая империя!
— Вперед!
— Георгий Победоносец!
Бежать было весьма трудно из-за снега, и пока добежал до первых войлочных жилищ, дыхание заметно сбилось, а ноги налились тяжестью. Силуэты ромеев в темноте казались практически неразличимыми — серо-черными, набросились на ошалевших, но вооруженных мужчин, что выбегали наружу практически без одежды.
Глава 3
Вокруг закипела борьба: люди дрались, пронзали друг друга, валили с ног, затаптывали.
Из кибиток, в которых поднялся детский крик, выбегали всё новые люди, вливаясь в суматоху.
Ромеи не вели никаких индивидуальных поединков: пронзи того, кто нападает на товарища, и он поможет тебе с твоим противником. Что и делал Теодор.
Выпалив в полностью одетого и вооруженного копьем воина в длиннополом халате и мохнатой шапке, что спешил к ним, Лемк воткнул прикладов вниз оружие в снег и выхватив скьявону бросился вперёд.
Если бы вокруг была бесснежная местность, то неизвестно как прошел бы ночной бой, но отражение луны от заметенной снегом местности давало достаточно освещенности, чтобы отчетливо видеть своих врагов.
Длинный выпад — и конец скьявоны входит в чревное сплетение и выронив оружие, враг падает с перекошенным от боли лицом, не в силах даже вздохнуть. И не было вопросов у Теодора от чего тот умер — от раны или от невозможности вздохнуть.
Замешкавшийся враг выбежал прямо на Лемка, продевая руки в рукава халата и так и выбежал наружу: и не одет и толком не готов к бою, за что и поплатился. Потому что от удара в голову прикладом защититься не смог.
Все же враги, выбегая, накапливались и их было не так уж мало. Сражаясь за свои жизни, дрались они отчаянно. Но первые потери и слаженность нападения играли против них.
И не стоит отставить в сторону тот факт, что из четырех десятков ромеев многие имели хорошее защитное вооружение, или хотя бы его элементы. Да ведь даже кафтан-эпилорикон из толстого сукна с подкладкой, да с какой-нибудь поддёвкой мог остановить не самый сильный удар. Застучали, зазвенели сабли сарацин по шлемам и кирасам, отскакивая без всяческого успеха от крепкого железа.
Воздух наполнился стонами и криками, призывающими высшие силы себе на помощь в этой схватке.
— Алла! Алла! Алла!
И если удары сарацинов приходились иногда на железо, то каждый удар ромеев приходился в плоть кочевников, если не убивая сразу, то нанося ужасные раны, из которых потоками исходила их сила вместе с кровью.
Вокруг сражались друзья и подчиненные и Теодор считал, что как командир должен поддерживать их боевой дух:
— Мы побеждаем! Нет пощады врагам! Святой Георгий с нами!
— С нами! В бой! Руби гнид и кровопийц!
Порой врагов заслоняли спины своих и тогда Лемк совал между ними свой тонкий меч и быстро наносил уколы, втыкая хотя бы в ногу юрюка и извлекал ее окровавленную.
Как дровосеки в молодом лесу ромеи рубили сарацин и мало где их смогли остановить.
— Алла! Алла! Алла!
— Бана гелин! (ко мне) — нашелся и их вожак, но тут же рухнул от нескольких насевших на него бойцов и получив множество ударов, рухнул под ноги и ему тут же отсекли голову.
Кто-то из ромеев и болгар уже отступал, зажимая руками раны, другие даже раненые бросались в гущу схватки, рубя напропалую.
В глазах вспыхнуло и вот уже Теодор лежит, а налетевший из темноты исмаилит с вытаращенными глазами заносит над ним саблю.
Однако Сид так полоснул его клинком промеж глаз так, что клинок скрежетнул от удара о кость и тут же пригвоздил стонущего врага острием к земле.
И уже Теодору пришлось спасать друга, когда озверевшие враги почти окружили друга.
Железо, сталкиваясь друг с другом, высекали искры, и Теодор, воспользовавшись тем, что лежит под ногами сражающихся, пронзил потроха одного ударом в пах, а потом выхватил кинжал и молниеносно нанес им несколько ударов по голым ногам.
Раненый, пронзительно визжа, упал на Теодора сверху и пришлось повозиться, прежде чем успокоить его навечно.
Зажатые с двух сторон кочевники запаниковали.
— Мерхамет! Мерхамет един!
Начали раздаваться крики врагов, просящих пощады.
Однако бой продлился до тех пор, пока все враги не бросили оружие и не распластались ниц. Снег морозил их тела, но это было ничто в сравнении с угрозой немедленно расстаться с жизнью. Потом некоторых нашли прячущимися под трупами родных… И лишь ромеи остались стоять над ними с окровавленным оружием.
Груди у всех ходили ходуном, а кто-то ещё не успокоился и жестоко добивал и так истерзанного противника под хруст ударов и бессвязная ругань.
Теодор наклонился, зачерпнул ладонью снег, смял его в кулаке и схватил пересохшим ртом.
Полагая, что вид у него был довольно плачевный, так как на лицо и одежду попало много крови, и почему-то его первым порывом было очистить одежду.
А ведь надо было отдавать приказы, организовывать помощь своим раненым и обыск становища, караул для пленных и их семей, собрать из-под ног оружие и выслать по сторонам патрули.
К своему стыду молодой протодекарх не сразу включился в этот процесс. К счастью вокруг были уже опытные люди, которым во многих делах и не надо ничего подсказывать.
Одни оттаскивали павших в одну сторону, оказывали своим раненым помощь, другие собирали все мало-мальски ценное и отправились осматривать скот и не осталось ли там кого из местных, осматривать следы — многие ли убежали. Женщины с детьми на руках или у юбок — громко визжали и рыдали над телами своих павших мужчин.
А поодаль собирали кучку выживших испуганных защитников — избитых и испуганных.
Раненых кочевников безжалостно добивали. С пальцев некоторых трупов полудикие аромуны срезали кольца.
Евхит, сохранивший во многом церковные убеждения о том, что даже подобных людей можно привести к свету истинной веры, не очень одобрительно отнесся к проявленной жестокости:
— «…Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных…»