Примерно через полчаса один из солдат, в заломленной на затылок шапке, державшейся будто приклеенная, обратился к протодекарху, пользуясь тем, что тот свободно сносил панибратское отношение:
— Паск, а Паск, жрать уже что-то охота. Может остановимся, а?
— Нам надо ещё пройти этот лесок, а там дальше повернём назад и в лагере уже полноценно поедим, если никого не подстрелим.
— Так уже полдня крошки во рту не было! Мы же сдохнем так до вечера! — присоединились остальные.
В притороченных сумах были припасены лепёшки, вяленое мясо, сыр, фляга с разведённым вином.
— Ладно, обжоры, найдём сейчас удобное место и остановимся. Если приметите какие развалины, то дайте знать. Там порой хоть стены есть. Эй, Раду, ты впереди держись!
Названный солдат был когда-то пастухом и был довольно неплохим охотником.
Продолжили путь ещё немного, пока не выбрались на крохотную полянку, с одного края которой оказались мы, а на другом — полуразвалившаяся вилла времён старой империи, позади которой начинался тёмный хвойный лес. Но там были не только руины. Вернее, не совсем руины.
Несколько расседланных лошадей были привязаны у одного из обломков здания. Рядом лежали сумы и мешки. Чуть дальше, прислонённые к кладке из белого камня стояли ряд мушкетов.
А на ромеев, медленно выезжающих с тропы один за другим, недоуменно смотрели несколько человек в сине-оранжевых одеждах, в широких шароварах и тюрбанах на голове, сидящих на обломках колонн и стоящих у небольшого костерка.
Несколько секунд две стороны глазели друг на друга, пока кто-то не крикнул что-то неразборчивое и всё завертелось. Сарацины бросились к оружию, а потом обратно к костру, поджигая свои фитили.
Паск кричал, указывая в сторону более малочисленных врагов:
— Вперёд! Рубите их! Стреляйте и колите!
Кто-то начал спешиваться, а кто-то, не дожидаясь выпалил из аркебузы с седла. Ближайшие кони вскинулись, встали на дыбы, а горе стрелок вылетел из седла вместе с ещё одним товарищем.
Теодор спрыгнул с седла, отпрыгнув от обезумевшей лошади, а сам начал дрожащими от возбуждения руками готовить аркебузу к выстрелу — вдел фитиль, прицелился в стоявших группой врагов и выстрелил. Брызнули искры, вырвавшийся дым на время скрыл результат огня.
С той стороны так же раздались выстрелы, и пара стрелков, пронзённые пулями, упали.
Ботелло рванулся вперёд, выхватив свой меч, и разрубил голову одному из «тюрбанников», который рухнул на месте. Но успех его на этом и закончился, так как из проёма стены разрушенной виллы, там, где когда-то по-видимому было окно, выскочил воин в тёмной броне, оказавшись поблизости от Паска. Вытянув руку, в которой был зажат пистоль, он выстрелил в Ботелло, отчего тот, схватившись за грудь, сделал несколько шагов в сторону, но от ударов сабель уже тех, кто до этого стрелял из мушкетов, а сейчас схватились за сабли, упал.
Видя гибель своего командира, бойцы растерялись.
— Да стреляйте вы уже! Целься! Пли, ходячие вы задницы!
Бойцы, которых помимо Лемка было ещё человек шесть, заученно выполнили команды, которые им вбили в головы. Залп почти в упор на бегущих к ним исмаилитов, и ещё пара из них падает. Но тот, что в тёмной броне и один из «сине-оранжевых» не дрогнули, а страшно закричали, кинувшись на растерянных солдат, держащих свои ружья и пытаясь их перезарядить. Удар сверху саблей и пальцы солдата веером разлетелись, а он сам падает с дико крича, зажимая второй рукой покалеченную кисть.
Теодор, дрожа, уже насыпал затравочный порох на пороховую полку, безбожно его рассыпая.
Тёмная броня оказалось длинной кольчугой до колен, в которой сарацинский воин в шлеме с открытым лицом и двумя белыми перьями, вставленные во втулки на передней части шлема, был очень быстр. Два стремительных удара и ещё два стрелка падают, обливаясь кровью. Новый шаг, отклонился от удара аркебузой, нанесенной как аркебузой и совместно со своим «сине-оранжевым» товарищем они совместно пронзают и этого солдата.
Сзади к ним, временно справившись с болью кинулся боец с изувеченной рукой и один из двух оглушённых, упавших с коня и пришедших в себя. Достав один корд, а второй такой же парамерион, как у Лемка, они попытались ударить в спину сарацинам, но у них не получилось. Один крикнул второму, и они бросились в разные стороны, а потом, совместно бросились на одного солдата. «Сине-оранжевый» сделал выпад в ногу, от которого стрелок успел сделать шаг в сторону, но «тёмный» прыгнул и ударил всей массой своего тела, срубив бедняге голову. Изувеченный ударил своим кордом, но его нож не нанёс никакого урона броне убийце солдат, а вот сам уже от ответного удара, отрубившей ему руку по локоть, защититься уже смог…
Ромеев, вместе с Лемком, на ногах осталось трое, против двоих воинов, которые уже посекли столько их товарищей. И один, не выдержав, бросил так и не заряженную аркебузу в сторону врагов и бросился бежать, что ему и удалось сделать, пока сарацины разбирались с его товарищами.
Но в тот момент, когда воин в длинной кольчуге разобрался с изувеченным, Лемк был готов к выстрелу, который он и произвел, целясь в ненавистного врага. Расстояние было плёвым, шанса промазать не было. Аркебуза исправно выстрелила, но из-за того, что Теодор пересыпал пороха на полку, шарахнуло у него перед глазами огнём так, что он, хватаясь руками за обожжённое лицо, ослеплённый упал в траву.
Сколько прошло времени, Теодор не знал, когда он сумел открыть глаза и увидеть не красно-чёрные пятна перед глазами, а окружающую изумрудную зелень травы. И пришёл в себя он вовремя, чтобы увидеть, как оставшийся в одиночестве враг добивает его последнего товарища, перерезая ему горло.
Сарацин, увидев, что у него появился ещё один противник, метнулся к нему, занося руку с кинжалом для удара, но кинувшийся навстречу Лемк сумел перехватить его руку своей левой и они, рыча и осыпая друг друга ударами. Пока они перекатывались, тюрбан упал с головы врага, под которой оказалась выбритая голова. Свободная рука сарацина вцепилась в волосы Теодора, запрокидывая его голову, в то время пока его правая рука скользила по мокрой от пота макушке врага.
Но подогнув ногу, он вытащил засапожный нож и начал бить врага в бок, раз за разом, нанеся десяток ударов, протыкая одежду и мышцы, скользя некоторыми ударами по рёбрам, пока не почувствовал, что хватка рук врага стала слабеть и его ладони разжались, выпуская волосы Теодора и кинжал, что успел сделать несколько царапин на его шее. Удивлённый взгляд и чёрные глаза противника застывают, смотря куда-то в кроны деревьев.
Теодор сел на колени, неверяще смотря на поляну. Все его товарищи лежали. Порубленные тела застыли в причудливых позах, вывернув руки и ноги. Глаза на отрубленной голове одного из стрелков осуждающе смотрела на Теодора, что он один остался в живых.
Откуда-то со стороны тел раздался стон.
— Нет, я не один выжил! Есть ещё!
Поднявшись с колен, он бросился к телам, ища тех, кто выжил. Кому можно было бы оказать помощь.
Один… Другой… Нет, мертвы. Но вот есть дыхание. Раненый пулей боец в верхнюю часть груди, по имени Раду. Как ему помочь? Что делать?
Расстегнул намокший от крови кафтан, разрезал рубаху. Из круглой маленькой раны текла кровь. Кинулся к Гемону, который далеко не отбежал, взял в суме чистую рубаху, половину которой свернув приложил к ране, а ругой перетянул грудь. Взявшись за подмышки, перетащил его к дереву, оставив его там.
Проверял остальных, был ещё один, Джованни, раненый пулей, которая попала ему в бок, разбила ребро, отчего часть его торчала наружу, но он умер у него на руках. Подошёл к Паску, и, о чудо, он был ещё жив! Пуля из пистоля попала ему под ключицу, несколько сабельных ударов пришлись по рукам и груди, но кожаный камзол частично защитил от ударов. Теодор начал срезать с трупов одежду, выбирая ткань почище, чтобы перетянуть раны испанца и разрезав камзол, потому что снять его не удалось, начал этим заниматься.
Оказав ему помощь и оттащив к Раду, он в последнюю очередь подошёл к сарацинам.
Умирали «сине-оранжевые» сарацины, пробитые пулями. Часто-часто дыша, один из них хотел что-то сказать, но не смог, застыв с искажённым в муках чертами лица. Их главный, тот что в кольчуге, лежал, вытянувшись в полный рост. На его лице была улыбка, и через чёрную бороду белели зубы. Казалось, что он был вполне доволен тем, как всё сложилось.
В лесу начинало темнеть. Уйти отсюда, до наступления ночи добравшись до своих было практически невозможно. Да, можно ускакать одному, вернувшись с подмогой — но это уже будет минимум утро, если тем более он не заплутает в ночи. Что случится в это время с беспомощными ранеными не знает никто. Дикие звери, товарищи этих сарацин — произойти могло всё что угодно. Попробует он раненых посадить на лошадей и увезти — а вдруг они этого не выдержат и умрут? К тому же, вдруг второй отряд или другие патрули слышали выстрелы и придут на помощь. Да и был сбежавший… Он хоть и гнида редкостная, но надо рассчитывать на лучшее — вдруг он приведёт подмогу.
Поэтом Лемк решил, что на ночь останется на этом месте, и будь что будет. Дождётся утра, и если помощь не появится, то он уже будет думать тогда как поступить.
Глава 14
Дел предстояло сделать уж очень много.
Раненые пока находились в забытьи, и Теодор не стал их тревожить.
Поймал тех лошадей, кто не разбежался далеко, расседлал и привязал их рядом с лошадьми сарацин.
А потом он занялся мёртвыми. Оттащил в одну сторону убитых товарищей. Начал снимать с убитых врагов пригодную одежду, оставляя то, что уже на его взгляд не несло никакой ценности. А потом, быстро пройдясь вокруг, обнаружил то большую канаву, то ли остатки рва, то ли провалившуюся крышу какого-то подземного сооружения и оттащил тела сарацин туда, свалив в кучу. Ворочать тела, как будто налитые свинцом, было очень тяжело, потому дал себе немного времени перевести дух.
Глядя, как всё более сумеречно становится в лесу, заставил себя подняться и работать дальше. Нашёл недалеко располагающийся родничок, который обнаружил по свеженатоптанной тропинке, набрал воды и занялся заготовкой дров на ночь, благо, валежника вокруг было немеряно.