– Слушай сюда. Сначала мы тебе руку будем ломать. Левую – тебе же еще признание подписывать. Начнем вот так – ну, ты не ори, подумаешь, пальчик один сломали! Сколько ты других приказывал – жечь, на куски резать, или распиливать заживо, как семью одну на волынском хуторе в сорок шестом – а самому не доводилось объектом, ну вот сейчас узнаешь, как это. Еще пальчик – ну что орешь, больно? Но это ж не на пилораму привязать вдоль, со стороны ног, и отца семейства последним? А когда у тебя пальцы закончатся, сломаем каждую косточку на твоей руке, до плеча. И это лишь начало. Я в Китае такого насмотрелся – у китайцев, чтоб ты знал, тюрьмы и каторги почти что нет, там предпочитают наказывать телесно, и за тысячу лет таких высот достигли, чертям в аду впору у них учиться искусству пыток. Относительно мягким считается, когда с тебя кожу заживо дерут, лоскутами – у тебя это впереди, когда твоя левая рука закончится, я тебе обещаю.
– Все равно расстреляете, – сипит Кук, – пшеклятые москали.
Это с чего у тебя польский акцент прорезался – ах да, без пары зубов говорить… И я ведь не блефую, а в самом деле готов сделать с этой мразотой как обещал:
– А еще в Китае мне показывали «тысячу надрезов» – и пытка, и казнь. Когда от тебя сначала отрежут маленький кусочек, а затем прижгут раскаленным железом, чтобы ты не сдох от потери крови – тут я электроутюг видел, сойдет. И еще раз так, и еще. Название оттого, что считается, у великого мастера выйдет так тысячу раз, пока клиент живой и в полном сознании. Этому с малых лет учат, профессия палача в Китае наследственная, мне до того далеко – но уж двадцать раз я тебе обеспечу. Ты еще нас умолять будешь, чтобы тебя добили, тебе пуля милосердием покажется, вот только ты его от нас не дождешься. Дальше будешь играть в молчанку – сдохнешь так, что чертей стошнит. А будешь умным – мы тебя в Севастополе сдаем, какое-то время до суда посидишь с удобствами, да и судьи будут беспристрастны, ведь не их детей ты хотел зарезать? Есть у тебя даже крохотный, но шанс, если сотрудничество тебе зачтут, вместо вышки получить двадцать пять лет на солнечной Колыме – но это если ты до Севастополя доживешь. Ну, что выбираешь?
Время поджимает. Слабо верится, что Василь Кук, генерал УПА, и здесь один, без банды. Да еще и с нашим отдыхом совпало – на кого нацеливались, сволочи, на нашего отца-Адмирала или на Аню, исполнить еще тот поганый приговор? И когда узнают, что их главаря повязали – у банды не останется иного выхода, кроме как действовать немедленно. Какой бы малый шанс на успех ни был – потому что дальше не будет и его.
Вот отчего объявлен «Ураган», план заранее обговорен с капитаном и экипажем судна – все наши подняты по тревоге, и «песцы», и «коты», да и пономаренковские отпускники чего-то стоят, вооружены, и против бандеровских селюков могут сражаться как минимум на равных. То есть у нас уже наготове рота качественно обученных абордажников, морской спецназ, и еще на подхвате почти двести человек в «команде поддержки» (за вычетом членов семей). И с командирами эсминцев обговорено, при нужде могут высадить к нам на борт матросов, по взводу с автоматами, к бою на корабле подготовлены куда лучше лесовиков. Уже взяты под охрану мостик, радиорубка, машинное и котельное отделения, электростанция – что еще могут придумать бандеровцы, ну не может у них быть достаточного количества квалифицированных моряков, не разберутся они в сложном корабельном хозяйстве. Вот только здесь еще полтысячи гражданских, и крови прольется, начнись тут полноценная война! А мы не знаем, какие на доске фигуры у врага, его план, силы и средства. Так что, генерал Василь Кук, коли ты нам все добровольно не расскажешь, мы тебя на кусочки разрежем, и нас за это ни один трибунал не упрекнет.
Хорошо, что осталось всего несколько часов до Севастополя. А радиограмма уже должна уйти, и нас там ждут. Жаль испорченного отпуска советских граждан, кто билеты на этот круиз честно купили – а будет ведь тотальный шмон с проверкой, кто тут у нас засланные казачки – и уж точно дальше «Нахимов» не пойдет, пока расследование не завершится. Но это все же лучше, чем кровавая баня или, не дай бог, Беслан.
Кстати, надо после разобраться с британским журналистом, кто он такой и что на «Нахимове» делает.
– Здесь двадцать два человека, – говорит Кук. – Старший – Крыж из СБ. Двое его помощников. И девятнадцать – «житомирский детдом». На самом деле они все из «школы отважных юношей».
Прав Юрка оказался! Зверьки – не путать с обычными сельскими пацанами, на Западенщине также часто исполнявшими всякие поручения бандер, вроде связных или шпионов. «Отважные юноши» (а была и школа «отважных девушек») набирались в большинстве из семей «пострадавших от москальской власти» (попросту, если отца-бандита убили наши), и сдавали «экзамены», пытая и убивая наших пленных и «изменников», они считались кадровым резервом, будущими атаманами, и находились под опекой и в подчинении даже не УПА, а непосредственно СБ. Брали туда обычно в двенадцать-четырнадцать лет, но бывало, что и в более раннем возрасте. «Школы» обычно находились не в деревнях, а в лесу, так же как самые важные бандеровские объекты, как склады, госпитали, радиостанции – это делалось еще и для того, чтобы звереныши порвали связь с родней, воспитанные в духе слепого подчинения, если старший прикажет умереть, умри. Самураи недоделанные! Вот только собственно боевого опыта у них мало, а уж на корабле точно нет совсем.
– Чем они вооружены?
– Сейчас пока ничем, – щерится Кук, – оружие в трюме номер три, у задней стенки, два ящика, помеченные белой краской. «Шмайсеры», по три запасных магазина, патроны россыпью. И без меня им в трюм не попасть. У Крыжа и двоих «воспитателей» пистолеты – больше с собой у них ничего нет. Я ведь предупреждал Крыжа, что ничего не получится, но этот кретин стал мне угрожать. Вот уж кто виновен намного больше меня – верите, что я не так много, чтобы своими руками, я больше лишь приказывал. Ну, а ему нравится самому убивать. И еще он говорил, что получил приказ от американцев, и что нам за это обещаны большие деньги. Это вы сочтете за сотрудничество?
Мазур, по приказу Юрки, быстро исчезает из каюты. Сейчас с бандеровским оружием разберутся – если Кук не соврал. Например, если там не автоматы, а взрывчатка – станем ящик двигать, а он рванет. Так не могут у бандеровцев саперы быть лучшее наших – а правило «к незнакомому предмету подходи так, будто это ловушка» и «песцы» и «коты» помнят хорошо. Ну, а если там и впрямь оружие – то не может быть какой-то хитрой закладки, свои ведь тогда подорвутся, если что-то не так.
– Американцы в игре – не знаю, чем так им насолил ваш Адмирал Победы. Но Крыж что-то говорил, если нам удастся эту персону захватить живым и передать на их подлодку, то станем миллионерами.
Подлодка ВМС США в Черном море? При том, что Проливы у нас. Тайно пройти – это ненаучная фантастика. Хотя теоретически, если пришвартовать лодку с заглушенными моторами к днищу торгаша, или в трюм взять, если сверхмалая, какие были у «лягух» Боргезе? Нет, у них автономность и дальность действия столь же микроскопическая, я бы на месте америкосов привлек бы субмарину лишь для скрытного отхода, море пересечь до какого-нибудь Синопа, а там попробуй что-то найди! Ну а как они с эсминцами охраны предполагали разобраться – атакой торпедных катеров, спущенных с торгаша, или даже эскадрильи самолетов-торпедоносцев без опознавательных знаков, поднятых с турецкого берега? Но в любом случае планировать такое на участке до Севастополя, главной базы ЧФ, это надо совсем безголовыми быть. А вот на переходе от Ялты к Новороссийску, или уже у кавказского берега, отчего бы и нет? Вот только мы туда не пойдем. И если там кто-то болтается, от американцев или турок – искренне не завидую!
– Я уже устал воевать, – говорит Кук, – лишь бегать и прятаться, за последние пять лет я фактически был вне борьбы, не нанес вашей стране никакого ущерба. Я уже старый человек и хочу лишь дожить, сколько мне осталось. Готов сотрудничать – в обмен на гарантии, что оставите мне жизнь.
Пой, пташечка, это как суд решит. Тебе сейчас всего лишь сорок – хотя выглядишь ты много за полтинник: нервная была жизнь в постоянном страхе, ходить под расстрельной статьей. И про пять лет ты загнул – в ориентировке еще в пятидесятом было за тобой всякое. Но повесить тебя после всегда успеем – а сейчас пой, а мы будем слушать. Удобная формулировка – что суд решит, ну а конкретно мы никаких обязательств не несем.
– Мальчики! – в дверях стоит Лазарева, из-за ее спины выглядывает Тюлень. – Ну что, допросили эту мразь?
Что за бардак?
– Анна Петровна, вам сейчас по судну ходить опасно – до конца неясно, сколько тут бандер на свободе. Пока не завершилось, из каюты лучше не выходите. Тюлень, а тебе я еще внушение сделаю, с занесением куда надо – тебе что было приказано? Ты понимаешь, что если с Анной Петровной что-то случится, ты под трибунал пойдешь?
– Так и Михаил Петрович сейчас на мостике, с капитаном. Говорят с Севастополем, на эсминцах тоже в курсе, спрашивают, помощь нужна?
– Курва московская! – шипит Кук. – Жалко, что я тебя в Киеве тогда не…
И грязно бранится. Аня смотрит на него с брезгливостью, как на жабу, а затем обращается ко мне:
– Валечка! Я понимаю, что он нам пока что живым нужен. Но прошу тебя, дай ему в морду. Чтоб он не смел женщине такое говорить!
Ну как я даме могу отказать? Даже два раза, не жалко. Вот вся цена твоего «раскаяния» – такого же, как в иной истории, ты так же каялся, а после девяносто первого оказалось, что на самом деле не жалел ни о чем. И помер ты на самостийной Украине где-то в двухтысячные, ученым-историком Украинской Академии наук, даже памятника удостоен – здесь же очень сомневаюсь я, что тебе даже «четвертной» дадут, ну если только на опыты. Но ты надейся – тебе еще показания давать, кто там из-за рубежа такой резвый, что такую сволочь поощряет.
За иллюминатором воет сирена. И мечется луч прожектора, быстро смещается куда-то за корму. Но по трансляции ничего тревожного нет – значит, непосредственно нас это не касается.