чики в глазах мелькают, но терпимо – а трое за мной по команде и вовсе зажмуриваются заранее, на меня надеясь, если кто-то из бандер на прорыв в эту секунду пойдет. И только свет погас, в ушах звон еще не утих – вперед, пошел! Пока те не опомнились еще, им ведь куда больше досталось!
Два тела на полу – мужчина в годах и женщина средних лет. Под ними кровь растекается – живы или нет, после разбираться будем. У открытого иллюминатора двое – мужик в штатском, под приметы подходит (рост 170, плотного телосложения), в руке парабеллум – однозначно бандит! И девчонка лет шестнадцати – ну да, если пассажирами каюты значатся трое, супруги Лобановы и дочка-подросток. И он, и она ослепли – руками водят перед собой. Я к ним в подкате, присев, чтоб слепая пуля наудачу, над головой пролетела. Второй класс не люкс, тут тесно, да и не к чему разводить голливуд, так что «по-богомоловски» стреляю бандиту в плечо. Он воет, роняя пистолет на пол.
И тут у девчонки в руке откуда-то появляется браунинг. Игрушка, похожая на ту, что Аня под юбкой носит – в ладони умещается, калибр 6.35, модель 3, 1906 года (или что-то подобное, их много кто делал). И она стреляет в упор, в бок раненому бандиту. Черт, он же нам живым был нужен, и что ж ты раньше не?…
– Дай сюда, дура!
Я протягиваю руку. И тут второй выстрел, мне в грудь, меня отбрасывает на стенку. Третья пуля бьет в переборку над моей головой, четвертая пролетает мимо успевшего отпрянуть в сторону Кота. И тут я вижу (каюта Г-образной формы была, от двери сразу не разглядеть) еще одно тело на полу – девчонка! М-мать, значит, эта, с браунингом…
Можно было ее пулей снять – но стояла уж больно удачно! По мне выстрелила и сочла, цель поражена, – смертельная ошибка, особенно когда стреляешь вслепую! Еще плохо видя, стоит ко мне боком, в паре шагов, браунинг перед собой – ну, получи! И я, без всяких голливудских «кья», просто блокирую ее вооруженную руку своей левой, а рукояткой пистолета бью по башке. Аккуратно, чтоб не убить, а лишь вырубить – ты еще для допроса нужна!
Вот теперь можно и собой заняться. Броник выдержал – синяк после будет знатный, но вроде даже ребра все целы, все ж не рассчитана малокалиберная игрушка на серьезный огневой контакт. Юрке Смоленцеву в поезде Гитлера из такой же штучки в магазин к автомату попало, что в разгрузке был на груди, и ничего в итоге, только ушиб. Сучку уже подхватили и уволокли, главарь живой еще, но тяжелый, не было у него бронежилета, в отличие от меня, и огнестрел в печень – это только врагу и пожелаешь. А с пассажирами хреново все!
– Валечка! Да пропустите же меня, я врач!
Маша прибежала, в том же нарядном платье и с брезентовой санитарной сумкой на плече. Нет, на шею мне бросаться не надо – а раз ты медработник, быстро на ту девочку глянь, искусственное дыхание, может, не поздно еще? Ее удавкой душили, а бывало, что даже с виселицы обрывались и живыми оставались. Умница, все поняла, в обморок не упала при виде тел, над дочкой нагнулась.
– Кот, помоги товарищу медсестре, если она попросит поднять, перенести, ассистировать!
Репей уже занят, как штатный санинструктор – из пассажиров, инженер «двухсотый», а вот жена его еще жива.
– За старшего тут – распорядись, чтоб в санчасть. А я пошел эту колоть!
Да, не «Альфа» мы! По военной мерке, полная победа: враг уничтожен при отсутствии своих потерь. А по антитеррористической – полный провал: заложников не спасли, главаря живым тоже не удалось, все же помер, гадина! Так что я сейчас злой как черт. Будем разбираться, кто такая и почему неучтенная. Если ни Кук, ни прочие зверьки про тебя не знали – а того, что из воды выловили, нам с эсминца не передали еще. И успели уже показания снять с пассажиров соседних кают – как раз перед тем малолетка в двери стучалась и жалобно просила: «Откройте, помогите», когда по трансляции уже объявили всем запереться и посторонних не пускать. Те и не открыли, а эти пожалели, и поплатились. За обманутое доверие и желание помочь – ничего, мразь бандеровская, сейчас ты у меня за это по-особому получишь! Тем более что девочку, похоже, душила ты – успел услышать от Марии, что живая дочка, а главарь – убивец опытный, такого бы не допустил.
Вхожу наконец в допросную (ту самую каюту, где Кука кололи) – ребята не начинают, меня ждали. Сучка смотрит нагло – надеется, что ей права обеспечат, три раз гы! Даже по закону здесь полная ответственность за тяжкие преступления с двенадцати лет, ну а «на территории, находящейся на особом положении» (а я уверен, «Нахимов» задним числом таковой и объявят) так вообще с точки зрения правозащитника полнейший кошмар – полковника Буданова здесь бы героем объявили. Это не значит, что творится беспредел, поскольку закон в обе стороны направлен, и военная прокуратура бдит. Ключевое тут – очевидность вины задержанного. То есть невиноватого гражданского прессовать нельзя, за это трибунал – но у бандита, пойманного с поличным, абсолютно никаких прав нет и быть не может по определению.
Не говоря ни слова, влепляю сучке пощечину – ладонь сложив по-особому, чтобы вышло как кулаком. Но не в полную силу, чтоб больно было и унизительно, но все ж не нокаут. И для симметрии – с левой руки тоже.
– Ты за что девчонку убила, тварь, она тебе что плохого сделала?
Н-на, еще получи, сука! Согнулась от боли, хрипит. А после, взглянув на нас с ненавистью, выкрикивает:
– Слава героям!
– Твоих героев щиросвидомых, последних сейчас как крыс по схронам травят. И ты сейчас сдохнешь, если не станешь сотрудничать. Так кто ты такая, откуда взялась, отвечай!
– Слава героям!
И так дальше – как заведенный автомат, ответом на любой вопрос. Обкуренная, или псих? Нет, умная и опытная – и ведь минуты не хватило, чтоб вам тело девчонки в иллюминатор выкинуть и назваться ее именем, и был у тебя шанс до Севастополя на настоящий допрос не попасть, а там как-нибудь на берег проскочить и затеряться. Но сообразила, что сейчас мы поймем, кто ты, и тебе конец, так хотя бы отомстить – и начала стрелять. Личность твою установили – по списку пассажиров (кого на месте нет), затем приметы всех отсутствующих, и опознание соседями по каюте. Ира Стырта из Киева, семнадцати лет – хотя документы, скорее всего, липовые. Раздеть, привязать к койке! Что скалишься – думаешь, насиловать тебя будут? Так это для тебя не наказание вовсе – знаю, что «отважных девушек» этому в процессе обучения подвергали, толпой «отважных юношей» или просто эсбэшников, готовя к будущей работе, «если ради Украины, то не б…ь». А с тобой, тварь, я бы даже этим побрезговал – будет тебе сейчас китайская экзотика. Вчера еще, при подготовке к рейсу, в ресторан заглянув, я от повара слышал, что крысы в провизионках донимают. И Юрка посоветовал организовать «крысиного волка» – крысюков наловить в бочку, и нехай друг друга кушают, которая последней выживет, будет уже крысиный маньяк-убийца. Мазур, сбегай на камбуз и спроси – если хоть один крыс попался, тащи в банке сюда.
– Слава героям!
У тебя что, пластинка сбита? Ничего, сейчас ты по-другому запоешь. Вот и Мазур вернулся – что стеклянная банка, это наглядно, но как мы ее греть будем, жестянку можно было утюгом. Ну, что есть.
– Видишь, девочка, какой крысюк? Сейчас мы тебе это на животик привяжем, вверх дном, и фанеру, горло прикрывающую, вынем. Что дальше будет, тебе сказать? В Китае это называлось «крысиная клетка» и считалось казнью премерзейшей. У этих тварей зубки такие, что прогрызают доски и цемент. А мы даже выйдем отсюда, чтоб не смотреть. И моя совесть чиста – я тебя и пальцем не трону, а за грызуна не отвечаю. Что от тебя останется, за борт выбросят, крабы доедят. И мне за это ничего не будет, кроме благодарности. Мазур, помогай, чтоб крыс не сбежал, лови его по каюте потом!
– Слава героям! Слава героям!
Бодрись, не поможет. В дверь стук – кого там еще черт несет? Там Гвоздь в предбаннике, не пустил бы посторонних.
Входит Аня Лазарева. За ней Лючия, в дверях Тюлень и Нукер.
– Анна Петровна, вы не подумайте чего, у нас тут походно-полевой допрос в процессе, с китайской спецификой, вон крыс в банке мечется и пищит, проголодался, наверное. Поскольку установлено, что на борту бандер больше оказалось, чем по списку – эта вот неучтенная, и судя по всему, уровнем повыше, чем простые зверьки. А кто такая и сколько их еще тут, сейчас узнаем. Но вам при этом лучше не присутствовать – уж больно картина неэстетичная сейчас будет, кровь в стороны, и наверняка обделается, от болевого шока. Мазур, ну что, готов крысюка выпускать? А то задохнется еще в банке, зачем мучить грызуна.
– Слава героям! Слаааваа героооям!
Аня лишь поморщилась, на сучку смотрит, как на мышь подопытную. С презрением и каким-то научным интересом. Совсем не похожа на ту Анечку, что раньше я видеть привык – от той, солнечной и веселой, «доброй королевы Анны», сейчас лишь запах духов и шелест платья остались – а лицо и взгляд как у капо из женского концлагеря. Впрочем, если бы моего сына кто-то хотел бы зарезать, я бы тоже озверел – а у женщин инстинкт выражен еще сильней!
– Слааава гееерооям!!!
– Героям сала, – вдруг отвечает Аня, зло усмехнувшись.
– Слаава!
– Сала!
– Слаава! Ненавижу, москальская тварь!
– Сала. Подавишься.
– Убьююю!
– Зубы сломаешь. Пробовали уже. Сам Кук – с ним у меня давние счеты.
– Стерва!
– Меня так звали. Знаешь меня? Откуда?
– Ненавижу!
– А я и не хочу, чтоб ты меня любила.
– Что вам от меня надо?
– Ты за что девочку убить хотела? Сама, без всякого приказа.
– За то, что у нее все есть! То, за что мы сражаемся – у нее уже. За то, что нетронутая – когда меня в схроне шестеро валяли, «чтоб готова была к любому, ради нашей борьбы». А мне после доктор гонорею лечил. Я лишь последний год, во Львове, узнала, что такое настоящая жизнь – и то на время лишь, а после снова в топку. А у нее это впереди должно было быть – выучилась бы на доктора, или еще на кого. Ненавижу! Она что, живая?