Летом пятьдесят третьего я командовал Средиземноморской эскадрой. Мне тогда было тогда сорок два, и я был, наверное, самым молодым из контр-адмиралов Королевского флота. Мы были последними солдатами Великой империи – пусть все уже рушилось, откололась Индия, и в африканских колониях творилось невесть что – но нам казалось, что еще можно что-то спасти. А сил уже не хватало – во вверенную мне эскадру входили крейсера «Лондон», «Сассекс», еще числился «Кумберленд», но он стоял в Гибралтаре. А ведь я еще служил с теми, кто помнил «двухдержавный стандарт», когда Роял Нэви должен быть равен суммарному флоту двух следующих по силе держав! Да и перед последней Великой войной в состав Средиземноморской эскадры входило соединение линкоров и минимум один авианосец, а командовал ею не меньше чем вице-адмирал! Но экономические трудности подорвали нашу морскую мощь – хотя Королевский флот номинально был весьма велик, мы могли позволить себе держать на активной службе малую его часть. А остальное было выведено в резерв и стояло на приколе с минимальными экипажами – и что было обидно, это были далеко не всегда самые старые и изношенные корабли!
Молодой человек, не повторяйте эту чушь – что крейсера постройки начала тридцатых были оставлены в строю потому, что их пушки, в отличие от артиллерии более поздних типов «Белфаст» и «Фиджи», могли стрелять атомными снарядами! Верно, что атомная артиллерия нашего калибра существовала, а под шестидюймовый ее так и не смогли сделать – но это было двумя десятилетиями позже! Читал утверждения иных писак, что даже тогда, уже после начала атомной эры, артиллерийские крейсера имели не большую боевую ценность, чем римские галеры – но флот ведь существует не только для войны, его парадная функция – показывать флаг, внушая уважение к стране, да и просто пугать туземцев – в мирное время столь же полезна. И крейсер с именем «Лондон», построенный аж в 1929 году, символизировал собой незыблемость империи. Чем эта гипотеза, отчего мои старички были оставлены в строю, хуже «атомных снарядов»? И мне бы хотелось, чтобы она была истинной.
Итак, мы несли рутинную службу в Средиземноморье. Вы имеете представление о политической обстановке на тот момент? Мы были тогда как Византия в последние ее годы, зажатая между турками и католическим миром. Где в роли католиков были наши заклятые заокеанские союзники, ну а в роли турок ясно кто. А у нас оставались лишь наша память, традиции и вера – в сплаве с отчаянной решимостью хоть что-то изменить. Это важно, если вы хотите понять психологию, не просто перечислить факты, имеющие место быть, но и понять, отчего мы поступали так.
Молодежь сейчас совсем другая… В мое время в элитных учебных заведениях были исключительно дети аристократических британских семей – встретить там сынков нуворишей из каких-то диких стран было немыслимо! И мы оставались «своими» друг для друга и много лет спустя. Причем – и это не могут понять иностранцы – наши дружеские сговоры вполне могли дополнять и подменять собой даже официальные правительственные структуры. Если все мы были патриотами Британии и занимали не последние должности, то вполне могли, собравшись, обменяться информацией, принять решение, составить план и обеспечить его исполнение. Ради империи, которая была, есть и, как нам казалось, будет, когда мы все уйдем.
Я буду называть его «Сэм», хотя это не было его подлинным именем. И не шпионским псевдонимом, хотя в тот момент он и занимал не последнюю должность в одной из Контор. А дружеской кличкой среди своих, которую он получил, только не смейтесь, в честь одного из героев Толкиена – как, разве вы не знали, что самое первое издание, оставшееся почти не замеченным, вышло в сорок шестом? А пик популярности и граффити «Фродо жив» на стенах метро – это уже второе издание, удачно попавшее в струю моды в конце шестидесятых, как раз тогда и полезло – постапокалиптика, конец цивилизации, обращение к средневековью… Но я отвлекаюсь. Вообще, это необычно, когда такими кличками награждают не студентов, а уже весьма преуспевающих джентльменов, но там была одна история в коридорах власти, к моему рассказу не относящаяся, так и появились в нашей компании «Фродо» и «Сэм». Первый из них в пятьдесят третьем взлетел высоко, даже очень высоко, ну а второй трудился на славном поприще рыцарей плаща и кинжала. Ну, а я был не то что близким другом этой парочки – но своим. Одним из тех, с кем они когда-то учились.
Так вот, Сэм появился в Александрии, где мы стояли, за месяц до событий. Предъявил мне свои «верительные грамоты» – какие, простите, не скажу. В наших компаниях принято обращаться за помощью друг к другу без особых церемоний – разумеется, ты мог отказаться, но тогда в следующий раз и тебе не помогут, ну а если ты будешь отказывать часто, то рискуешь быть вычеркнутым из списка своих, а это для человека нашего круга карьерная, политическая и деловая смерть. Ну, а когда просит не просто твой друг как частное лицо, но действующий по поручению круга джентльменов, во исполнение их высшего плана (чему подтверждение – это некий предъявляемый знак, ну пусть будет кольцо, если вам так хочется вставить это в книгу), то права на отказ у тебя нет в принципе. Так что я действовал по его указанию, что после оформлялось соответствующими приказами из Адмиралтейства – там тоже сидели люди из нашего круга, до которых было доведено, что им положено делать.
Сначала мы пришли в Мерса-Марух, это порт на египетском побережье, на полпути к ливийской границе. Сэм сказал, что мы должны всего лишь встретить пароход с беженцами и обеспечить, чтобы этому не помешали итальянцы. Я согласился – макаронники не вызывали у меня никакого сочувствия, и тем более я абсолютно не уважал их как моряков. Чему подтверждение – как бездарно они сражались на море в обе Великие войны. Ну а теперь обнаглели, пойдя в услужение к русским – да их на место поставить сам Господь наш велел!
24 июня днем Сэм встревожился, получив радиограмму. Там было лишь одно слово – «меч». Кодовый сигнал, ну вы понимаете. Но мне было сказано немедленно сниматься с якоря и всей эскадрой идти на запад, там крейсировать вблизи наших территориальных вод в готовности прикрыть «наше» судно, возможно его преследуют, надо отсечь погоню, действуя предельно решительно. «Вплоть до потопления пары итальянских корыт – ничего не бойтесь, Лондон вас прикроет». Что ж, профессия военного моряка как раз и состоит в том, чтобы обеспечивать государственные интересы своей страны!
У меня были два крейсера (я уже их назвал) и дивизион эсминцев, все новые, поднявшие флаг уже после окончания Великой войны: «Гравелин», «Сент-Джеймс», «Виго», «Лагос», «Кадис» – отличные кораблики, не уступающие американским «самнерам». Показательно, что если в классе «капитальных кораблей» Британия позволяла себе держать в строю заслуженное старье, то от эсминца и ниже в активной службе оставались лишь новейшие, а все построенное до 1941 года списывалось на слом или продавалось малоразвитым странам, иногда за совершенно смешную цену. И когда я увидел этот злосчастный пароход, преследуемый всего лишь одним эсминцем – то даже рад был случаю законно пустить на дно макаронников, это будет первый враг, потопленный эскадрой под моим командованием. Первый враг, убитый лично – штатским этого чувства не понять! Однако после выяснилось, что преследователь не итальянец, а русский!
Не то чтобы я относился к русским с какой-то симпатией, господь упаси! Однако русские совсем недавно заставили всех себя уважать! Если за потоплением итальянца последовала бы дипломатия, а затем, возможно, война (все ж союзники, по Московскому договору), то за русского высока вероятность сначала ответного удара с их стороны, а уже после попытки дипломатически урегулировать! И скорее всего, мы потеряем Египет, и надолго будет заблокирован Суэцкий канал, сохраняющий для нас жизненную важность! Что принуждало меня к гораздо большей осторожности – к моему облегчению, пароход успел зайти в наши территориальные воды до того, как русский его настиг!
У русского был поднят сигнал «преследую пирата». Но я имел все основания считать это шпионскими играми – классическая картина, на том корабле наш агент, уходящий от преследования. И я знал точно, что нерешительности мне не простят. Отчего я должен верить, что на том судне пираты? Потому и приказал – стрелять первым. Пока лишь предупредительным – залп восьмидюймовых лег перед носом русского, уже вознамерившегося нарушить нашу границу. Надеюсь, что русский командир благоразумен и сосчитает соотношение сил. Потому что иначе придется его топить, хотя мне этого не хочется – но я это сделаю, черт побери!
Русский оказался благоразумен. Отвернул, стал передавать сигналы. Спрашивает – по какому праву ему препятствуют? Я приказал ответить – на территории своего союзника и с его согласия Королевский флот сам разберется, особенно имея сомнения в статусе преследуемого судна. Я действительно не знал тогда ни о пиратах, ни о бойне, что они устроили на борту «Лючии». Хотя меня и удивило, что вместо того, чтобы немедленно снять с борта того судна нашего агента (а иначе зачем весь этот спектакль?), Сэм велел остановиться и ждать – чего?
К девятнадцати часам прибыли коммандос – сотня бравых десантников из SBS. Пришли на четырех быстроходных катерах из Мерса-Марух. Тут Сэм наконец соизволил мне раскрыть план операции: ловля «на живца» русских головорезов из осназа, «это приказ свыше, обсуждению не подлежит». Командос разместили на борту «Лондона», катера ждали у борта крейсера, скрытого от глаз русских. К которым тоже подошло подкрепление – не меньше десятка вымпелов, самым крупным из которых был крейсер, примерно равный «Лондону».
Я моряк, а не политик! Мое дело – исполнять приказы. Так вышло, что я присутствовал на сеансах связи Сэма с Фродо. И насколько я понял, Сталин предъявил правительству его величества ультиматум – отклонить который было очень опасно. Потому Фродо передал указание свернуть операцию – но английский язык бывает очень многогранен. Если даже я понял, что «мнение есть», но это не обязательная воля Круга, а информация к размышлению – и Сэму предоставлялось право выбирать.