– Римские товарищи не возражают, представители МУС будут допущены к участию в процессе, – сказал Сталин. – Пункт третий, так называемая Армия освобождения Ливии должна быть распущена и разоружена. Так как создана не для защиты египетской территории, а исключительно для нападения на нашего союзника, чего мы не потерпим.
В этом вопросе с чистой совестью выражаю свое согласие. Можно ведь расформировать и разоружить, ну а после извлечь из-за колючки, снова выдать им оружие и послать в Судан и Кению, пусть там авеколистов усмиряют. Полезно все ж иметь свой Иностранный легион, расходное пушмясо, которого абсолютно не жалко. А то свои британские парни не поймут, если им придется сейчас массово идти умирать за бремя белого человека – не та стала империя, ох не та! Те герои безвестными могилами остались в далеких землях, куда принесли прогресс – а на их место встали обыватели. Читал я на досуге русский опус про «этногенез», где какой-то Гумилев пытается развивать идеи нашего Тойнби.
– Четвертое. До войны Италия владела не только Ливией, но и Итальянским Сомали и Эритреей. Эта территория так и не возвращена законному хозяину – я вам напомню, что предложение ООН в сорок девятом о переводе ее из разряда колоний в так называемые подопечные территории ООН было отклонено. Тогда что там английский губернатор и гарнизоны делают? Мы настаиваем на соблюдении вами международного права – тем более что там, как стало известно, еще проживают итальянцы, потомки колонистов, эмигрировавшие в тридцатые годы, и сейчас испытывают угнетение со стороны ваших колониальных властей.
Вспомнили о своих, чертовы макаронники. Хотя прежде нос воротили. Уж очень не вписывались в вашу политику итальянские партизаны в Эритрее. «Фронт сопротивления» и «Сыны Италии» – чернорубашечники, фашисты, сторонники Муссолини, а командовал ими генерал Муратори. Однако же показавшие неожиданное упорство – последних бунтовщиков в конце сорок четвертого давили (отряд полковника Трамонти). Пришлось все итальянское население за проволоку, по образцу бурской войны – или закрывать глаза на зверства авеколистов, которые даже христианские миссии со всеми, кто там укрывался, вырезали. Вспомнили теперь в Риме о своих блудных сынах, решили разобраться. Что ж – Британии с этой территории никакой прибыли, одни расходы и головная боль. Которая теперь итальяшкам перейдет – с неграми воевать и своих фашиков усмирять!
– И пятое. Будет справедливо, если Италия получит право на одну третью часть британской доли в собственности Суэцкого канала.
Нет, только не это! Вы слишком много просите, мистер Сталин – какое отношение к каналу, построенному на наши и французские деньги, трудом наших и французских инженеров, имеют итальянцы? Их там и близко не стояло!
– Зато в числе этих денег есть русские, – усмехнулся Сталин. – Разве вы не знали, что Лессепс сумел тогда продать значительную часть акций своей компании в славном городе Одессе? После смошенничал, сукин сын, и наши купцы ничего не получили – но и не забыли, есть документы в наших архивах. Если мы свою долю потребуем, с накопившимися процентами? Кстати, после вас у меня будет мой министр Молотов, докладывать о встрече с послом США и получать мои инструкции к завтрашней беседе.
Значит, я был прав в своих предположениях! Чертовы янки и тут сунули нос – хотел бы я знать, что они пообещали русским за поддержку? В дележе нашего Египта – или, что вероятнее, канал зона США, а Советам что-то еще? Ну а нас делят, как какой-нибудь Сиам? Но если янки нас предали – то другого выхода у нас нет. Или сейчас отдать шестую часть, или завтра потерять все.
Что ж – когда у Британии не хватало силы, в ход шла дипломатия! Стравить противников между собой, раздув их противоречия. А пока, соглашаясь в принципе на уступки, тянуть время их практической реализации, цепляясь за каждую мелочь. Так как с течением времени всякое может произойти! С показной готовностью пойти навстречу хоть даже в девяноста процентах спорных моментов – затянув десять оставшихся, но ключевых.
– Мистер Сталин, я позабочусь, чтобы итальянцы были немедленно освобождены, как и их судно. Обещаю, что виновные в их задержании и неподобающем обращении будут привлечены к ответу. Мухаммад Идрис, если факт его нахождения на нашей территории подтвердится, будет арестован и выдан Международному уголовному суду при ООН.
Приказ был, сопроводить русских над морем. Никаких провокаций, только проводить. Взлетели звеном, встретили в предписанной точке. Подходили курсом вдогон – при перехвате на встречных, трудно было бы быстро развернуться и вступить в сопровождение.
Мы подходили на крейсерской скорости. Соответствующей максимуму для «кометы», ведь нам сказали, что русские самолеты, что прилетали забрать итальяшек, одного класса с англичанином. Когда нам осталось где-то с милю, русские резко увеличили скорость. Мы тоже – но все равно не могли их догнать! Да, скорость русских транспортных самолетов оказалась больше, чем у наших «пантер», не намного, но достаточно, чтобы оторваться. У истребителя ведь запас топлива сильно меньше, чем у транспортника, мы не могли гнаться за ними слишком долго.
Нет, мне не удалось рассмотреть их хорошо. Ракурс был неудобен, сначала где-то на пять часов, а затем и точно с хвоста. Может, на фотографиях вышло лучше, не знаю.
Считаю, что если у русских таких бомбардировщиков много, то нам тут будет очень неуютно, сэр! По крайней мере, пока не получим вместо своих старушек новые «кугуары».
Я был маленьким человеком. Не каждому ведь дано быть героем!
Нас держали в ужасных условиях – как при нацистах. Морили голодом, даже воду давали по кружке в день. И постоянно избивали. Били не англичане – египетские полицейские, ведь формально Египет – это независимая страна, и тюрьма считалась египетской. Но когда нас выводили на допрос, то там всегда были не египтяне, а англичане – которые, в ответ на наши жалобы, лишь сокрушались притворно: «А что вы хотите, дикие арабы, сочувствуют своим братьям-ливийцам». Затем вежливо, но настойчиво требовали подписать какие-то бумаги. Где говорилось, что мы не имеем никаких претензий к английским властям, и что ливийцы, захватившие «Лючию», никого не убили, а русские, напротив, поубивали не только несчастных повстанцев, но и тех из пассажиров и экипажа, кого сейчас нет среди живых – и трупы выбросили за борт. И нам обещали – подпишите это, и вы будете свободны. Объясняя, что освободили бы нас с радостью, но синьора Лючия сгоряча наговорила такого в адрес Британии и всех англичан, что возникла ненужная напряженность между нашими странами. И что мы будем едва ли не голубями мира, если солжем во спасение. Иначе же будем гнить в этой тюрьме до скончания века.
И я подписал. Решив, что это просто формальность – чтобы выйти на свободу. Меня держали в одиночке, и я не знал, что с остальными. Оказалось, что таких, как я, девять человек. Да, нас освободили – и были журналисты с фотографами, и мы должны были повторить перед камерами то, что подписали. А когда мы после спросили, когда отправимся домой – нам ответили, что никто больше не имеет перед нами никаких обязательств. И только тогда мы узнали, что все остальные, кто ничего не подписал, уже дома! Ну а про нас сказали, что мы желаем остаться в «свободном мире».
Нам выдали немного денег – но их хватило меньше чем на неделю. Мне посоветовали обратиться в католическую миссию – но я туда не дошел. Меня схватили у ворот какие-то типы в штатском и отвезли в полицию как «подозрительного иностранца». И снова два дня в общей камере с каким-то гнусным отребьем – ну а после за мной пришли, не европейцы, по виду местные. И забрали меня, сказав, что «сам уважаемый Салем за него поручился». И это было начало моего персонального ада.
Меня продали в рабство. Самое настоящее рабство, с надзирателями, собаками и плетьми. Рабство с моторами – я был на особом положении, ведь этим вчерашним погонщикам верблюдов нужен был кто-то, умеющий обращаться с техникой, а потому я был более ценным товаром, чем негры и индусы, которых за малейшую провинность забивали насмерть. У меня даже была видимость свободы – особенно после того, как король Сауд официально запретил в своем государстве рабство и работорговлю. Но разве это свобода – работать там, где тебе велят, за койку и кормежку, денег не видя вообще? И мне не запрещено выходить с территории хозяина – но я знаю, что тогда любой встреченный бедуин может безнаказанно меня убить. Здесь цивилизация крохотными островками посреди пустыни, в которой европеец выжить не может. И даже если я как-то доберусь до Эр-Рияда, меня схватит полиция как лицо без документов и будет держать в тюрьме, пока не приедет мой хозяин и не возьмет меня под свое поручительство – а после будут бить плетьми. Или, возможно, даже не станут, сказав, что я уже получил свою долю страданий за попытку побега.
Да, я не один такой. Белые рабы у местных шейхов вовсе не такая редкость. Правда, в большинстве такие как я – для работы с механизмами, а не в каменоломнях. Немцы, итальянцы, французы, поляки – национальность не имеет значения. Но как правило, это изгои, без отечества, за которых не вступится никто. Один шейх хвастался даже тем, что у него есть русский раб – а на вопрос, не боится ли он, отвечал, что этот человек страшится своих соотечественников еще больше, чем плетей, и что он сделал там что-то такое, за что его немедленно повесят. Белых рабынь мне видеть не довелось, кто я такой, чтобы шейхи пускали меня в свой гарем – но я слышал неоднократно, что белые женщины ценятся гораздо дороже местных.
Что я хочу от вас, синьор? Если судьба занесет вас в Неаполь, там возле порта есть переулок Сантонетти, дом пять. Может быть, там живет еще синьора Паола Сартори. И дочка, Лючия, тогда ей было восемь, сейчас, наверное, уже нашла себе мужа. Скажите им, если найдете, что я вспоминал о них все эти годы.