овой последует. Мы помним и ценим нашу совместную победу в войне против нацизма и готовы решать возникающие проблемы со всеми участвующими сторонами – но категорически возражаем, когда нас пытаются обвинять в еще не совершенных преступлениях и превращают этот мир в поле мести (может, даже и справедливой) за случившееся где-то бесконечно далеко. Кстати, можете передать всем заинтересованным сторонам, что любые «куницыны», решившие утолить свою жажду мщения за наш счет, при поимке будут считаться военными преступниками, без всякого снисхождения, откуда бы ни пришли. Пока же мы крайне обеспокоены, что ваше правительство монополизирует канал связи – потому что не верим в добрые намерения тех, судя по их поступкам, которые нам известны. Мы готовы к честному разговору, встретиться и обсудить наши общие проблемы по существу – но для этого надо, чтобы за стол сели не только мы и вы, но и те, о ком я говорю. Иначе же, простите, ситуация выглядит так, будто вы не видите смысла даже разговаривать с нами, поскольку для себя вы нас уже списали. Что вызывает у нас большую тревогу – из-за которой у отдельных наших ответственных лиц и впредь, возможно, будут возникать планы, подобные черноморской акции. Хотя могу предположить, что жизни вашего мужа ничего бы не грозило – зачем убивать уникальный источник информации? Если вы упорно не желаете идти нам навстречу?
Ах так? Ну что ж – попробую, как меня учили в Академии, сказать многое, и в то же время ничего по сути!
– Скажите, если бы не средневековая Англия короля Артура, а ваша страна сейчас оказались в ситуации, описанной Марком Твеном, как поступили бы вы? И второй вопрос – если бы к вам обратился не какой-то проходимец из Коннектикута, и даже не просто соотечественники, а ваши потомки, вы бы не отнеслись к ним с полнейшим доверием?
И не дав ему ответить, еще добавляю, выделив слово:
– Особенно если прямые потомки, в буквальном смысле. Вы бы поверили собственному правнуку?
Кажется, мистер не знает, что ответить? Но надо завершать – мне ж еще перед Пономаренко отчитываться, а может даже, перед самим Вождем!
– С нашей же стороны, мистер Райан, можете передать своему президенту. Никто не собирается завоевывать вашу страну или силой принуждать вас ввести у себя коммунизм. Но если вы на нас нападете – ответ будет страшным. Я не уверена, что после эта планета не станет безжизненным шаром, или даже не распадется на астероиды, как когда-то Фаэтон, между Марсом и Юпитером. Но одно я знаю точно – вашей победы не будет. Или победим мы, ценой потери девяти десятых населения и огромных разрушений, или никто. Но и нам не нужна такая победа. Простите, мистер, я и так сказала вам больше, чем следовало бы.
И, не давая ему опомниться, оборачиваюсь, желая уйти. Напоследок бросаю, чтоб еще больше ему мозг загрузить:
– И осторожнее с Эболой – если вы нашли действительно ее. Не дай бог кому-то у вас придет в голову пойти по стопам японца Исии. Одно дело, деревни в джунглях, которые вымирают прежде, чем зараза распространится дальше. И совсем другое – сколько-то населенная местность, где процесс пойдет как степной пожар! Вы средневековую чуму забыли, когда в Европе мерло до половины населения? Или после собираетесь атомными бомбами территорию дезинфецировать? Поскольку эффективной вакцины нет даже у нас!
Знаю, что реальная Эбола не столь опасна. Так в Африке (и в тех же местах) и другие болезни есть – помню, Слава Князев что-то про «марбургский вирус» рассказывал? Одному богу известно, на что там американцы наткнулись – и кстати, не было у меня информации про их экспедицию в те края, конечно, мы, «инквизиция», от загранразведки полный объем информации не получаем, но вполне возможно, что мое сообщение первым будет? И не завидую я тем, кому придется это расследовать на месте, лезть в джунгли, где не крокодилы-бегемоты и дикие повстанцы, а смертельный вирус, который вдохнешь, и мучительная смерть. Или это уже мой страх – никогда еще не касалась медицины.
Что мы тут забыли – а черт его знает! Официально – «изучаем санитарно-эпидемиологическую обстановку», слова-то какие – но так главный умник сказал, а я у палатки стоял и слышал. Попросту – смотрим, есть тут какие-то туземные болезни или нет, а то слышал от деда, полвека назад на Кубе от лихорадки больше парней померло, чем от испанских пуль. Так здесь вроде бельгийская территория по эту сторону большой реки, и французская, по ту – ну так и Испания тогда тоже была не каким-нибудь Занзибаром? Тем более, я опять же услышать успел, тут всякие ценные руды есть – а значит, и американские жизненные интересы. Зачем бельгийцам такое богатство, а вдруг у них его завтра отнимет кто-нибудь нехороший? Впрочем, не мое это дело, срок контракта идет, денежки капают, и войны нет (авеколисты не в счет), что еще солдату надо?
Отчего не в счет? Я в Корпус в сорок седьмом пришел, а Боб Конли успел повоевать на Окинаве – да еще получить там Серебряную Звезду и Пурпурное Сердце, за лично убитых япошек. Он рассказывал, те макаки были, но все фанатики, упрямые и не трусы – и драться очень даже умели. Ну а авеколисты просто животные, дикари – верят, что достаточно дуло винтовки куда-то туда направить, спуск нажать, и колдовство белых само цель найдет. И хватает их лишь из леса вот так пальнуть, и деру – не вояки, а дерьмо, против таких образцовых солдат, как мы, морская пехота Соединенных Штатов! Хотя Боб, он парень крутой, но на голову больной – рассказывал, как на Окинаве у лично убитых им япошек уши отрезал и на веревочку, себе на шею. И я этому верю, так как видел, что здесь в Конго он так же делал с авеколистами.
Главный наш был из Медицинского корпуса Армии США, с майорскими погонами. В подчинении у него еще трое эскулапов-штафирок. Еще мистер Уокер из «службы взаимодействия с населением» – разведка, к гадалке не ходи. Была наша команда не единственной – точно знаю еще про две, с которыми нам на главной базе случилось пересечься, а сколько всего, то лишь большим чинам известно. Но на базе мы бывали меньше времени, чем в разъездах. Дороги тут такие, что машины не всегда проедут (особенно в сезон дождей), по реке еще можно проплыть – а дальше пешком, в самую глушь, в деревни, где никакой цивилизации (в лице белого чиновника, полицейского, да хоть миссионера, нет и не было никогда). Но мы не во всякую деревню ходили, а лишь в те, где была куча больных, их-то наши умники и осматривали.
Как узнавали, что там болезнь? А это я без понятия. У мистера Уокера с местной властью завязано было, наверное ему докладывали. Ну и возле нас черномазые местные крутились, кого-то мы даже нанимали, в переводчики и проводники. А сами местные узнавали, наверное, на своих там-тамах, это барабаны такие, сигналы отстукивали. Стук этот слышен за десять миль точно. И наверное, там свой код есть, как в морзянке.
На местных глядя, я удивляюсь не тому, что они болели, а тому, что там здоровые были! Гигиена – да они не знают, что это такое! «Вода, при одном виде которой у белого человека будет дизентерия» – я думал, это писака преувеличил. Пока не увидел – посреди деревни лужа, от которой воняет, как от год не чищенного сортира, и жидкость в которой по виду не отличается от этого самого – и ниггеры это пьют! И едят всякую гадость – сам видел, как они разделывали дохлых мартышек. А может, они и каннибалы, только это скрывают?
И в тот раз думали – все как обычно, съездим, посмотрим на больных ниггеров, и назад. И умники тоже не тревожились совсем. Сказали нам только, что отправляемся в деревню почти у самой границы Конго, которую, возможно, захватила шайка авеколистов, пришедших со стороны английских колоний, и придется малость пострелять – ну, так и такое не раз уже бывало, что нам эти недоумки… Полпути на катере по реке, дальше через лес пехом, как во времена Ливингстона (лейтенант рассказывал, так первого белого звали, кто в этих местах побывал сто лет назад). Вдруг смотрю, насторожились что-то проводники наши и переводчики (мы из местных, конечно, нашли таких, чтобы дорогу указывать могли и говорить и на местных языках, и на английском), прислушиваются – а откуда-то спереди вроде звук барабанов, там-тамов этих негритянских доносится – и чую, очень им не нравится он. Потом с умниками о чем-то переговорили – те, наоборот, оживились, велели вперед идти, кажется, пообещали проводникам чего-то еще больше, чем обычно платят. Идем дальше.
Вдруг смотрим – что за дело! Идет по тропе навстречу ниггер с винтовкой, не прячется – и вдруг остановился и хочет в нас стрелять! Боб его тут же и снял, одной очередью из «гаранда». Проводники подошли, глянули и сказали, что это не местный, а точно авеколист с восточной стороны границы – не знаю, как они это определили, для меня все ниггеры на одно лицо, но они как-то друг друга отличают. Но странный это авеколист был – чтоб в одиночку и на отряд белых, а не шайкой из кустов выстрелить и бежать! А Боб над этим не задумывался, ухо ему отрезал и себе на шею повесил, к остальным. Тогда на это внимания никто не обратил – к его выходкам все привыкли. Труп в сторону от тропы сбросили, чтобы не мешал, а умникам (они позади шли) сказали только, что авеколиста пристрелили, а что он странно себя вел – упоминать не стали. Эх, если бы те тогда еще что-то заподозрили…
В деревню мы входили как в захваченную врагом, ожидая сопротивления. Но нет – не знаю, кто там авеколист был, кто местный, всем, кажется, уже плевать было, все кричат по-своему что-то – проводники объяснили, что спасти их просят. Вот тут-то и сообразили, что дело серьезное. В деревне куча дохлых ниггеров и еще больше больных, а все остальные перепуганы до смерти – на этот раз точно не на желтую лихорадку наткнулись!
Умники засуетились, защитные костюмы с масками с перчатками надели. Как положено во время работы – ну вы представляете, как было бы ходить в этом постоянно, во влажной африканской жаре? Начали всех осматривать и анализы брать: и живых смотрели, и трупы. Местным объясняли, что врачи и приехали их лечить – даже уколы делали. Не знаю, настоящие или для вида только (антибиотиков у нас с собой был запас, но разве на целую деревню хватит!). Ну да этим ниггерам – главное, чтобы шприцем уколоть, для них это волшебство, которое само по себе помогать должно!