— Хорошо, дайте мне пятнадцать фунтов... Я очень спешу... У вас есть конверт и бумага?
— Есть, — кратко и резко сказал старик, глядя на него в упор. «Вот как! Экий негодяй», — подумал он. Макс отошел к конторке, взял там листок и конверт, вернулся. Руки у него тряслись от бешенства.
— Вот вам пятнадцать фунтов, — сказал он, почти швырнув на стол деньги, бумагу, конверт. — И отдайте мне мой рубин!
Мистер Джонсон взглянул на него удивленно.
— Рубин? Отдать вам? Но, может быть, я его куплю?
— Я не хочу его вам продавать! Я передумал...
С минуту они молча смотрели друг на друга. Затем мистер Джонсон вынул из кармана футляр и, ни слова не сказав, вернул его старику. Тот отошел, тоже ничего не сказав. Мистер Джонсон сел в кресло, что-то написал, порвал листок, написал другое, опять порвал и сунул клочки бумаги в карман, положил в конверт двадцать пять фунтов, заклеил и подошел к конторке. Макс уже сидел за счетной книгой. «Впрочем, какое мне до них дело? Черт с ними!» — говорил он себе. Когда мистер Джонсон, держа в руке конверт, с виноватым видом подошел к конторке, лицо у старика уже было спокойное, равнодушное, скучающее.
— Я не хочу будить ее, — сказал мистер Джонсон, забыв, что уже это объяснил. — Пожалуйста, отдайте ей, когда она проснется.
— Хорошо, сэр, — сказал Макс. Он уже очень жалел, что не дал ему больше денег для Мэри и что взял назад рубин. — Я ей отдам.
— Счет, пожалуйста, пришлите мне. Извините, что побеспокоил вас по такому неприятному делу.
Что же тут неприятного, сэр? Ведь это была пустая формальность, сэр. Необходимая для такого хорошего дела, как брак, сэр, — сказал старик. «Кажется, он издевается!»— подумал Джонсон. Однако лицо Макса Норфолька не выражало ничего, кроме скуки.