Она боялась. Смотрела на него и боялась, что он забыл… Что не чувствует больше ничего. И что она уже не увидит в его радужках тот огонь, который так сильно выдавал его желания.
Что может быть хуже, чем стать игрушкой под властью чужой воли? Только стать нежеланной игрушкой… Которую взяли просто так, для коллекции или развлечения.
Иллиана сжала зубы, слегка сдвинув брови.
Но если она ничего не значит для царевича, если и впрямь у него есть более важные и интересные дела, чем сказать ей хотя бы пару слов после того, как навсегда лишил ее прошлой жизни, то зачем он вообще заплатил за нее тот огромный выкуп?
Все эти вопросы крутились в голове, застывали на кончике языка вместе с желанием накинуться на Торриена, стучать кулаками по мощной груди, пересеченной тонким шрамом. Колотить, пытаясь достучаться до сердца, пока Золотой змей не встряхнет ее, не прижмет к себе… не поцелует, сказав, что теперь все будет хорошо.
Но с мираями так нельзя. В народе говорят: «У нагов в венах холодная кровь, на языке – яд, а в груди – кусок камня. Вот только те, кто уже почувствовал вкус их отравы, не способны это понять…»
Прежде Иллиана не видела в этом изречении никакого смысла. Теперь же ей казалось, что оно как раз про нее.
– Почему ты ослушалась? Герхарсия не передала тебе мой приказ? – тихо спросил Торриен, из-за своего хвоста возвышаясь над ней на целых две головы.
Девушка смотрела на него снизу вверх, глаза в глаза, почти не замечая блеска золотых цепей на груди, крупных перекатывающихся мышц под смуглой кожей.
Почти не замечая…
– Потому что я не твоя рабыня, – сухо выдавила Иллиана, чувствуя, как слова дерут горло. – Потому что я ничем тебе не обязана. Потому что ты лишил меня всего, что было мне дорого.
Вот. Сказала. Что теперь? Накажет за дерзость?
Огромные глаза, сверкающие золотом, чуть прищурились.
– Потому что… – снова начала девушка, намереваясь сказать еще многое, и будь что будет. Но Торриен неожиданно ее прервал:
– Ладно, я понял. – Резко поднял в воздух ладонь, чуть сжал губы и моргнул, продержав глаза закрытыми всего на полсекунды дольше.
Словно брал себя в руки, стараясь не вспылить.
Вздохнул.
А когда глаза открылись вновь, он спокойно сказал:
– Проходи, – махнул рукой в сторону лаборатории, – и прости мою сестру. Как правило, она не слишком заботится о чужих чувствах.
«О, по-моему, это у вас семейное», – мысленно фыркнула девушка, но благоразумно промолчала.
Торриен же повернулся к Иллиане спиной и скользнул вперед по мраморному гладкому полу. Черный хвост, как капля искрящейся золотом ночи, еле слышно зашуршал по плитке.
Царевич указал девушке на огромный широкий диван цвета спелой вишни, а сам двинулся в сторону соседней комнаты.
– Подожди меня. Я сейчас приду.
И скрылся за дверью.
Иллиане ничего не оставалось, как сесть, куда сказали, и молча ждать. Благо это не продлилось долго. Буквально через пару минут шерисмирай вернулся в человеческом облике. Вместо хвоста были ноги, затянутые в тонкую ткань черных штанов с золотой строчкой и вставками из того же драгоценного металла. Рисунок на ткани неуловимым образом имитировал чешую. В итоге создавалось впечатление, что ничего не изменилось. Будто он все так же находился в образе нага со своей уникальной, свойственной лишь ему одному черной змеиной кожей.
Но это было не так.
В руках мужчина держал кувшин вроде того, какой приносили девушке сегодня на ужин, и два бокала, вырезанных из камня.
– Что это? – спросила Иллиана, почувствовав знакомый запах, когда Торриен сел на диван рядом с ней и налил им обоим прозрачного напитка.
– Хмельной мед, – спокойно ответил мужчина и протянул ей.
– Нет, я это уже сегодня пила, – слегка нахмурилась девушка, вспоминая, какие фантазии ее посещали после употребления этого «зелья».
Щеки снова вспыхнули.
– И что? – удивился мирай.
– И… он слишком сильно будит мою фантазию, – не стала отпираться она, надеясь, что змей все равно ничего не поймет.
Но неожиданно уголки его губ дрогнули.
Как прежде…
– Хмельной мед расслабляет, – проговорил он, настойчиво протягивая ей бокал. – А нам обоим не помешает немного расслабиться.
Как ни странно, это помогло. Иллиана взяла кубок и под тяжелым, пронизывающим взглядом мирая отпила пару глотков.
Можно было бы подумать, что змей хочет ее отравить или напоить, так внимательно он следил за тем, как она пьет. Но, как оказалось, он ничуть не лгал. За бокалом меда вдруг стало гораздо спокойнее. И не потому, что алкоголь развязывал язык или делал сговорчивей. Для этого было недостаточно пары глотков.
Просто вот так, бок о бок с Торриеном неторопливо глотая легкий пенистый напиток, Иллиане вдруг начало казаться, что у них нет причины для ссоры. Было так легко поверить, будто она вовсе не злится на него, а он сегодня не вел себя как бесчувственный, жестокий царевич мираев. Что они сидят рядом просто потому, что давно не виделись и соскучились. И теперь им просто хорошо.
Опасно обманчивая фантазия. Но такая желанная…
Иллиана взглянула в глаза Золотому змею, не в силах оторваться от его чарующего лица, и поняла, что снова теряется. Как было всегда, когда он смотрел на нее. Когда оказывался рядом.
– Ты скучала по мне? – вдруг спросил он, отставив бокал на низкий журнальный столик рядом с диваном и взяв ее за руку.
От этого короткого прикосновения Иллиану будто прошила молния. От того места, где его пальцы коснулись ее кожи, по всему телу расходились крохотные разряды.
Девушка шумно втянула воздух и задержала дыхание.
Вот так, без извинений, без объяснений. Просто: «Ты скучала по мне?» И что она должна ответить? Что не было и дня, чтобы она не думала о нем, за целый месяц? И даже после того, как он забрал ее из родного дома, она все равно не смогла его возненавидеть?
– Нет, – пожала плечами она и мельком посмотрела в огромное окно, рядом с которым стоял их диван.
Там, за тонким тюлем цвета лепестков вишни, черная ночь укрыла своими крыльями густые сады перед дворцом.
– Нет? – переспросил Торриен, широко распахнув глаза. Густые брови изумленно взлетели вверх.
Иллиана думала, он разозлится. Хотела хоть немного уязвить его.
А он… улыбнулся. И вдруг тихо ответил то, что она никак не ожидала услышать:
– А я скучал.
Иллиана замерла, изумленно взглянув на мирая. Ожидая увидеть в его глазах шутку, насмешку. Или просто сладкую ложь.
Но их там не было. Полные губы немного грустно улыбались. Грустно, но чистосердечно. А глаза… Глаза были такими же, как прежде. Колдовскими, чарующими. Такими, в которые проваливаешься, забывая саму себя.
– Очень скучал, – добавил он негромко. Поднял руку и вдруг коснулся ее подбородка, проведя по нему большим пальцем. Скользнул взглядом по губам и повторил это движение подушечкой пальца.
Иллиана резко выдохнула, почувствовав, как волна мурашек просто слизывает ее с берега обиженного спокойствия в бушующее море.
– Скучал весь этот месяц, – говорил он, затягивая ее все глубже и глубже. – Пытался выкинуть тебя из головы, но понял, что это невозможно. Мое маленькое сокровище…
Еще немного, и она уже не сможет ничего ему противопоставить. Его бархатному голосу, осторожным, нежным ласкам, которых, казалось, тело ждало как иссушенная земля – ливня. Он дотрагивался лишь до ее губ, но вся она с головы до кончиков пальцев уже превратилась в оголенный нерв.
«Так нельзя… Это будто болезнь…» – подумала девушка, закрывая глаза и жадно хватая ртом воздух. Мечтая, чтобы он наклонился и поцеловал ее. Чтобы продолжал говорить, что не может без нее. Что мечтал о ней так же, как она мечтала о нем все это время.
Нужно было как-то вырваться из этого плена, из этого безумия.
– И поэтому решил сломать мою жизнь? – тихо выдохнула она и распахнула глаза, уже чувствуя, как вот-вот рассыплется их замок из ванильных признаний и винно-пьянящих прикосновений. Уже представляя, как меняется лицо мирая и снова становится жестким. Как десяток минут назад.
Но все случилось иначе.
Ни одна эмоция не проскользнула в его глазах. Он молчал, не торопясь отвечать. И только спустя несколько секунд вдруг отвернулся и взглянул в окно.
Так же, как она пару минут назад!..
От осознания этого факта Иллиана вздрогнула.
Она никак не могла понять, что творится в голове Торриена. Любой другой мирай уже должен был обидеться и воспринять ее слова как очередное оскорбление. Ведь по закону царевич не сделал ничего плохого. Он выкупил ее, а не украл. Значит, все формальности соблюдены, а она не имеет права жаловаться, если не хочет понести наказание.
Но она жаловалась. Сердилась. Злилась. И не собиралась останавливаться, даже если царевичу вздумается бросить ее в темницу.
Глупо. Но с упрямством сложно бороться. Всегда было сложно.
Однажды в детстве к ним в район ненадолго приехал заморский купец. Его малолетний сын любил прогуливаться возле дома семейства Тангрэ, выжидая, пока выйдет маленькая девочка с серебристыми волосами. Тогда он принимался издеваться над ней разными заковыристыми способами. Иллиана не могла взять в толк, что ему от нее надо, расстраивалась, но матери ни о чем не рассказывала. У той было много работы, лавки специй еще не существовало, а отец уже давно исчез. Помочь было некому. Поэтому девочка пыталась избавиться от назойливого паренька собственными силами.
Однажды мальчишка совсем обнаглел. Он отобрал у Иллианы любимую игрушку, которую мать сшила для нее собственными руками. Маленькую пушистую змейку, из которой, как пух, торчали десятки зелено-желтых ниток, изображающих сияние. Негодяй сказал, что будет выдирать игрушке эти самые нитки до тех пор, пока Иллиана трижды громко не прокричит, что она мокрая курица.
Что было на уме у парня – сложно сказать. Но Иллиана отказалась выполнять его требования. Пыталась отобрать материнский подарок, но задира не позволил, методично ощипывая мягкий тряпичный хвост. Девочка заплакала, наблюдая, как с каждой секундой пушистая змейка будто на глазах умирает. В самом конце грустной сцены купеческий сын оторвал игрушке голову, бросил это все в лужу и просто ушел.