— Вы у меня в долгу.
— Разве?
— Да. Было маленькое дело, связанное с двумя иностранными Превосходными и таинственным портфелем.
— Все еще ни о чем не говорит.
— То, где было устроено так, чтобы взорваться, если не открыть одновременно.
— А, тот портфель. Я почти забыл обо всем этом.
— Агент Уол, это было два месяца назад. Я бросила все и пришла к вам домой в воскресенье. Вы в долгу перед Управлением Смотрителя.
— Мне это не понравится, не так ли?
— Это не было бы одолжением, если бы вам это понравилось.
Он вздохнул.
— Выкладывайте.
Я дала ему адрес склада. Наша команда давно уже ретировалась оттуда.
— Что там?
— Кое-что, на что мне нужно, чтобы вы обратили внимание. Считайте это анонимным сообщением.
Он хмыкнул и повесил трубку.
Я открыла браузер и поискала Константина Березина. Появился ряд изображений, за которыми последовали многочисленные ссылки. Константин в строгой темно-синей униформе с кроваво-красной отделкой. Имперские военно-воздушные силы. Константин рядом со своим отцом, пожилым мужчиной с суровым лицом, оба в костюмах и пальто, позируют для рекламного снимка посреди заснеженной улицы, за ними золотые купола какого-то русского собора. Константин со своими братьями, все в разных военных мундирах на каком-то официальном мероприятии.
Один брат носил черную форму имперского флота и великодушно-терпеливую улыбку. Другой брат, темноволосый, как и их отец, выглядел так, словно хотел кого-нибудь ударить. Любого. Казалось, ему было все равно, кого именно. Темно-зеленая армейская форма сидела на нем как вторая кожа. Мама назвала бы его уравновешенным. Константин стоял между ними с мечтательной улыбкой, словно он только что долго и счастливо вздремнул в гамаке под каким-нибудь деревом.
Волки в человеческой шкуре — так называл их Алессандро. Теперь один из них был здесь. Зачем?
Тихий звуковой сигнал возвестил о входящем сообщении от Смотрителей. Ну вот. Помощь была уже в пути. Я переключилась на интерфейс Смотрителей и нажала на сообщение.
Принято, исполняющая обязанности Смотрителя, Бейлор. Разрешение на расследование убийства спикера Каберы получено.
Удачи.
ДЕРЬМО.
Я уставилась на экран.
Удачи.
Тихий стук заставил меня поднять голову. Мама стояла в дверях.
Всплеск беспокойства пронзил меня.
— Линус…?
— Без изменений. Ты назначила собрание через десять минут, а конференц-зал заперт.
Ох. Я поняла, что наполовину поднялась с кресла и села обратно.
Мама закрыла дверь и села на диван. Сегодня ее беспокоила нога. Я поняла это по тому, как она двигалась, слегка скованно, осторожно, как перераспределяла вес. Большую часть своей жизни мама была спортивной, сильной и быстрой. Во время конфликта на Балканах ее подразделение оказалось зажатым между двумя вражескими группировками. Немногие выжившие оказались в лагере для военнопленных в маленьком городке, захваченном боснийцами. Мама попыталась сбежать и вывести группу солдат наружу. Ее поймали.
Ей сломали ногу и бросили в яму. Это была канализационная шахта, которая вела в короткий туннель технического обслуживания, затопленный дождевой водой и нечистотами. Единственное сухое место было у стены шириной около трех футов. Она спала сидя. Раз в день открывалась крышка канализации, вниз бросали пакет с едой, и, если она была быстрой, и ей везло, она ловила его до того, как он плюхнется в грязную воду.
Она не знала, как долго пробыла в яме. Когда лагерь был освобожден, военные попытались вылечить ее ногу, но повреждение оказалось необратимым. Они дали ей горсть медалей и почетное увольнение. Она рассказала нам об этом только один раз, чтобы объяснить, что с ее ногой, и больше никогда об этом не вспоминала.
По мнению мамы, она никогда больше не была достаточно быстрой. Она всегда старалась компенсировать это. Если встреча была назначена на полдень, она придет к 11:45.
— Что с тобой происходит? — спросила мама.
— Я попросила подкрепления, — сказала я.
— И?
— Его не будет.
— А ты ожидала, что будет?
— Да, типа того. Я попросила у них совета, и они назначили меня исполняющей обязанности Смотрителя и пожелали удачи.
— Ты получила повышение с дополнительными обязанностями, но без оплаты или дополнительных льгот. — Мама улыбнулась. — Я так горжусь тобой. Теперь ты официально успешный взрослый человек.
— Теперь я могу отдавать приказы на самом высоком уровне государственных правоохранительных органов. Я полагаю, это преимущество.
Сомнительное такое. Правоохранительным органам не нравится вмешательство.
— В жизни редко что можно переиграть. Знание определяет тебя как взрослого. Знаешь, что бы я сказала тебе, если бы ты была одной из моих солдат?
— Что?
— Разберись со своим дерьмом.
Я уставилась на нее.
— Ты была с Линусом больше восемнадцати месяцев. Ты прошла профессиональную подготовку. У тебя есть опыт, навыки и власть, и ты знаешь процедуру. Отнесись к чему бы то ни было, как к любому другому случаю.
— Линус…
— Линус будет жить или умрет. Ты ничем не можешь помочь ему, так что выбрось его из головы. Сосредоточься на том, что ты можешь сделать.
Я посмотрела на стол. Она не ошибалась.
— Что произойдет, если Линус умрет? — спросила мама.
— Я стану Смотрителем.
— К чему ты, в конечном счете, и пришла бы. Он не собирается жить вечно, Каталина. Никто из нас. Вот почему ничего нельзя предугадать. Им нужно понимание, готова ли ты выполнять эту работу.
— Я не уверена, что готова.
— Во время боя, когда твой офицер умирает, ты не можешь позволить себе роскошь спрашивать себя, готова ли ты. Ты принимаешь командование, потому что следующая по старшинству, и если ты этого не сделаешь, погибнет много людей. Я верю в тебя, как и Алессандро, и остальные члены семьи, и Линус. Он выбрал тебя для этой работы. Так что, милая, делай все, что тебе нужно, чтобы привести себя в порядок. Если тебе нужно поплакать, поплачь. Если тебе нужно пойти на стрельбище, ты знаешь, где находятся патроны.
Я встала и подошла к ней.
— Можно мне тебя обнять?
Мама раскрыла объятия, и мы обнялись. Она поцеловала мои волосы.
Я чуть не заплакала. Она обнимала меня вот так каждый раз, когда моя магия просачивалась, и кто-то терял рассудок из-за одержимости мной. Она обнимала меня и говорила, что все будет хорошо, что с практикой мне станет лучше. Мама всегда верила в меня и не сомневалась.
— Хоть вы с сестрами такие разные, но почему-то одинаковые.
— Почему же?
— Все вы можете заняться всем, чем захотите, если только вам удастся уйти со своего пути. Особенно ты. Каталина, тебе нужно выкинуть лишнее из своей головы. Ты слишком много обо всем думаешь. Поставь себя на рельсы и иди вперед.
— Хорошо, — пообещала я.
Дверь распахнулась, и Арабелла просунула голову внутрь.
— Почему конференц-зал заперт? — Она увидела меня и маму. — У тебя есть время для мамы? Что случилось? Случилось что-то плохое.
— Закрой дверь, — попросила ее мама.
Арабелла отступила и закрыла дверь.
— Ты готова или тебе нужна минутка?
— Я в порядке.
Мама кивнула.
— Вижу. Давай сделаем это.
Вся семья собралась в коридоре, заполнив его от стены до стены.
Леон, высокий, худощавый и темноволосый, с сильным загаром и белозубой улыбкой, прислонился к стене, потому что, если было что подпереть, мой младший двоюродный брат чувствовал себя обязанным это сделать. Рядом с ним Берн, его родной старший брат, более крупный, с широкими плечами и мускулистым телосложением, с волосами, которые летом становились темно-русыми, а зимой светло-каштановыми, обнимал Руну. Ее волосы были ярко-рыжими, глаза зелеными, а кожа такой белой, что мы все дразнили ее за то, что она светится в темноте. Берн держал ноутбук, а Руна — планшет.
Справа, у конференц-зала, Арабелла скрестила руки на груди. Миниатюрная, загорелая, с фигурой песочных часов, моя сестра была одета в черно-белое жаккардовое платье в цветочек с круглым вырезом, приталенной талией и расклешенной юбкой. Она сочетала это с черными лодочками. Ее светлые волосы, которые она недавно покрасила в холодный пепельный оттенок, были уложены на голове в искусно распущенную прическу, которую она называла «самая популярная девушка из приходской школы». Должно быть, сегодня утром у нее была важная деловая встреча.
Позади них бабуля Фрида хмуро смотрела на свой телефон. Она была примерно одного роста с мамой, но они не могли быть более разными. Бабуля Фрида была худощавой с ореолом платиновых кудрей. Ее рабочий комбинезон был испачкан свежим пятном моторной смазки. Мама была крепкой, с кожей кофе хорошо разбавленного молоком, темными волосами и темными глазами, которые становились отстраненными, когда она измеряла расстояние для смертельного выстрела.
Прямо за ними ждал Корнелиус, одетый в легкие брюки от летнего костюма и серый жилет, который с особой точностью облегал его подтянутое тело. Он закатал рукава белой рубашки до локтей. Его светлые волосы были слегка взъерошены. Корнелиус всегда одевался безупречно, но независимо от того, что он надевал, если только повод не был действительно официальным, ему удавалось выглядеть непринужденно. Гас, его массивный черно-подпалый доберман, сидел у его ног. Когда мы познакомились с Корнелиусом и Матильдой, у них был еще один доберман, Банни, но Банни и Матильда были одного возраста, и после многих лет верной службы и игр Банни стал медлительным. Гас был одним из щенков, которых он произвел на свет, и именно поэтому Леон настоял на том, чтобы называть его Гас Баннисан.
Патриция Тафт, начальник службы безопасности, стояла рядом с Корнелиусом. В некотором смысле они были полярными противоположностями. Корнелиус был искусно растрепан и казался неопасным. Все в Патриции было безупречным, от ее темно-каштановых волос, заплетенных во французскую косу, до бежевого брючного костюма, который подчеркивал ее смуглую кожу. Она носила брючный костюм как униформу и излучала уверенность и властность, которые заставляли людей выстраиваться в линию, когда они видели, как она приближается.