Вместо этого нечто толкнуло меня в спину, выбрасывая сквозь багровое полотно в реальный мир. Под ногами захрустел хворост, воротник встрепенулся от ветра, несущего сладость лесных ягод и свежесть горной анемонии. Кровь вокруг тоже исчезла – её сменили растения, настоящие и живые кустарники да деревья. Правда, не зелёные и не обнажённые пережитой зимой как должно, а красные – один в один цвета тумана, что принёс меня сюда.
Рубиновый лес был неизменно прекрасен и зловещ. А на валуне, укрытом остроконечными алыми листьями, меня уже ждала белая кошка.
– Хозяйка?
Она мяукнула в ответ, приветствуя, и моргнула сначала одним золотым глазом, а затем вторым. Шкурка, как всегда, выглядела безупречно чистой для здешних мест, утопленных в грязи и сухоцветах. Хвост вился в воздухе, напоминая узкую атласную ленту, и чиркнул по стоящему рядом дереву в кровавом янтаре. Затем Хозяйка, нахохлившись от поднявшегося ветра, бесшумно спрыгнула с валуна. Оставляя на земле крошечные следы от когтистых лапок в качестве путеводной тропы, она шмыгнула в заросли багряной рощи и не оставила мне иного выхода, кроме как последовать за ней.
Красный туман за спиной исчез. Было сложно сказать, сколько времени я провела в нём – облака рассекали оранжево-красные полосы заката, словно прежде, чем встретить меня, Хозяйка успела пробежаться по небу и разодрать его в клочья. Быть может, сейчас вечер того же дня, в который я и Кочевник ушли из таверны в неизвестность? А быть может, прошла неделя или месяц… Надеясь на первый вариант, я яростно продиралась сквозь цепкие заросли. Щёку саднило от встреченных по пути колючек, а к платью привязалось несколько репейников, мешающих передвигать ноги достаточно быстро, чтобы не упустить из виду белую кошку. Воздух в Рубиновом лесу снова был неестественно тёплым: я оттянула пальцами ворот мехового плаща, чувствуя, как по животу стекают капельки пота.
В какой-то момент белая кошка остановилась и, оглянувшись на меня, снова моргнула поочерёдно обоими глазами. Я ничуть не удивилась, когда за кромкой рощи показалась хижина с двускатой крышей из глины и белых камней. Но тем не менее у меня всё равно возник закономерный вопрос:
– Почему я…
– Оказалась здесь? – договорила за меня Хагалаз, ничуть не удивлённая нашей встречей.
Она стояла неподалёку от крыльца и хлопотала над высоким костром, плюющимся искрами в сумеречное небо. Судя по тому, что поленья в его основании мерцали зелёным, как светлячки, его вряд ли можно было назвать обычным. Языки пламени завились и зашипели, когда вёльва выплеснула в костёр вино из деревянного кубка. По лесу тут же потёк запах гари и ежевики, а хижину заволокло молочным дымом – не удушающим, но дурманящим. Хагалаз, босая, явно готовила какой-то ритуал. При виде её короны из оленьих рогов, вплетённой в лохматые чёрные волосы, и мысли, что этот ритуал наверняка предназначался для меня, мне невольно захотелось вернуться обратно в Красный туман.
– Ты ведь просила Красный туман помочь тебе, верно? – промурлыкала Хагалаз, продолжая подбрасывать в костёр жмени сушёных трав и необработанных самоцветов. – Так вот он и помог! А теперь буду помогать я. С миру по нитке. Так ведь люди говорят, да?
– Ты уже знаешь о том, что грядёт?
– Знаю. – И Хагалаз помахала перед лицом клочком пергамента, на котором аккуратным почерком было выведено предупреждение о грядущей беде. Я перестала дышать. Сколько же дней я провела в Красном тумане, если письмо Дайре уже дошло до всех уголков Круга?! – Как приятно, что вы позаботились и обо мне тоже! Ну-ну, милая, не бледней ты так! – Хагалаз хохотнула, увидев, как я схватилась рукой за кору дерева, покачнувшись, и швырнула письмо в огонь. – Жив ещё твой дракон. И я тоже хочу жить, потому и готовилась к твоему приходу. Довольно одному лишь птичьему мальчику почивать на лаврах! Чем я хуже?
– Птичьему мальчику?..
В тот момент меня снова качнуло в сторону – не то от благовонного дыма, уже наполнившего лёгкие до краёв, не то от очередного озарения. Хагалаз говорит о Совином Принце. О боге, которого чествуют мудрецы и торговцы, убийцы и странники. О том, на чью помощь надеются, но на встречу с кем даже не рассчитывают. О том, кто подсказал мне и моей матери ответ. Казалось, Хагалаз знает всё на свете – и это действительно было так. Этому могло быть лишь одно объяснение…
– Волчья Госпожа?
Хагалаз на миг застыла с поднятой рукою, занося над костром очередную пригоршню сухих трав. Даже Хозяйка, усевшись на ступеньки хижины, перестала вылизываться и умывать розовый нос. Они обе смотрели на меня, и тяжёлый взгляд вёльвы приколачивал к месту. Когда я уже подумала о том, а не стоит ли мне бежать отсюда, Хагалаз неожиданно прыснула со смеху.
– Кто? Я?! – Схватившись за сердце, она хохотала до тех пор, пока не поперхнулась и не закашлялась. От этого у меня вспыхнули щёки: что в этом глупого? Любой бы подумал так же! – Я что, правда похожа на Мать холодов и сейда? Вот насмешила-то! Ха-ха! Давно мне не делали таких комплиментов.
– Тогда откуда ты знаешь то, что не должна знать? И почему ты говорила, что живёшь в этом лесу с тех пор, как взошли первые стебли? Этому лесу больше тысячи лет. Ты не просто вёльва. Кто же ты? – упрямо продолжила я, подходя ближе.
– А ты кто? – Хагалаз растёрла пальцами сажу, которой были покрыты её веки и лоб, и двинулась ко мне навстречу, оставив костёр догорать. – Девочка, забывшая прошлое, но помнящая будущее. Маленькая бродяжка без половины души.
– Что ты имеешь в виду?
Вёльва улыбнулась острыми, как зубцы вилки, зубами и очутилась ко мне вплотную.
– Ты ведь вспомнила, что сказал тебе птичий мальчик?
– «Умри от руки жемчужного дракона»? – нахмурилась я.
– «Скрепляй, мерило небесное, горячее, чем звёзды, крепче, чем закалённая сталь. Как река впадает в море, как за счастьем неизбежно горе, так два становятся одним!» – пропела Хагалаз, ткнув рукой мне в грудь. – Умри от руки того, в ком половина тебя и чья половина в тебе.
От неё пахло не только вином и дымом, но и кровью, а глаза, хоть и сплошь белые, всё равно напоминали две червоточины. Однако чем больше я смотрела в них, тем яснее, казалось, видела.
– Ритуал Виланды, – прошептала я, от нервов заламывая руки. – Это та песнь, которая привязала ко мне Соляриса? Я слышала нечто подобное… «Однажды жизни скоротечность два сведёт в одно». Виланда объединила мою душу с душой Сола?
Хагалаз попятилась, медленно и грациозно, будто это было частью её ритуального танца, а затем выпрямила передо мной ладонь и разбила её ребром другой.
Половина души Соляриса и половина моей. Вот почему он не может летать – разве можно летать с одним крылом? Никто из нас не полноценен друг без друга.
Я могу спасти Кочевника и его сестру. Я могу спасти Гектора. Могу спасти всех!
– Один сейд разрушит другой сейд. Если Солярис убьёт меня, это нельзя будет назвать ни убийством, ни самоубийством, ведь мы с ним одно целое. Сол сохранит в себе половину моей души, так? – принялась проговаривать я вслух, уставившись себе под ноги, пока задумчиво чертила пятками круги вокруг костра следом за Хагалаз. Она двигалась в противоположную сторону, не переставая зубоскалить. – Ритуал будет завершён и остановлен одновременно. Я смогу… выжить?
– Не стоит слишком надеяться на это, – усмехнулась Хагалаз, неприлично весёлая. – Будь готова к кончине. Да, один сейд может сломать другой, но при этом сломается сам. Так что от жертвенной смерти я тебя уберечь не смогу… Но зато смогу уберечь от преждевременной!
Хагалаз махнула на меня рукой с грязными ногтями, закручивающимися от собственной длины, и взбежала по лестнице в хижину, придерживая путающийся подол юбки. Белоснежная кошка осталась сидеть на ступеньках, будто бы присматривала за мной и порядком, но я не собиралась просто стоять и ждать.
Я тихо взобралась по ступенькам следом и тоже заглянула внутрь. Ничего не изменилось – всё те же подвешенные пучки трав, раскачивающиеся над кухней, продавленная постель с ширмой и обеденный стол, застеленный моим фамильным гобеленом. Там же, над камином с хрустальным пламенем, методично щёлкали стрелки драконьих часов. Я вспомнила кузницу и Гектора, образ которого, поглощаемого красным, всё ещё стоял у меня перед глазами. А вместе с тем вспомнила и кое-что другое.
«Часы – самое первое изобретение Сенджу. Одни он даже подарил мне!»
Ну конечно.
– Кто к тебе только не приходил обучаться сейду, да? И другие вёльвы, и принцы, и драконы, желающие преступить свою природу… Даже Старшие из них.
Сгорбившись над залежами старых вещей за гардинами, Хагалаз обернулась. Вопреки моим ожиданиям, она ограничилась лишь тем, что пожала плечами. Вряд ли её терзало чувство вины за то, что она обучила сейду Сенджу, который теперь с его помощью пытался уничтожить нас всех. Поэтому вместо оправданий Хагалаз спросила:
– Знаешь, где держат твоего дракона?
Я покачала головой, решив, что худой мир сейчас лучше доброй ссоры.
– В прошлый раз Соляриса заперли в моей старой башне, но мы сумели сбежать оттуда. Не думаю, что они повторят свою ошибку. Может быть, в этот раз его спрятали в катакомбах или в его собственном чертоге…
Хагалаз неоднозначно хмыкнула и снова склонилась над своим барахлом, пока не отыскала нужное, а затем прошла мимо меня на улицу. В её левой руке лежал деревянный кубок, из которого ещё капало вино, а в правой – склянка с солнечной кровью Сола.
– Последняя, – ощерилась Хагалаз.
Я не осмелилась поинтересоваться, что она сделала с двумя предыдущими. Вместо этого я остановилась под козырьком крыши и стала наблюдать, как Хагалаз соединяет кровь Сола с остатками ежевичного вина, которые она вытряхнула из бурдюка в кубок. Туда же отправилась щепотка морской соли, изумрудной, как гладь одноимённого моря за моим замком, и нечто тягучее, похоже на смолу или кленовый сироп. Затем Хагалаз выставила этот кубок над огнём, сунув в него голую руку, – тот не причинил ей боли, как не причинил вреда и дереву, из которого был выточен кубок. Вёльва терпеливо дождалась, когда приготовленная смесь забурлит, пойдёт мелкими пузырьками, а затем, притоптывая от возбуждения, решительно протянула её мне.