– Ты опоздала на семь минут, – сказал Сол, хотя здесь, на краю макового поля, где он меня ждал, неоткуда было знать время наверняка.
Его новое одеяние выглядело далеко не так празднично, как вчера: однотонная рубашка без рукавов из бязи, стоившая на рынке не больше десятка яиц; такие же простые штаны и ремни с ножнами, в каких воины обычно носили мечи, а Сол – флягу с мятной водой и пару хлебных лепёшек на случай, если мне вдруг подурнеет из-за сахарной болезни (чего, конечно, никогда не случалось). Судя по тому, что у него при себе даже сумки не было, Солярис был оптимистичен и считал, будто поиски Хагалаз не затянутся надолго.
Маковые цветы колыхались от ветра, как волны. Солярис гладил их когтями, сидя на корточках, пока ждал меня, из-за чего несколько из цветков раскрылись ещё больше от его тепла.
– Зачем тебе карты? – спросил он и кивнул на сложенные пергаменты у меня под мышкой, которые я не успела запихнуть в узелок по пути.
– Кристальный пик, – ответила я, и Сол вопросительно нахмурился. – Раз отправляемся к Хагалаз, собираюсь спросить у неё, не знает ли она случаем, где нам велено искать Совиного Принца. Есть у меня несколько догадок, но без вёльвы не проверить…
– Понятно. – Голос у Сола оставался пресным. Он выпрямился и перевёл взгляд мне на плечо, где болтался кожаный мешок. – А там что?
– Ветка тиса и дары. Тоже для Хагалаз, – снова ответила я и последовала за Солом к Рубиновому лесу на другом конце макового поля, когда он развернулся и двинулся туда без предупреждения. – Нам с Матти показалось, что будет правильным принести ей гостинцев в знак благодарности. Да и кто знает, сколько нам придётся искать её. Возможно, мы успеем проголодаться.
Солярис цокнул языком. Почему-то он был уверен, что, если мы отправимся в Рубиновый лес без лошадей и только вдвоём, нам не придётся плутать в нём неделю, как в прошлый раз, ибо Лес неприветлив лишь к чужакам, но всегда с радушием встречает старых знакомых. По мнению Сола, завидев наше смирение и добрые намерения, Лес должен был быстро привести нас куда нужно – к ветхой хижине из прогнивающих досок, где на окнах раскачивались связки сушёных трав, а на крыльце мигали амулеты и кристаллы, хранящие солнечный свет. А если даже Рубиновый лес не проявит к нам такого снисхождения, это наверняка сделает юркая кошка с белоснежной шёрсткой, Хозяйка. Ведь кто ищет, тот всегда находит – одно из правил сейда. В общем, несомненно, Хагалаз откликнется на зов.
По крайней мере, Солярис продолжал убеждать меня в этом, пока мы пересекали маковое поле. С тревогой оглядываясь на тёмно-синий замок, оставшийся позади, я постаралась ему поверить.
Сколько бы поворотов Колеса ни миновало, сколько бы трагедий и катастроф ни пережил континент, сколько бы королей ни умерло и ни воскресло, Рубиновый лес никогда не менялся. Стоило нам переступить его кромку, как повеяло осенней прохладой: я тут же завернулась плотнее в плащ, радуясь, что взяла его с собой. Зимой тут можно было укрыться от мороза, а летом – от жары. Красные остроконечные листья почти не двигались, будто в лесу не было ветра, и даже птицы не пели. Лес был полностью немым и выглядел как бумажная декорация, неестественно спокойный, даже мёртвый. И хотя я знала, что на самом деле он не мёртв вовсе, а даже поживее других лесов будет, я всё равно чувствовала себя здесь как в Безмолвном павильоне среди забальзамированных трупов. Толстые корни деревьев, выступающие над землёй, напоминали бездыханные тела, усеявшие поле боя, а массивные градины красного янтаря, стекающего по стволам, – их кровь.
Очень скоро травянистая роща обступила нас таким плотным кольцом, что между ветвями не осталось просветов. Верхом на лошади такая прогулка переносилась куда легче. Сейчас же, ступая по хлюпающей земле и красным лужам на своих двоих, я то и дело ловила себя на мысли, что буквально иду по костям.
– Что у тебя с рукой?
Я заметила льняную повязку под коротким рукавом, обёрнутую вокруг предплечья Сола, лишь когда взялась за его протянутую ладонь, чтобы перебраться через бурелом: тот начался спустя час нашего пути. Повязка лежала плотно, не успела поистрепаться. Видимо, наложили недавно. Темно-красное пятно, расползшееся по её краям, наводило на тревожные мысли. Солярис всегда исцелялся достаточно быстро, чтобы никакие перевязки ему не требовались. Что же случилось на этот раз?
– Ничего особенного. Заходил к Гектору, а он со своим мастером, эля налакавшимся, что-то не поделил. Полез разнимать их, и тот как ткнёт в меня кочергой, полудурок криворукий.
За столько лет, проведённых среди людей, Солярис научился врать так же искусно, как они. Не было даже смысла пытаться раскусить его ложь, ибо это то же самое, что пробовать разгрызть железный самородок зубами. Поэтому я лишь подозрительно хмыкнула, но успокоилась, когда Сол стянул при мне повязку, дабы я не накручивала себя зря: под той действительно уже не было следов. Значит, и впрямь ничего серьёзного.
Небо высоко над головой помогало не теряться во времени. Несмотря на ясную погоду, солнце в Рубиновый лес проникало с трудом: верхушки высоких деревьев разбивали падающие лучи, как стекло, баюкая тьму и не желая с ней расставаться. Всё, что нам оставалось, – иногда задирать голову, чтобы проверить, не близится ли вечер.
В какой-то момент я вдруг поняла, что мы с Солом слишком долго молчим. Иногда он предупреждал меня, что впереди крутой овраг, придерживал под локоть или переносил на руках, дабы я не упала и не испачкалась. Несколько раз Солярис даже поинтересовался, не нужен ли мне отдых и питьё, а однажды ни с того ни с сего присел на необтёсанный пень, протянул мне хлебную лепёшку и отказался идти дальше, пока я не прожую её до последней крошки. Словом, Сол вёл себя как обычно. И именно это было странно.
– Похоже, в один день и впрямь не уложимся, – признал Сол неохотно, глядя на сливовые облака, какими затянуло небо ещё спустя пять часов наших поисков. К тому моменту мы наконец-то вышли к устью знакомой чистой реки, возле которой не раз останавливались на ночлег по пути в Дану. – Будем разжигать костёр. Авось вёльва заметит дым и сама явится.
Он остановился возле упавшего дерева, покрытого мхом и порослями плюща, и принялся копошиться под ним, отбирая сухие и короткие ветви. Затем, сложив их устойчивой пирамидкой, прошёл до реки и наклонился к воде, чтобы сполоснуть испачканные в багряном соке и жимолости руки. Наблюдая за ним, так и не обмолвившимся за весь день ни словом о летнем Эсбате, я наконец-то решилась.
– Поцелуешь меня? – спросила я, сбросив узелок рядом с хворостом, и притихла в ожидании ответа.
Сол не повернулся, но плескать руки в реке перестал. По воде побежали круги.
– А ты что, вчера не нацеловалась?
Я беззвучно застонала. Выходит, Мелихор с Матти были правы.
Вспомнив напутствие последней, я невольно зарделась и прислонилась к клёну, надеясь спрятаться за ним. На том, единственном из всех деревьев вдоль берега, пробивались не только багряные, но и тёмно-зелёные листья. Я осторожно потёрла их пальцами, очертила угловатые края и торчащие ветки – тоже зелёные. Хороший знак. Должно быть, защитный сейд Хагалаз, который сохраняет реку чистой, сосредотачивается где-то поблизости.
– Это всё? – спросил Солярис, взбудораженный моим затянувшимся молчанием даже больше, чем вопросом. Глаза его недобро потемнели, будто в них собрались все лесные тени. За время нашего пути он ничуть не устал, не вспотел и даже не помял своих светлых одежд. Однако стоило мне заговорить с ним о личном, как Сол покрылся несвойственным ему румянцем, будто разом с лигу пробежал. – Больше ничего узнать не хочешь?
– Хочу. Ты злишься на меня?
– С чего ты решила, что я злюсь?
– Ну… Сложно не разозлиться, когда узнаёшь, что кто-то, кто тебе дорог, танцевал и целовался с кем-то другим. К тому же у тебя ведь сокровищный синдром…
– Нет у меня никакого синдрома! – огрызнулся Сол, перебив меня, но я упрямо продолжила:
– Да и я бы на твоём месте тоже злилась, оно вполне понятно. Потому и хотела попросить прощения… Я была очень глупа, раз позволила себя обмануть и сразу не поняла, что передо мной не ты. Это ужасное, ужасное предательство с моей стороны после всего, что ты сделал ради меня. Тот поцелуй…
– Что ты несёшь, Рубин? Какое предательство? – фыркнул Солярис, выбираясь из мелководья ручья. По его рукам, увитым голубыми венами от сжатых кулаков, струилась речная вода. Холодная, она пахла тиной и полевыми цветами, в то время как кожа Сола пахла мускусом и огнём. Точно олицетворение двух его сторон, что всегда боролись меж собою, – человек и дракон, друг и враг, возлюбленный и сородич. – Подумаешь, поцеловала кого-то! Ты моя ширен и ничья более. Я получу тысячу твоих поцелуев, куда более нежных и страстных, если только захочу этого.
Почти восемнадцать лет мы с Солярисом были неразлучны. Почти восемнадцать лет я изучала его, но никак не могла изучить до конца. То и дело забывала, что, пережив столько боли физической, он давно не замечает боль душевную. Что иногда он и вовсе не испытывает боль там, где её испытал бы любой другой. Или что Сол никогда не ревнует – он защищает своё. Ведь Солярис дракон, не человек, потому и злится по-драконьи: тронешь сокровища – и будешь мёртв, ведь это вор виноват, что посягнул на них, а не золото, которое блестит.
Солярис медленно приблизился, и я сама не заметила, как попятилась под его натиском и прижалась спиной к багряно-зелёному клёну. Лишь когда агатовые когти подцепили моё лицо за подбородок, поднимая вверх, я убедилась, что всё это время мы и впрямь говорили о совершенно разных вещах.
– Я злюсь, но вовсе не на тебя, рыбья ты кость. Я злюсь на то, что эта погань посмела меня повторить! Меня! Я Солярис, рождённый в Рок Солнца, жемчужный дракон и королевский зверь. А оно решило, что способно заменить меня? Стать мной? До чего самонадеянно! Уверен, ты бы легко раскусила его истинную подлую натуру в два счёта, если бы не хмель и не темнота. То всего лишь пустоцвет. Интересно, чей лик он примет, когда я разорву его на части и сожгу дотла.