Услышать подобное было безмерно приятно… и ужасно стыдно. Я закусила нижнюю губу, пригнувшись, чтобы избежать потока ветра, бьющего в лицо. Угрызений совести не умаляло даже то, что я делаю всё это не эгоизма ради, а ради самого Соляриса. Пускай он наверняка сочтёт иначе.
– Ну и зачем было столько вякать про неделю в запасе и отказ от ночлегов, если по итогу и на дни плевать, и ночлеги будут? – фыркнул Кочевник раздражённо, как только отстегнулся от моего пояса после приземления и спрыгнул с драконьего хребта на землю.
– Никаких ночлегов, – объявила я, спускаясь следом нарочито неуклюже. – Мне и часа хватит… Всего лишь часа отдыха, да. Максимум два.
Хрустя спиной, затёкшей за те десять часов, что мы провели в небе, Кочевник принялся разминаться и махать своим топором, отпугивая комаров и мошек, которые вблизи топей нагло липли к коже. В таких местах быстро покрываешься укусами, красными и чешущимися. Надеясь избежать их, я наглухо запахнула плащ и уселась на сломанных деревьях, образующих хлипкий помост. Здешний воздух, вдали от гор и моря, сильно отличался от воздуха в Столице, где всегда пахло солью и цветами. С болот тянуло прохладой и гнилистым илом, а от рощи морошки вокруг – медовой сладостью.
Не удержавшись, я наклонилась к кусту и собрала несколько крупных ягод себе в ладонь.
– И это тоже съешь.
Я не успела прожевать, морщась от кислинки на языке – ягоды оказались недозревшие, – как передо мной очутилась горсть клюквенного мармелада и вяленой индейки. Едва Солярис изменился, оставив себе лишь ту чешую, из которой была пошита его броня, как тут же принялся ворошить наши походные сумки. Хотя на самом деле я завтракала, да ещё как: и кашу с маслом съела, и блины, и хлеб, – в животе у меня и вправду урчало. В конце концов, мы летели без остановок, а на такой высоте особо не перекусишь. Приходилось по большей части жевать древесную смолу, чтобы растянуть приёмы пищи, но на улице вечерело, и смолы пустому желудку становилось мало.
– Ешь же, ну. И поскорее, – повторил Сол, нависая надо мной.
Губы его дрожали, да и сам он выглядел не так, как обычно. Не то слишком растревоженный, не то уставший. От игры сумеречных теней на вечно юном лице словно проступали старческие заломы, а взгляд казался блёклым и потухшим – уже не солнечный огонь, а всего лишь догорающая спичка. И после этого он утверждает, что выдержит неделю лёта…
Я молча взялась за вяленую индейку. Клала в рот по маленькому волокну, жуя медленно, несмотря на голод, чтобы потянуть время и поддерживать изнеможённый вид. Кочевник тем временем уплетал сушёные свиные ушки, раскачиваясь на соседнем бревне, а Сол сидел рядом и, грызя засахаренные орехи, не сводил с меня глаз. Разве что в рот не заглядывал.
– Кочевник, собери дров, – сказал он неожиданно, повернувшись. – Смеркается. Костёр разводить пора.
– Так мы ночевать всё-таки будем? – нахмурился Кочевник.
– Не будем, – ответила я.
– Будем, – ответил Сол.
Кочевник сузил глаза.
– Вот же парочка! Нашла коса на камень. Как определитесь, сообщите. – И, демонстративно закинув в рот все оставшиеся свиные уши разом, перекрутился через бревно и сел к нам спиной.
Я вздохнула, удручённо посмотрела на Соляриса и покачала головой. Значит, ради себя он не был готов рисковать опозданием, а ради меня, невредимой и уж точно не умирающей, – запросто.
– Мы переночуем, – повторил он тоном, не терпящим возражений. – Прежде ты никогда не жаловалась на сахарную болезнь, а теперь вон как. Лишнее доказательство того, что я всегда прав. Спешка может стоить тебе здоровья, Рубин, а заодно и мне с Кочевником. Потеряешь сознание – и если вниз не упадёшь, то вторую руку оторвёт, не дай боги. – Солярис красноречиво дёрнул меня за крепления на поясе, а затем за костяные пальцы, торчащие из-под плаща. – Какой будет толк от тебя, больной, в Надлунном мире? Это меня жалеть нечего, не мне континент по частям собирать да с богами хороводиться. Если не успеем до окончания летнего Эсбата, то подождём осеннего. Или ещё что придумаем. Хотя нет, не слушай меня. Всё мы успеем. Я костьми лягу, чтоб успели.
Солярис потрепал меня по волосам, как ребёнка, и едва не расплёл мои и без того неаккуратные косы. Вечно упрямое выражение его лица смягчилось, когда я принялась усердно жевать клюквенный мармелад, набив щёки, чтобы случайно не огрызнуться на этот его излюбленный, но отнюдь не романтичный жест.
Всё, что мне оставалось, – это смириться. Возможно, оно было к лучшему… Ведь небо над головой по-прежнему оставалось чистым. Где же они? Неужели так сильно отстали? Однако если я и могла доверять беспрекословно кому-то из тех, кто остался в Столице, то только Мелихор и Сильтану. Поэтому даже когда небо окончательно потемнело, а Кочевник всё-таки разбил костёр из высушенных дыханием Сола ветвей, я продолжала верить и ждать.
Как оказалось, не зря.
– Не двигайтесь.
Команда Сола прозвучала резко и тихо, как шелест деревьев, потревоженных ветром. Лишь драконий слух мог уловить приближение чужаков, когда их не было видно и за лигу. Потому Солярис вскочил с разложенных вокруг огня подстилок без видимых на то причин и, схватив флягу с водой, мигом затушил костёр под возмущённые ругательства Кочевника, как раз жарящего на нём пойманную белку. Темнота, где средь болотных топей клубилась мгла и тоскливо квакали жабы, сделалась непроницаемой. Я невольно запрокинула голову к ночному небу, но не смогла разглядеть на нём ничего, кроме пары светящихся глаз, которые по незнанию можно было принять за звёзды.
– Я же сказал не двигаться! – прорычал Солярис где-то во тьме, когда Кочевник, судя по звуку, рванул с места. Затрещал хворост, и взмыли вверх искры от растревоженных углей кострища.
– Не могу я не двигаться! Комары кусают! Ай, ой!
Что-то упало. Не то Кочевника ужалило очередное насекомое, не то Солярис, прекрасно ориентирующийся в темноте, зарядил в него обугленной головешкой. Я же осталась сидеть на месте, как велели, – на телячьей выделке с льняным покрывалом, на краю которого перебирала свой походный мешок и карты, готовясь ко сну, – и заворожённо смотрела на то, как горящие глаза в небе обрастают очертаниями массивных гребней, пикируя к нам на землю.
Хворост снова затрещал, но на этот раз гораздо громче, будто валун с холма прикатился. Солярис вздохнул не менее оглушительно, причём дважды – сначала от того, что принюхался, а затем от того, что узнал пойманный запах.
– Огонь мира сего! Будь прокляты эти семейные узы, из-за которых я не могу по’отивашер виши бэр. Что вы делаете здесь, илириотис?!
Солярис так редко снисходил до драконьей речи, больше напоминающей змеиное шипение, что я втянула голову в плечи. А когда вспомнила, что эта фраза переводится как «отрывать бошки» (иногда Сильтан учил меня чему ни попадя, хоть я и не просила), то решила помалкивать и подавно. Костёр снова вспыхнул высоко-высоко от дыхания Сола, и пламя его осветило сразу несколько силуэтов, стоящих напротив.
– Не кричи. – Сильтан цокнул на осклабившегося Соляриса языком, как цокают на младших братьев, призывая их вести себя в гостях поскромнее да потише. – Вы уже ужинали? Я страсть как голоден! Такие длинные перелёты требуют моря энергии. Тот клюквенный мармелад, который Руби забирала перед отлётом с кухни, ещё остался?
– Я тоже хочу! – крикнула Мелихор из-за куста, куда нырнула, чтобы переодеться.
Шурша листьями и тканью, спустя минуту она вышла в одном из моих хангероков. На Сильтане тем временем уже красовалась туника, в кои-то веки самая простая, не блестящая и совсем без позолоты, но зато облегающая плоский живот, как вторая кожа. И он, и Мелихор выглядели взмыленными, но крайне довольными собой и своей пунктуальностью. Или, возможно, тем, что им удалось довести Соляриса до белого каления.
– Что. Вы. Здесь. Делаете?! – повторил тот, дробя слова рычанием. – Вы следили за нами? Зачем?!
Решив, что больше тянуть некуда, я разгладила руками складки плаща, в котором пряталась от назойливых насекомых, и медленно встала с места.
– Это я их позвала.
Взгляд Соляриса лёг на меня ярмом, такой тяжёлый, что им можно было заколачивать гвозди. Под его весом захотелось сгорбиться, но я заставила себя задрать подбородок вверх – и Сол, и все остальные должны были видеть, что я ничуть не сомневаюсь в содеянном и хорошенько взвесила все за и против. То, к чему я пришла от отчаяния. То, о чём я попыталась заговорить с Солярисом лишь однажды, пока мы собирали вещи, и то, что он мгновенно пресёк, даже не дослушав. Матти про таких говорила «упрямый, что рогатина», и действительно: Солу было легче согласиться на самоубийство, нежели на помощь своей семьи. Потому я сама решила: раз не можем взять расстояние до Дану качеством, то возьмём количеством. Полетим втроём, дабы Солярис, Сильтан и Мелихор могли сменять друг друга, не рискуя здоровьем и жизнью.
– Лететь посменно?! – переспросил Солярис, когда я озвучила сию затею. В голосе его слышалась такая обида, что я невольно запереживала, простит ли он меня вообще за такое своеволие. Но отступать было поздно.
– Да, именно так, – ответил за меня Сильтан, нагло устроившись на подстилке брата и вытянув к костру босые ступни. На его худых щиколотках блестели кольца золотой чешуи вместо браслетов. – Со мной вы даже сможете устраивать небольшие привалы время от времени, а то и ночлеги, как сегодня. Я ведь самый быстрый из сородичей, забыл?
Лицо Соляриса перекосило, как от той кислой морошки, которую я съела недозревшей. Судя по удлинившимся когтям и щёлкнувшей челюсти, одним спором он с Сильтаном ограничиваться не собирался… Однако вдруг нарисовалась проблема посерьёзнее, чем их соперничество.
– А почему здесь Тесея? – спросил Кочевник, всматриваясь сквозь верхушку пламени в Мелихор и кусты вереска, что слегка трепетали и качались за ней. Красные узоры на его лице поплыли от жара близкого огня.
Мы с Солярисом хором переспросили: