и маленькие треугольные башенки, хаотично разбросанные, торчали со всех его сторон, как и окна – разных форм и размеров. Обитель Принца словно вобрала в себя все его ипостаси сразу – мудрец, вдохновитель, поэт, покровитель убийц. Чёрное дерево, стекло и драгоценности.
– Открывай, пернатый господин!
Дагаз первой запрыгнула на овальное, как сплющенная монета, крыльцо и принялась барабанить по двери рогатым черепом на посохе, пока её ворон, усевшись на подоконник, постукивал клювом по витражу. Но ни через минуту, ни через пять, ни через десять, как они ни старались, никто нам так и не открыл.
– Это мы что, столько дней ползли в эту тараканью срань, чтобы Совиного Принца дома не застать?! – возмутился Кочевник, буквально сняв у меня с языка слова, которые я никогда бы не решилась произнести вслух.
Его выбритые виски блестели от пота, а тонкая косичка под шеей растеряла все бусины, которые Тесея старательно вплетала на последнем привале. Сама Тесея выглядела и того хуже – еле держалась на ногах от усталости, покачиваясь, как и Мелихор, усевшаяся прямо на землю в ворох позолоченных листьев. Лишь Солярис держался степенно, сложил руки на груди и притоптывал нетерпеливо. Однако тело тоже начинало его подводить: спина горбилась, губы потрескались, а золотые глаза потускнели и стали казаться красными из-за лиловых теней, пролёгших под ними.
– Хм. – Волчья Госпожа подошла к двери, и Дагаз тут же уступила ей место, склонив голову низко-низко. Вот только стучать Госпожа не стала: просто подтолкнула дверь своим посохом, и та тут же открылась нараспашку, впуская внутрь вихрь из листьев и выпуская спёртый воздух с запахом кожаных переплётов, чабрецового чая и сухой древесины. – Похоже, Принца и впрямь нет дома. Но, кажется, причина на то веская.
Госпожа скрылась внутри вместе со своей волчицей, едва протиснувшейся в двери, и мы тоже вошли по очереди. Так же по очереди каждый из нас и вздохнул, потрясённый тем погромом, что здесь царил. Стулья, обтянутые красным бархатом, лежали перевёрнутые, со сломанными ножками и погнутыми спинками. Обеденный стол и вовсе был расколот пополам, опрокинутый на бок в углу средь осколков глиняной посуды, с которых на деревянные половицы ещё капал остывший чай. Чуть дальше пол покрывал тонкий слой размазанного воска – кто-то разбросал горящие свечи с полок и держателей. Удивительно, как те ничего не подожгли. Зато верхние этажи беспорядок не затронул: нужно было лишь задрать голову, чтобы увидеть их все, ибо потолков в доме не было, как и деления на комнаты. Дом представлял собой единое пространство, словно огромный и высокий шкаф. Всюду стены подпирали книжные стеллажи, но нигде не было ни лестницы, ни даже маленькой табуретки, чтобы встать и дотянуться до них.
Впрочем, оно и понятно: зачем лестницы тому, у кого есть крылья?
– Так вот чего в сиде так пусто стало… – проговорила Госпожа, принявшись поднимать свечи одну за другой. – Вы тоже никого не повстречали на пути к Аметистовому саду, я права? – Мы все кивнули, и Госпожа застонала. – Значит, опять распоясался…
– О ком вы? – нахмурился Солярис, но Госпожа только покачала головой и поставила пару ветхих кресел на место, поддев их набалдашником посоха, словно те ничего для неё не весили.
– Не берите в голову. Не ваша то забота, – заверила она нас. – Принц скоро вернётся. Подождём его. Эй, хвостатая расхитительница грядок, – и Госпожа вдруг ткнула посохом в Мелихор. – Готовить умеешь? Там печка есть и мешок яблок с сахаром, которые Принц у меня в Малахитовой куще нарвал без спроса. Ты тоже целых три тыквы моих погрызла, я знаю, так что отрабатывать будешь за двоих!
Мелихор, так и не вытеревшая оранжевый рот, резко переменилась в лице. Но не её одну Госпожа припахала к работе: Кочевнику она повелела всю мебель по местам расставить, а Солу – раздуть огонь в камине, подле которого вытянулась её волчица, предварительно вытряхнув из шерсти золотые листочки. Тот покосился на животное с опаской – как косился на каждую встречную собаку в Столице, будь то хоть старая бродяга кузнеца, хоть подаренный мне щенок, – но перед Госпожой лицо всё же сохранил. Угли в камине ещё тлели – Солярис сообщил об этом, ткнув в них когтем, словно хотел обнадёжить меня, застывшую посреди дома, что Принц и впрямь всего лишь ненадолго отлучился.
И ради этого мы шли сюда? Ради этого я подвергла опасности всех своих друзей и оставила родной дом прозябать в войне и Увядании?
– Так и будешь столбом стоять? – обратилась ко мне Госпожа, выдернув из гнетущих мыслей. Она уже уселась в одно из кресел, которое немного пошатывалось, сломанное, но уцелело больше остальных. – Коль не нужен тебе отдых, поди и принеси, чем горло промочить можно. Вон там у Принца запасы есть… Самое время отомстить ему за мои яблочки!
Госпожа указала рукой куда-то влево, и, не смея возразить, я туда и пошла. Поскольку дом не имел отдельных комнат, перегородками здесь служили ширмы. За одной из них, расписанной на манер драконьих фресок (кажется, то был портрет самого Принца, парящего над лесом), оказался целый склад.
Если чего-то в доме Совиного Принца и было так же много, как различных фолиантов, так это вин. Какие только сосуды не хранились на его запылённых полках! И дорогие бутыли из зелёного стекла, которые могли позволить себе лишь короли да знать; древние глиняные кувшины, деревянные бочонки и даже самые простые ритоны, чьё горлышко было запаяно воском, – так в погребе хранили домашние вина крестьяне. Но к каждому сосуду крепилась похожая на брошь пластина из кованого металла с описанием: «Солнечное пламя» – облепиха и белый виноград; «Слёзы брошенной невесты» – гранат со сливой и черёмухой; «Полуденная смерть» – груша, горькая полынь и лимонная мелисса.
Последняя бутыль, несмотря на своё мрачное название, выглядела безобидно, наполненная весенне-жёлтым содержимым, которое слегка пузырилось у самого горлышка, будто успело забродить. Стоило мне задержать на нём взгляд, как Госпожа сказала:
– В последний раз мы пили его, когда праздновали победу над королевой Керидвен с этим её дурацким посохом Вечных Зим. Неси сюда!
Я кивнула и, привстав на носочки, осторожно сняла бутыль с верхней полки двумя руками.
Последнее время мы с Солярисом только и делали, что шли куда-то. Шли, шли, снова шли… Этот поход казался нескончаемым, ведь сколько бы шагов мы ни делали к нашей цели, ровно на такое же количество эта цель снова отдалялась от нас. С каждым днём она становилась всё более призрачной, неуловимой, словно флёр от можжевелового масла на коже высокородных господ. И если сначала во мне копились разочарование, отчаяние и ужас, что этому никогда не придёт конец, то теперь единственное, что я чувствовала, – это смирение. Потому я и села в кресло подле Волчьей Госпожи, когда Солярис по её просьбе раздобыл нам медные кубки, откупорил когтем бутыль и наполнил их. Сам он пить наотрез отказался, но мне мешать не стал. Нуждающаяся в забвении, я осушила свой кубок даже раньше Кочевника, подорвавшегося к нашему столу ещё при первом звоне бутылей. На вкус вино оказалось вовсе не таким горьким, как было сказано в описании. Скорее оно было… сложным. Травянистое и раскрывающееся постепенно – всё начиналось с разъедающей кислоты, а заканчивалось карамелью и сливками.
Ах, если бы у смерти и впрямь был такой вкус…
– Не пей много. Ты давно не ела, – предупредил меня Солярис с застеленного пледом подоконника, и забавы ради я демонстративно сделала ещё глоток под его раздражённое «Тц-ц!».
Уже через полчаса дом, чужой и беспорядочный, наполнился жизнью. Или же ожила я сама, быстро опьянев на голодный желудок, как и предупреждал Сол. Поблизости не нашлось постели, но зато обнаружился гамак из древесной коры, подвешенный у окна за ветви, торчащие прямо через стены. Я хотела забраться в него и уснуть мёртвым сном, но уступила Тесее, которая, сиганув в гамак с разбега, тут же засмеялась и, покачиваясь, раскинула руки, как крылья, пока брат её ворчал и всё ещё прибирал разгром. Солярис отправился на подмогу Мелихор, когда от печи, спрятанной за ширмой вместе с поставцом, потянуло гарью. Она утрамбовала яблоки в чугунок, вспорола их когтями, проделав лунки, и насыпала туда такую щедрую горсть сахара, что тот, плавясь, вытек на дно формы и быстро закипел.
Периодически из-за ширмы выглядывала жемчужная макушка: Сол совал голову в печку, чтобы проверить яблоки или сдобрить их перетёртыми в ступе специями, а затем выныривал обратно и потягивался, разминая спину. Это невольно напомнило мне, как я училась готовить для него черничные тарталетки и как он вздыхал, когда я приносила сырое тесто, которое ему приходилось самостоятельно допекать на кухне. Все часы, что мы проводили вместе, были полны улыбок и веселья. Минуло много лет, но я до сих пор была признательна Солярису за своё детство – лишь благодаря ему и Матти оно полнилось чем-то ещё, помимо одиночества, горевших крестьян и крови. Как же мне хотелось отплатить им обоим тем же…
Горький жжёный запах сменился сладкой карамелью. Точно так же моя нежность сменилась тоской, а гнев Волчьей Госпожи – милостью. Она сидела, молча потягивая вино из своего кубка, прямо через маску, в которой, очевидно, прятались тонкие прорези на уровне рта – иначе как она умудрялась пить, не роняя при этом ни капли на одежду? К тому времени огонь в камине уже согрел дом, и теперь её выделанный плащ висел на спинке кресла. Хангерок под ним оказался даже проще, чем я думала, – старый, с холщовыми шнурками и явно видавший лучшие дни, но чистый, без единого пятнышка.
Госпожа отставила кубок на подлокотник кресла и вдруг поманила меня, сидящую рядом, пальцем.
– Насквозь вижу, – сказала она. – Попросить о чём-то хочешь. Ещё там, в лесу, хотела. Говори, пока я готова слушать.
– Госпожа. – Я тихонько подобралась к ней, косясь на ширму, за которой Солярис спорил с сестрой о том, будет ли вкуснее, если посыпать яблоки в довесок ещё и солью. Только в такой момент, пока Сол не слышит, да ещё и одурманенная вином, я и могла решиться на заветную просьбу: – Хоть вы и говорите, что вы не божество, но всё-таки лишь вам под силу сейд чужой своим сейдом разбивать. Есть одно проклятие…