– Матти, не начинай, – простонала я, ничуть не сомневаясь, что теперь у меня лицо горит, точь-в-точь как у неё пару минут тому назад.
Сметая со столов всякий сор вместе с пауками, не успевшими спастись бегством, Маттиола всё-таки спросила из-за плеча:
– Ты ведь тоже слышала историю, как женщина от драконьего мужа зачинает, но не дитя у неё растёт в утробе, а яйцо? И как оно потом разрывает её на части, когда не может выхода найти. Правда это? Сильтан рассказывал…
– Всё, что тебе говорит Сильтан, запиши на деревянной дощечке и брось её в камин. Вот что от этой дощечки останется – ровно столько же в словах Сильтана правды, – закатила глаза я и содрогнулась, вспомнив, как он поведал мне ту же самую байку прямо за трапезным столом в Сердце. Возможно, отправлять туда Маттиолу было не такой уж хорошей идеей.
– Славно, – вздохнула Матти. – Значит, то не Волчьей Госпожи дар. Может, просто совпадение…
– В каком смысле? – нахмурилась я, но Матти только покачала головой и швырнула метёлку в кадку с застоявшейся водой.
– Ступай в чертоги, госпожа, отдохни после ягодного сбора перед встречей с ярлами. Пусть сегодня будет победный пир, торжественный, не как второй сейм, а как второе Вознесение. Мёд должен литься рекой, барды – петь до рассвета, а ты – танцевать и радоваться, слышишь? Ты истинная королева Круга. Так пусть весь Круг об этом и услышит, вспомнит.
Матти улыбнулась мне с сестринской гордостью, которую мне было так тяжело принять, глядя на то, какой её сделало моё правление. Но я улыбнулась в ответ, поклонилась низко-низко, как если бы она тоже была королевой, и двинулась наверх, решив не настаивать, чтобы Матти присоединилась ко мне. Пока что ей нечего было праздновать – только оплакивать.
– Спасибо, – сказала Маттиола напоследок, когда я почти скрылась в каменном туннеле, откуда из стен на меня смотрели пустые глазницы черепов. – Его погребальный драккар полыхал высоко и ярко, точно звезда упала с неба и приземлилась на воду. Будто он и впрямь герой.
Я ничего не ответила, не сумев проглотить тот горький ком из слёз, что поднялся к горлу. Ллеу не прослыл берсерком, чтобы быть похороненным в склепе, ближе к Заступнику и медвежьему логову. Он не был и поэтом, чтобы развеяться по ветру, и не был земледельцем, чтобы удобрить собою землю. Ллеу мог бы покоиться в таком же бархатном мешочке, какие раскладывала Матти по столу, и принести силу в один из будущих её ритуалов, но мы обе не были уверены, что Волчья Госпожа примет его после того, как он отвернулся от неё. Но его могли принять в Тир-на-Ног, ибо он спас ту, в ком текла кровь его жителей. Понадеяться на это и отправить тело Ллеу вплавь по Тихой реке, впадающей в Изумрудное море, как отправляли лишь королей и высокородных господ, было меньшим, чем я могла ему отплатить.
Самой же Маттиоле я решила отплатить тем, что отныне буду исполнять любую её волю. Потому я повелела открыть все бочки с мёдом, которые привезли из Столицы на гружёных телегах, и пригласила самых умелых бардов, встреченных мною на ярмарке в Эсбат, чтобы действительно праздновать, танцевать и веселиться. А ещё, повстречав Вельгара по пути в Медовый зал после купания и долгих переодеваний, я попросила его никогда не возвращать Маттиолу в Столицу и сделать всё для того, чтобы она возвращаться и не захотела.
– Ого! А я думал, она теперь только сырое мясо ест, – ахнул Сильтан, перегнувшись ко мне через серебряные блюда, когда проходил мимо господского стола и увидел меня с куском тыквенного пирога в руке. Я схватилась за пирог сразу же, как минула официальная часть сейма, полная клятв и даров. – Больше не бери в рот всякую гадость, госпожа, – напутствовал Сильтан. – И эту тоже, если ещё не поздно, хе-хе.
Он обвёл многозначительным взглядом Соляриса, неизменно бдящего возле моего плеча. Тот тактично сделал вид, что не расслышал, но стоило Сильтану отвернуться, как ему в затылок прилетела ложка. Невозмутимо пожав плечами на моё неодобрительное «Сол!», он снова осмотрел гудящий Медовый зал и, убедившись, что никто не намеревается затевать очередное восстание, вдруг отодвинул стул и сел рядом. Кажется, впервые.
Сколько бы пиров мы ни провели, сколько бы раз я ни ставила для него чистую тарелку по правую от себя руку и сколько бы ни берегла для него это почётное место, Сол ни разу не занимал его прежде. Оттого я даже оцепенела, перестав жевать. Оцепенел и Сол. Привыкший быть королевским зверем, но не гостем и уж точно не господином, делящим стол с королевой и советниками по бокам, он уставился на блюда с потерянным, почти испуганным видом, будто не знал, что нужно с ними делать. Спешно проглотив пирог, я от радости сама положила ему макрель с козьим сыром и скиром, не дожидаясь слуг, и пододвинула свой кубок с медовухой, настоянной на облепихе и летних травах. Солярис отпил молча и так же молча принялся есть. Спустя несколько глотков и кусочков сыра плечи его опустились, расслабились. А рука осталась лежать поверх моей, когда мы одновременно взялись за ножку драгоценного кубка. Так и пили из него по очереди. Не имея возможности быть со мной на людях ближе, чем это, Солярис каждый раз прикладывался к кубку лишь там, где на кайме оставался блестящий отпечаток моих губ.
– Хочешь что-то сказать, Гвидион? – спросил Солярис, не поворачивая головы, и я скосила глаза вбок, чтобы увидеть лицо Гвидиона в этот момент.
Сидя по другую от меня руку, всё это время он смотрел на нас чаще, чем в собственную тарелку, а когда заметил наши с Солом переплетённые пальцы в довесок к одному кубку – в эпоху моего деда так распивали мёд лишь супруги, – не сдержался. Развернулся всем корпусом, открыл рот и… закрыл его обратно. Очевидно, вовремя вспомнил, чем закончилась его прошлая попытка.
– Драгоценная госпожа, я ни в коем случае не ставлю под сомнение вашу силу и благоразумие, но учитывая, сколько раз вы уже оказывались на волосок от смерти… Не впору ли задуматься о будущем не только Круга, но и своего сверкающего рода? Ярл Дайре из Дану в самом расцвете сил, хорош собой и как раз драконицей воспитан… – начал Гвидион однажды за столом, едва я вернулась с Керидвена. Дайре тогда тоже прибыл с донесением о победе над Немайном – как всегда быстрее, чем любая конница, и, конечно же, в доспехах, подозрительно похожих на драконью чешую. Измотанная битвами, я лишь вяло отмахнулась от них двоих рукой. Дайре же, услыхав, о чём речь идёт, перестал жевать дарёного гуся и так скоробился, что вино потекло у него изо рта.
– Тебе саму королеву сватают, а ты морду кривишь? – прошипел ему Солярис из-под прижатого к подбородку кулака, на что Дайре удивился пуще прежнего.
– Так разве не твоя королева-то?
– Моя, – ответил Солярис сухо. – Но ещё раз посмеешь скорчиться – убью. И если согласишься, тоже убью.
После этого Солярис невзначай предложил Гвидиону прогуляться, и с тех пор тот больше ни разу не заговаривал со мной о «сохранении сверкающего рода». Не нашёл смелости заговорить и сейчас. Только сглотнул, пронзённый блеском жёлтых глаз, и отвернулся назад к своей тарелке.
– Я хотел сказать, что сейм проходит просто замечательно, госпожа! – проблеял он, берясь за кубок, и я сдержанно кивнула, скрывая вздох облегчения, наступившего сразу от множества вещей.
Гвидион был прав: прошло уже несколько часов с начала пира, а никто до сих пор не бросил мне вызов и не прислал ни одного оскорбительного письма. Девять столов Медового зала были заняты от края до края. Четыре из них, не считая Дейрдре, занимали люди, а три – драконы. И те и другие смеялись, пили и ели, как полагается. Даже если у кого-то и оставалось желание роптать на меня, после всех слухов и тысячи керидвенских саванов, разошедшихся по Кругу, ни у кого больше не находилось на это смелости. Даже ярл Тиви из Талиесина и ярл Клемент из Медб вели себя смирно, усыпав по приезде мой помост таким количеством шёлка и кожаных изделий, что хватило бы одеть целую армию – то была не дань и не повинность, но искупление. Я могла только гадать, что заставило их прибыть на сейм засветло и умолять меня позволить им стать частью Круга обратно: страх перед драконами, что отныне не сводили глаз с их земель, оставшись в числе моих хирдов, или же гейс, который они нарушили. Тот наверняка вернул свою силу, когда я вернула себе душу. Возможно, именно поэтому оба ярла и выглядели такими измученными, что даже не осилили ни одного бочонка с пивом, и беспрекословно испили из круговой чаши вместе с драконами, пущенной по Медовому залу одним из них.
Пурпурно-золотые ковры, как сумерки на небе и осенние листья на улицах города, стелились по полу рядами. На них танцевали альмеи – изящные девочки и женщины в жёлтых платках, прибывшие из Ши вместе с Ясу как ещё один её дар в довесок к моему новому мечу. Спустя время вместе с ними стали танцевать и драконы, а ещё позже – люди, которым Дайре подал пример, подхватив свою мать, Мераксель, под руки, и закружив её между столов. Только спустя час и несколько телят на вертелах, исчезнувших друг за другом вместе с гранатовым вином, к нему присоединилась раздобревшая Ясу. Прихрамывая из-за повреждённой лодыжки, с новыми шрамами на челюсти и щеках, она по-прежнему оставалась воином, поэтому прибыла в Столицу верхом, а не на повозке, и в парадных доспехах. В её чёрных подстриженных волосах звенели колокольчики, и ярл Найси – седой старик, одной ногой в могиле – то и дело оглядывался по сторонам, не понимая, откуда исходит звон. Он вздрогнул и опрокинул на себя мёд, когда рядом приземлился Шэрай с ножкой цыплёнка в зубах и попытался угостить его, как ярл по традиции угощает ярла.
Будучи известным средь сородичей учёным, именно Шэрай был избран возглавить Немайн, чтобы навеки избавить его от рабства, ибо «обесценивание жизни не что иное, как следствие обесценивания знаний, воли и ума». По тому же принципу Старшая Акивилла – Коронованная Травами, которая на Сердце взрастила персиковый сад из двух засушенных косточек, – возглавила Керидвен, край стужи и давно умершей земли, непригодной для возделывания. А ярлом Фергуса, самого златоносного туата, стал дракон высокий и крепкий, словно шахтёрский молот. Глядя на них троих, я буквально видела, какое будущее ждёт мои туаты – и была абсолютно спокойна за них.